Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

– Именем или все же титулом вроде конязя? – уточнил я.

Пухлые плечи кратко вздернулись в выражении неизвестности.

– Император назначил Еконограду смотрителя и определил дань, а его армия прошла мимо. Сколько судеб не сломалось бы, умей властители договариваться!

Согласен, но лучше сменить тему.

– Почему город так называется?

– Еконоград? По еконе Святого Николы, которая хранится в центральной базилке.

Язык чесался поправить: «В базилике!» Впрочем, мне как-то объяснили, что название связывают с базированием пап. Не мое дело, как им называть храмы, где святостью не пахнет.

– Ты видела екону?

– Нет городского жителя, кто не видел. Чужестранцы вплоть до немцев едут посмотреть на нее. В каждой деревне имеется освященная копия.

– Описать можешь?

Любослава задумалась на пару мгновений.

– Попробую. Представьте: из прямоугольного золотого оклада размером с хорошее окно на тебя смотрят ласковые глаза святого. Прямо в душу. Ты чувствуешь, как добр и снисходителен к грешным людям Святой Никола, как он хочет одарить каждого, кто обратился с мольбой, но может и пожурить. Искренняя улыбка пробивается из огромной белой бороды, взгляд окутывает радушием и любовью…

За разговором странным уютом обволокло мысли, тело расслабилось в неге и полном душевном покое, давно забытым в беготне и нервах последних событий. Я был сильным (пусть духом, если не телом) и принял на себя обязанность защиты, девушка в ответ окружила нежным счастьем любви. Любовь предназначалась ребенку, но меня втянуло в круг радости, которую чувствовала каждая клеточка организма.

Через какое-то время я поинтересовался:

– Устала?

– Нет, хозяин.

Неправильно спросил.

– Ребенку не пора отдохнуть вместе с мамой?

– Хотелось бы.

– Тогда давай спать.

– Вы имеете в виду…

– Говоря «спать», я имею в виду спать! – Я нервно отвернулся от соседки, которая никак не могла понять очевидного: не враг я ей и не хозяин!

И ругать бессмысленно. Она заботится о будущем ребенке, хочет, чтоб он выжил, ради этого идет на все. Нам, мужчинам, не понять. Мне проще под нож лечь, чем хотя бы раз заискивающе сказать кому-то «хозяин». Помню, как издевался над сотрудниками фирм, проталкивавших услуги под видом изучения общественного мнения. Едва заслышав «Здравствуйте, мы проводим телефонный опрос…» (дальше идет привязка темы к скорому впариванию товара или услуги), мое лицо расплывалось в улыбке предвкушения. Дождавшись обязательного «Как могу обращаться к вам?» (это непреложный закон маркетинга, клиент должен чувствовать свою исключительность, оттого к нему необходимо обращаться по имени), я выдавал коронное: «Хозяин. Называйте меня хозяин».

И ведь называли. Не все, но все-таки. Давились, злились, но алчность побеждала. Как говорил хозяин петуха из анекдота, не приведи боже так оголодать.

Возникло ощущение, что меня спиной в зефир окунули: ко мне придвинулось нечто большое и мягкое, впитало в себя, где-то подперло, утопило в неге и окутало теплотой.

– Не возражаете, хозяин? – сказала придвинувшаяся Любослава.

– Нисколько, – честно признался я.

Глава 7

Очень быстро настало утро. Под гогот собравшихся на палубе ушкурников я поднимался по лесенке через люк. Внезапно скрутила слабость, голова поплыла, и меня опрокинуло обратно в трюм.

Причина оказалась проста – рано встал после болезни. Следующие несколько дней я пролежал в трюме «Везучего», отгороженный от пленников, большей частью согнанных туда же. Днем их связывали, на ночь забирали с собой на стоянку. Меня не трогали. Любославу оставили ухаживать за мной, это устроило всех.

В последние дни планы Урвана поменялись. Что-то я слышал сам, остальное в виде слухов приносила Любослава, которая переговаривалась с другими пленниками. Каждый краем уха что-то слышал, вместе старались сложить картинку. Если отсеять лишнее, то мы пересеклись с целой флотилией, двигавшейся в обратном направлении – вверх по течению. Дикая империя собирала флот и готовилась к большой войне. Им требовалось все: суда, кони, продукты, люди. Все спешили воспользоваться случаем, чтоб заработать больше. Урван тоже развернул свою потяжелевшую эскадру. Теперь она включала четыре корабля – захваченная посудина убегайцев тоже шла с нами, чем-то и кем-то груженая.

Ветер в основном был попутным, в остальное время шли на веслах или вдоль берега волоком. В качестве бурлаков использовали пленников.

Сердце рвалось, когда их доставляли обратно в трюм. Некоторых просто скидывали, как отработавший свое неодушевленный груз. Измученные тени, похожие на привидения, валились с ног, других волокли те, кто еще держался.

Особенно доставалось Калинке. Были худее, были мельче, но больше не было столь невезучих. Все шишки сыпались на девушку. Канат ей доставался самый длинный и тяжелый, соседи – самые слабые, а удары и ругань, если что-то не так – отборнейшие. Она выбивалась из сил, старалась всем угодить, в результате совсем потеряла уважение. Над ней насмехались, гоняли с различными поручениями, когда у остальных выдавалась минутка отдыха.

По ночам Калинке тем более не давали проходу. Сказывалась та самая бритость, что поразила местных мужиков. Из своего подполья я слышал, как пираты устраивали на стоянках всяческие развлечения, имя Калинки всегда раздавалось среди первых. То девушек поодиночке выпускали в лес, а через минуту с гиканьем начиналась погоня. То кого-то из них заставляли кружить у рассевшихся на поляне ушкурников, а затем по команде одного отвернувшегося резко падать на оказавшегося ближайшим. То кому-то из пиратов завязывали глаза, и он добывал себе пару на ночь с помощью осязания: угадал – получает обнаруженный приз, а нет – остается без сладкого. Не угадать очень боялись, а Калинка – одна в своем роде, поэтому уводилась среди первых.

Уже на второй день пиратам надоело придумывать новые поводы радовать глаз, и проблему решили просто: у пленниц отобрали последние лохмотья. Подростки и дети теперь размещались на безымянном челне, с которого их захватили, и на «Тазике». Скоростной «Шнурок» использовался как боевой корабль прикрытия, а трюм флагмана, где за шторкой обретались мы с Любославой, определили для обитания прекрасной половины человечества. Вне нашего закутка моей сиделке приходилось по общему примеру сбрасывать одежду, оставляя за ширмой, иначе отобрали бы. По ее возвращении я требовал одеться – ненавижу неравноправие. Я же не раздевался. В моменты, когда все же приходилось по природной надобности, Любослава отворачивалась к ширме и скромно зажимала уши.

Это продолжалось недолго, несколько ушкурников зачем-то спустились в трюм, и несоблюдение приказа не осталось незамеченным. С Любославы сорвали последнее, затем поржали над «вздутием»:

– Там, случайно, не газы? А то, не приведи Великий волк, борта не выдержат!

– Кстати, молочком не угостишь? Как пойдет, не забудь, что мы первые очередь заняли.

Найдя необходимое, они удалились, а моя подзащитная застыла, не зная, куда девать глаза. Зажмурилась, щеки прочертились стекавшими каплями, тело дрожало от стыда и страха.

– Ну что ты? Плюнь на всех, главное – ребенок, а с ним все в порядке. – Моя ладонь похлопала рядом с собой. – Ложись. Все пережили, это тем более переживем.

Вздрагивавшая теплота прижалась к боку, тесно окутала, лицо беспомощно ткнулось в плечо. Плотину прорвало – слезы хлынули потоком.

– Хозяин, почему вы так добры ко мне? – раздалось шепотом, едва плач утих.

– Потому что я не хозяин, а друг.

В ухо ударило громким всхлипом.

Казалось, тема исчерпана, но я плохо знал женщин.

– Почему? За все хорошее нужно платить. У меня ничего нет. Что есть, вы не берете. Вам нужен мой ребенок?

Мое лицо испугало отпрянувшую девушку.

Я справился. После медленного выдоха и не менее продолжительного вдоха из горла выпорхнул совершенно спокойный вопрос:

– Твой муж был хорошим человеком?