Сказаниада

– С Кощеем справится только воин-гений, тебе до того уровня как пешком до Двои.

– Я собираюсь биться с драконом, а не с Кощеем.

– Серьезно? Благодарствую, развеселил. Поспрашивай на досуге, любой ребенок расскажет тебе, что дракон и Кощей – одно лицо.

Для Георгия известие оказалось новостью. Или Соловей лжет? Дракон – это дракон, который властвует сейчас в государстве, а Кощей…

И вправду, кто такой Кощей? Интересоваться у собеседников даже на ум не приходило, знакомые с детства слова укладывались в сознании на привычные полочки и не требовали расшифровки, проблем хватало и без того.

– Дракон – должность. Наш правитель – дракон Кощей, – снисходительно пояснил Соловей. – За морем правит дракон Куприян. За большим морем и на западе – еще какие-то.

А представлялось-то иначе: темная тень в небе, мощный удар воздуха в лицо от крыльев, гасящих ветер, дрожь земли от удара тяжелого тела с короткими лапами, скрежет когтей о камни, глаза навыкате, немигающие, с узким зрачком, полыхающие багровым огнем, вдоль спины – встопорщенный гребень от загривка до хвоста, клубы дыма, смрад и обжигающий жар из пасти или, вообще, всепожирающее пламя… Единственное, о чем до сих пор додумался спросить Горгий у окружающих, было: «Сколько голов у дракона?» По оставшейся с малых лет привычке он представлял себе трехглавого Змея Горыныча. Ответ успокоил: «Одна, конечно». Обычный дракон.

Оказалось – необычный. Картинку, услужливо возникавшую перед внутренним взором при слове «дракон», стоило перечеркнуть. Пора бы привыкнуть, что внушенные с детства стереотипы, созданные барахтаньем вместе со всем миром в едином информационном потоке, надо ломать. На самом деле мир многообразнее и удивительнее того, что человек о нем думает.

– Знания о мире – дело наживное, – буркнул Георгий.

– Да пойми же, наконец, то, что другие видят и из-за чего смеются над тобой, как над юродивым: тебе никогда не вернуть Елену. Даже мне не удалось, как ни старался. Я задействовал средства и знакомства, которых тебе не представить при самом богатом воображении. До сих пор я мирился с твоей блажью, но пора взрослеть. Посмотри правде в глаза. За Елену дерутся драконы. Одинокий витязь в их играх – всего лишь оловянный солдатик, которого сожжет развязанная драконами война.

– У вас знают сказку про оловянного солдатика?!

Новый факт опять вогнал в ступор. Даже два факта, в связке. В Европу слово «солдат» пришло из Италии, а в русском языке появилось при Романовых, когда по иностранному образцу учредили наемные полки с офицерами-иностранцами и назвали их солдатскими. А сказку «Стойкий оловянный солдатик» Ганс Христиан Андерсен, на минуточку, написал только в середине девятнадцатого века. Георгия и Елену забросило никак не прошлое. Мир сказки, куда их занесло, имел собственную историю, его логика описанию пока не поддавалась. Каждая новость приоткрывала новую грань и вновь ставила все с ног на голову.

– А тебе бабушки какие сказки на ночь рассказывали? – поинтересовался Соловей. – Про ведьм и привидений? Или, может, про Иггдрасиль и Рагнарек?

– Про Золушку и Красную Шапочку.

– Не слыхал про таких. Не знай я тебя, Егорка, как облупленного, решил бы, что ты у нас от варягов засланец. Но ты не предатель. Ты хуже. Ты влюбленный дурак, а это почти не лечится. Заметь, я сказал «почти». Еще не все потеряно.

Меч, продолжавший царапать щеку Георгия, спустился к горлу.

В кино в таких случаях герои кидали противнику пыль в глаза, тот временно терял зрение, отчего ситуация кардинально менялась. Пыли под ногами хватило бы на ослепление пары дивизий, но чтобы отправить ее на уровень лица, требовалось оказаться на съемочной площадке, где такие чудеса обязательно удались бы – примерно с сотого дубля. Для успеха желательно было приделать к сапогу совочек, а врага попросить не двигаться.

– У меня есть определенная репутация, и если мне не поможешь ты, помогут другие, – стоял на своем Георгий. – Я уезжаю сейчас же.

– Ты так ничего и не понял, Егорий или как тебя там. Твое мнение никого не волнует. Егорий Храбрый – не личность, у которой есть собственные заботы и стремления, а образ справедливости этой местности. Образ, воплощенный во временно взятом человеке. И источник дохода. Герой не может уйти, его судьба – погибнуть за правое дело. Если он этого не понимает, то погибнуть ему помогут. Герои не бывают постаревшими и женатыми. Твой уход даже не рассматривается.

– Тогда убей меня, потому что добровольно я не останусь.

Соловей театрально вздохнул.

– Придется. – Тон был шутливым, но лицо осталось серьезным: решение принято, объявленное будет выполнено. Острие клинка надавило на горло Георгия. – Жаль. Ты был хорошим соратником, другой на твое место найдется не сразу. В твоей смерти я обвиню своих недоброжелателей, и, можешь не сомневаться, новый борец за справедливость вскоре отомстит за тебя. Он отомстит тем, на кого укажу я. Говори последнее желание, и…

Соловей поперхнулся. Рот остался открытым, глаза округлились в невероятном удивлении, а корпус медленно завалился вперед, будто в момент потери равновесия кто-то подтолкнул в спину. Георгий едва успел отскочить. Тело противника упало ничком, из шеи торчала оранжевая стрела – сразу над кольчугой. Попади она чуть ниже, у Соловья был бы шанс.

Разбойник дернулся и затих.

Георгий прошел в сторону, откуда стреляли и осмотрелся. Никого. То есть, вообще никого. Но так не бывает, чтобы стрелы прилетали ниоткуда. Кто-то же помог Георгию! Кто? Сподвижники из тех, кто метил на место главаря?

Равных Соловью в шайке не было, ни по уму, ни по опыту, ни по изворотливости. Погубить лучшего из соратников, чтобы прийти к власти – плохой план. За таким новым вожаком не пойдут.

И не стоит забывать, что лучший стрелок – Фома. Если стрелу пустил он, то почему скрывается, почему не выходит? Не хочет, чтобы о его причастности узнали? Оставляет Георгию убрать следы чужого вмешательства, присвоить победу себе и спокойно уйти из шайки, где ему большей частью не рады?

Или Фома целился не в Соловья?!

Фома не стреляет наобум. Проще было подойди ближе и поразить того, кто нужен.

Ничего не понятно. Ясно одно – неведомый помощник второй раз стрелять не собирается, иначе уже сделал бы это.

Георгий вернулся к трупу. Оперенный хвост торчал под углом и склонялся к голове. Если стрелу пустили не по дуге издалека, то она, скорее всего, прилетела сверху, с деревьев. Георгий еще раз прошелся вокруг. Сколько он ни вглядывался в шумевшие кроны, ничего не заметил. Либо в ветвях никого нет, либо этот кто-то хорошо прячется. В голову пришел еще вариант, более сказочный: не желавший афишировать свою персону спаситель имел шапку-невидимку. Для мира драконов и Кощеев – вполне логичное умозаключение.

Из глубины леса донесся шум. Георгий укрылся в тени и замер: кто-то двигался через чащу именно сюда, к месту схватки и трупу.

Вот только Фомы, Тита и новеньких не хватало. Необнаруженного Георгием спасителя они тоже не увидят, а что увидят? Труп главаря.

Веселенькое дельце получается. Из всей шайки только Прокопию можно объяснить, что Соловья убил кто-то другой, остальные разбираться не будут. Против нескольких противников Георгию не выстоять. Впрочем, и не придется, все решит единственная стрела Фомы.

Две ладони раздвинули березовый молодняк, будто плыли брассом, вслед показался весь человек. Судя по оружию, доспехам и отсутствию на них крылатого змея – тоже витязь. Бородатый, крепкий, достаточно молодой по сравнению с Георгием. Он был один. В глаза незнакомцу бросился распластанный на земле труп.

– Ох, мать моя красавица, так и знал, что добром не кончится.

За спиной витязя висели лук и колчан. Стрелы все до единой были оранжевыми.

Георгий вышел из укрытия. Витязь виновато поглядел на него:

– Я – Еремей, сын Колывана. Что же теперь делать-то, а?

– Егорий, – ответно представился Георгий.

– Храбрый?

– Не сказал бы, хотя и слыхал, что так прозвали. Получается, это ты его подстрелил?

– Получается. – Еремей снял шлем и почесал затылок. – Стрелы выкрасил, чтоб легче отыскать. Что ж мне теперь – на каторгу?

– Объясни, откуда и зачем стрелял, потом я тебе кое-что объясню.

Еремей опустил голову:

– Это все отец виноват. Созвал он нас, нескольких братьев, и говорит: «Дети мои милые, натяните тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. На чей двор стрела каждого упадет, там и сватайтесь». Другим братьям повезло: у кого на купеческий двор стрела упала, у кого – на зажиточный крестьянский. Только младшему подсуропило, влетела его стрела на постоялый двор, а хозяйкой там – страшная-престрашная баба. Царевной-Лягушкой себя звала. Говорила, что заколдована и только прекрасный молодец расколдует ее своей страстью. Что братцу было делать? Отцовский наказ выполнять надо. Женился. А она так и не расколдовалась. – Еремей вновь почесал затылок. – А у меня сразу все вкривь пошло. Стрела упала на двор острога, где каторжане в кандалах из каменных штолен мрамор добывают. Э-э, думаю, не к добру. Погулял я на свадьбах братьев, пришло время вторую попытку делать. Лук у меня знатный, в свое время у заморского Одисейки куплен, на версту бьет. Пустил я стрелу второй раз – и вот, полюбуйтесь.

– Не зря тебе сначала острог явился, – улыбнулся Георгий. – Успокою тебя, Еремей. Стрела твоя убила разбойника, который на меня покушался, и, что, сам того не ведая, ты доброе дело сотворил.

У Еремея будто гору с плеч сняли:

– Получается, я герой, а не убийца?!

– В этот раз не убийца, но судьбу лучше не провоцировать.