Сказаниада

Щит выдали круглый, ноги под ним оставались открыты. Может, с каким-нибудь всадником махнуться? Сидя верхом, за спиной носить в самый раз. Надо присмотреться и предложить.

Как сообщили солдатские слухи, начальство планировало штурм, когда прибудут основные силы. Корабли с солдатами подходили ежечасно. Для какой-то надобности кроме коней и мясного скота к Двое привезли стадо ослов, сейчас их, упирающихся, спускали по трапу, боясь уронить в морскую воду. Деревянные пирсы не справлялись с нагрузкой, несколько кораблей ждали очереди пришвартоваться, а плоскодонные суденышки, в последний миг подняв весла, под надутым парусом с ходу врезались носом в хрустящую гальку или вылетали на прибрежный песок почти полностью. Далеко впереди, на расстоянии в два полета стрелы, высились городские стены, где развивались кумачовые полотнища с золотым единорогом, справа стояли занятые солдатами и сгружаемыми припасами здания складов, мастерских, бань и харчевен, слева разрушенную в древней войне часть города покрывал ил – многие годы после штормов никто не выгребал воду из заброшенных зданий с потрескавшимися стенами и провалившейся кровлей, оттуда несло затхлостью, и ближайшие солдатские шатры расположили подальше от гиблого места. На месте снесенного палаточного рынка плотники возились с похожими на колодезных журавлей метательными машинами и прочей механикой. Данила со своими знаниями и острым умом мог бы поспособствовать, но отходить от расположения запрещалось. На боевую выучку времени выделялось мало, в основном солдат специально выводили в поле перед стенами города, чтобы враг видел их количество, и устраивали показательную муштру. Основным умением было двигаться в ногу и плечом к плечу в составе «коробки», когда щиты по команде складывались, перекрывая друг друга, в подобие чешуйчатого доспеха, отчего отряд превращался в непробиваемую метательным оружием самоходную крепость. Стало ясно, что щиты у всех одинаковые не по дури начальства, а по предварительному замыслу. И передвижение строем оказалось не прихотью командиров, а средством выживания: в «коробке» и похожих построениях шансов добраться до стены живым было больше, чем даже у скакавшего галопом всадника. Осознав это, солдаты перестали считать строевую подготовку глупостью, а для слаженности использовали воодушевляющие маршевые речевки.

Сейчас, с сотоварищами из таких же крестьян, беглых каторжников и прочих пытавшихся спрятаться от судьбы неудачников, Данила совершенствовал шаг на дороге от берега к запертым городским воротам. Промаршировав до черты, куда могла долететь стрела, строй разворачивался через левое плечо и не менее грозно печатал шаг обратно.

Мимо проезжал воевода, и в ритмичное командирское «Ать-два» вклинивалось распоряжение:

– Ать-два, ать-два. Речевку про воеводу-батяню запе-вай!

Сотни глоток грянули одновременно, сопровождая каждый чеканный шаг громовым выкриком:

– Ве-ди нас, бать! К по-бе-де, бать! Их – тьма, нас – рать! Е-дрить их мать! Враг – рвать! Друг – звать! Глядь – драть! Грош – трать! Квас – пить! Тать – бить! Их мать е-дрить!

Благостное для самомнения зрелище радовало воеводу, но что-то отвлекло внимание, он резко обернулся на осажденный город. Строй мгновенно сломался, все тоже обратили взоры на стену. Поднятое над главной башней полотнище сообщило, что двоянцы хотят переговоров.

Над шатром командующего взвился знак согласия. Солдат отправили в пустовавшие кварталы бедноты – жители оттуда бежали в город, а жечь лачуги воевода запретил под страхом смерти: «Они нам еще пригодятся».

Со скрежетом, распугавшим прибрежных чаек, ворота города приоткрылись. В тот же миг у шатра командующего откинулся полог. Для переговоров с каждой стороны выехало по два человека.

Куприяна узнали по короне, его сопровождал широкоплечий воин в дорогом доспехе. Не иначе как Виктор, старший сын и наследник.

Разговаривать с врагом отправился сам Кощей. Едва он вышел из шатра, раздался дружный многотысячный рев. Личное прибытие Кощея заранее настраивало на победу. Тот, кто в ладах с богами, проиграть не может. Одно его бессмертие чего стоило.

Даниле о бессмертии даже мечтать бессмысленно, на такое подношение даже богачи не могли собрать нужное количество денег. Наверное, Кощею однажды повезло. Или он обманул богов. Или в его договор с богами затесалась какая-то пакость, о которой не говорят – вроде как с тем героем из легенды, что стал неуязвимым, когда его опустили в чан с колдовским раствором. Держали за пятку. Через пятку смерть до него и добралась. Потому что нет в мире справедливости. Как от судьбы не убегай, она все равно настигнет, хоть через пятку, хоть через любое другое, нередко еще более неприятное место.

На войну Кощей прибыл на трех одинаковых кораблях, чтобы никто не мог понять, на каком из них он находится. Боялся покушений? Странно. Он же бессмертный. Вот и подтверждение, что с бессмертием не все так просто, как пытаются представить власти.

Вместе с Кощеем на переговоры отправился новый гридневый голова – Доремир, правая рука и личный телохранитель дракона.

Через полчаса поговорившие стороны разъехались, вернувшийся Кощей поведал об итогах воеводе и командирам, а те пересказали солдатам. В целом выходило следующее: Куприян сожалеет о случившемся, он понимает, какую обиду нанес соседям, и готов искупить всеми возможными способами. К сожалению, Елена Прекрасная, причина раздора, в указанные способы не входила. «Каждый отец мечтает о счастье сына, – со слов солдат, ответил Куприян. – Борис обрел свое счастье, я не имею права ему мешать. Разумные люди и добрые соседи, которые не раз воевали плечом к плечу, должны понимать друг друга». Разумный добрый сосед Кощей в ответ сказал, что все понимает, и вновь потребовал Елену.

Куприян не отдавал не потому, что не хотел. На самом деле он очень хотел, война не нужна никому. Но двойский дракон не мог отдать то, чего у него нет: Елена была в руках Бориса, а тот грозился ее убить. И как ни убеждали его, что если Двоя падет, он все равно останется ни с чем, Борис слов не понимал – у влюбленных разум не работает. В результате два государства не смогли уладить дело миром. Компенсацию за Елену Кощей не принял, посчитал оскорблением. Короче, не договорились.

Командование посовещалось, было принято какое-то решение, по расположениям частей побежали гонцы с приказами. Вскоре выяснилось, что почти всех солдат отправили за дровами. Фруктовые деревья велели не трогать и простой народ не обижать – обычные нормы войны между соседями. Только не учли, что солдаты в батраки не нанимались, они пришли рисковать жизнью за добычу. В садах добычей не пахло, и Данила вместе со всеми рубил все подряд, вплоть до кустиков. Засчитывалось количество ходок, и кто, согласно распоряжениям человеколюбивого начальства, уходил дальше, работал больше.

Другие подразделения сносили дома бедноты. Разбирали и ломали все строения, кроме тех, что стояли ближе к стене, их не тронули – насчет них у начальства имелся какой-то план.

Чурила Пленкович так и держался поблизости от Данилы. То ли родственную душу увидел, то ли от безысходности. А еще бывает, что человеку надо выговориться, тогда сгодится любой, кто согласен слушать. А если еще кивать периодически и сочувственно губы при этом выпячивать, лучшим другом станешь.

Писаный красавец, явный щеголь и волокита, в армию Чурила Пленкович попал тоже не от хорошей жизни. В отношении «выговориться» Данила оказался прав, за работой Чурила в подробностях поведал о печальных событиях, что вынули его из кущ дворцовой жизни и отправили на возможную смерть.

Вначале ничто не предвещало беды, наоборот, все шло так, что лучше не бывает. Судьба вознесла молодого оруженосца, как говорится, из грязи в князи. Однажды обходительного и красноречивого Чурилу заметил дракон и назначил позовщиком на пиры. Это как из солдат сразу попасть в воеводы, был никем – стал всем. Во всех домах, где раньше, заметив Чурилу, рожи кривили, теперь принимали его как дорогого гостя, везде чуть не стелились и обязательно подарки совали, чтобы не забывал и замолвил словечко в нужное время. Не жизнь, а сказка. Но пришел он как-то по обязанностям службы к Бермяте Васильевичу – опытному охотнику и известному в прошлом ратнику. Бермята, как всегда, занимался любимым делом, то есть оказался на охоте. Чурилу приняла его жена, прекрасная Катерина.

Требовалось пригласить хозяев на почестной пир. Обычное дело. Совершается обмен любезностями, вручается или озвучивается приглашение, письменное или устное, после чего позовщик обязан сразу же отбыть восвояси, как говорится, по добру по здорову. Однако, по выражению Чурилы, он «позамешкался». Не вернулся во дворец даже к утру. Ничего вздорного, говорит, и в мыслях не было, только сыграл в шахматы с молодой красавицей в отсутствие супруга. Выиграл. Сыграл еще раз и снова выиграл. Когда выиграл в третий раз, стало видно, что красавица вовсе не об игре думала, а о том, что время идет, а они с симпатичным позовщиком тут, понимаешь, в шахматы играют. Бросила Катерина доску и объявила, что «у ней помешался разум в буйной голове, и помутились очи ясные от неземной красоты Чурилы» – вот так в лоб, без обиняков. Короче говоря, встретились два одиночества, хотя одно из них на тот момент было замужем. Но не зря же одинокой женщиной зовут ту, у которой один только муж. Дети были у нянек и в то время уже спали, и от предложения пройти в опочивальню Чурила не отказался. Но сенная девка-чернавка, зараза, сдала полюбовничков с потрохами. И вот, вместо обильных пиров и сладких спален – плащ под спиной да сухари на ужин.

Данила похлопал сотоварища по плечу:

– Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Главное, не пей, и все образуется.

О себе он, как обычно, рассказывать не стал. Для всех Данила был крестьянином, который не выдержал оскорбления двоянцами родного государства и в праведном порыве отправился умыть их кровью. А под это дело, естественно, немного заработать.

Когда мимо пропылила конница, показалось… Нет-нет, именно показалось. Поразил оруженосец похожего на Чурилу юного витязя. Будь у Данилы сын, он выглядел бы так же, как паренек в тегиляе на своенравной кобылке.

Ночевка под открытым небом была привычна, а чуть забрезжил рассвет, вокруг осажденного города вспыхнуло пламя. В основном горело со стороны моря – тот же ветер, что помог быстро переплыть море, теперь гнал дым и жар на стену. Несколько гридней, посвященных в план штурма, поджигали дрова и лачуги, и вскоре казавшуюся неприступной каменную твердыню окружила стена огня. Солнце так и не появилось, его затмило клубами дыма. В горле першило – дышать становилось невозможно даже с подветренной стороны.

Начали свою неспешную работу десятки камнеметов. Освобожденные рычаги распрямлялись, гигантские пращи раскручивались, и корзины забрасывали тяжелые снаряды на невероятную высоту.

Вопреки ожиданиям камнеметы били не камнями, не в ворота и не в стены. В город улетали бочки с горючим маслом и фитилями. За стеной вспыхивало, дальнейшее каждый представлял, словно видел собственными глазами: деревянные строения пламя охватывало целиком, в каменных занимались кровли, начинали тлеть перекрытия… Если снаряд залетал в окно, внутри выгорали комнаты, потом огонь перекидывался на соседние здания и помещения.

А снаружи солдаты без передыха несли хворост и дрова, чтобы дымная завеса держалась как можно дольше.

Штурма не было. Ветер продолжал гнать дым на полыхавший город. Камнеметы сменили боеприпасы, теперь вместо бочек, уже выполнивших свою роль, через стены полетели едкие дымные снаряды и мешки с созданными драконовыми алхимиками порошками, дававшими вонь, от которой хотелось закопаться под землю.

Небо стало черно-серым. От ярких сполохов день показался вечером. Треск огня заглушал команды командиров и голоса задыхавшихся защитников, гибнувших в пламени. Запахи еды, пота и лошадей сменились одним – невыносимой гарью.

Только бы ветер не переменился. Данила оглянулся на море и на других солдат, прятавшихся от огня. В глазах каждого читались страх и ужас, никому не хотелось оказаться в гуще событий, но приказ к атаке раздастся в любой миг – на стене не осталось боеспособных защитников. Человек может биться голодным, раненым и почти убитым, но не дышать он не может.

Плечом к плечу с Данилой трясся за свою жизнь Чурила. Все последние дни Данила присматривался к приятелю. Когда тот сидел, на поясе выделялась полоса. Она вовсе не напоминала жировые складки, у такого красавца их быть не могло. Возникла мысль: а не прихватил ли женский угодник на память о Бермяте что-нибудь ценное, когда спешно покидал его «одинокую» супругу? Или успел заскочить домой перед побегом – в дороге понадобится многое, и нужно быть полным кретином, чтобы уходить нищим, когда дом – полная чаша. Память услужливо выдала: «Обязательно подарки совали… Не жизнь, а сказка…»

Нужно как-нибудь вывести Чурилу на разговор о будущем: куда тот подастся после войны и, мол, не хотел бы поискать счастья вдвоем? С напарником, если тот при деньгах, можно, к примеру, трактир открыть. О лучшем Данила и мечтать не мог. Свой трактир! Деньги сами приходят в карманах посетителей, только считать успевай, а выпивка – дармовая!

До счастливого будущего Чурила мог не дожить, а окочуриться мог прямо сейчас – его колотило так, что тряска перебивала дрожь земли от топота разворачивавшейся для атаки конницы.

Оглянувшись на конницу, Данила повернул голову дальше к берегу и на миг замер: в сторонке на глаза попался человек, с войной ни капельки не вязавшийся. Неуклюжий, в белой рубахе, заправленной в нелепые синие штаны, без оружия и с такими глазами, будто жабе на зад наступили. Он удобно устроился около ближайшего корабля в раскладном переносном кресле и собрался любоваться войной, словно перед его глазами не кровавая битва разворачивалась, а начинался придворный турнир на приз дракона. Кожа странного человека отдавала болезненной желтизной, из лысины торчали несколько волосинок, коричневая щетина вокруг рта делала лицо похожим на злодея с детских каляк-маляк. Данила кивнул на него Чуриле:

– Это кто?

– Гомер, Симпов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.

– Слепой? – Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. – Так ведь зрячий.

– Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что у нас происходит на самом деле, не будет ничего общего кроме имен и названий, да и те он переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, Слепой Симпсон не просто переврет, а навыдумывает с три короба и на голубом глазу побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе – вор и мошенник и должен быть наказан финансово.

– На юродивого похож.

– Ну, это ты еще семейку евонную не видал.

Чурила закашлялся. Больше не проронили ни слова. Даже здесь дышать было нечем. Страшно подумать, что творилось в городе. Страшно и в то же время сладко. Враг должен быть уничтожен, а дым замещал наступавших солдат. В том числе и его, Данилу.

– Вы, двое, быстро к «коню»! – раздался над ухом приказ.

Данила с товарищем бросились к собранной механиками штуковине, которую назвали «Двоянский конь». Обтянутая шкурами конструкция напоминала палатку, надетую на качели: два поставленных острыми концами треугольника служили опорами, их соединяли перекладины, а внутри на цепях висело бревно со стальным наконечником. В отличие от детских качелей раскачивалось оно не поперек, а вдоль конструкции. Опоры стояли на колесах, не таких, как от телеги, а на сплошных и массивных, чтобы выдержать большой вес. Снаружи шкуры пропитали какой-то гадостью. Говорят, она спасет от пламени, долгое время не позволит покрытию загореться. От каждого ближайшего отряда прислали по два человека, всего получилось десятка два или три – перед боем Даниле было не до подсчета. Каждому раздали по сложенной во много слоев тряпке, приказали смочить и дышать сквозь нее, постоянно доливая воду. И глаза лишний раз не открывать, чтобы не разъело. Рот тоже держать закрытым.

К тому времени защитников на стене не осталось. Стадо дергавшихся от окружавшего огня ослов потащили «коня» к воротам. Солдаты внутри помогали продвижению, а перед самыми воротами катили сами, животные подохли от жара и дыма. У ворот колеса разбили, чтобы «конь» больше не двигался.

Раскачанное бревно с грохотом ударило в старинные ворота.

Снаружи догорало, а в городе по-прежнему царил ад, пожары не утихали. Чтобы тушить огонь, нужно было дышать. Умные люди давно попрятались в подвалы, а герои-одиночки с огнем не справлялись. И камнеметы ни на миг не прекращали работу. Не придумай начальство штуку с дымом и с «конем», войска подошли бы к воротам с огромными потерями, а кипящим маслом и зажигательными стрелами атакующих выкуривали бы сейчас защитники.