Сказаниада

От удара ее качнуло вперед, кисти вцепились в придерживаемые спереди штаны, чтобы не свалились. Вот уж чего допустить нельзя ни в коем случае.

Котеня продолжил. Зрители следили за качеством исполнения и подзадоривали громкими возгласами.

Сознание ждало ударов, но для тела каждый оказывался внезапным. Воздух взрезал жалящий свист, затылок подлетал, скрипели зубы. Кожа вскипала.

Так надо. Улька не может подвести Котеню. Он не может подвести ее. И обоим следовало бы подумать заранее, до чего их доведет сумасбродство. Улька даже не догадывалась, что представляют собой военные действия. Дома она видела ребятню, которая с палками, изображавшими мечи, гонялась друг за дружкой и кричала «Падай, я тебя убил!» Иногда вдоль дороги проезжали красавцы-витязи вроде Котени. На этом знания о войне исчерпывались. Но Котеня?! Почему он не предупредил, о чем думал?!

Если о том, о чем она подумала сейчас, то этого не может быть. У него есть невеста. Но если вспомнить, Улька сама настаивала и, когда требовался ответ, не дала ни подумать, ни возразить. Она заявила, что справится, и Котеня поверил в нее. Наверное, он был уверен, что она знает о будущих трудностях. Умному никогда не понять глупца, который воображает себя умным. Тем более, не переубедить.

Похоже, Котеня думал о том же. Науку на будущее он вколачивал с невыразимым усердием, по всем правилам, с оттяжкой, буквально вгрызаясь узкой жесткой кожей в широкую мягкую.

Улька взвыла с закрытым ртом. По телу прокатывались волны боли, прикушенные до крови губы едва удерживали готовый вырваться крик. Только бы не завизжать тонким голосом…

– Он больше не будет. – Котеня остановился и бросил ремень хозяину.

– Не буду, – подтвердила Улька, быстро приводя себя в порядок.

Тело продолжало вздрагивать. Руки не слушались. Кожа горела, будто с нее забыли убрать тлеющие угли.

Оставленный без ужина Бермята тоже присутствовал при наказании.

– Я бы еще добавил, – сообщил он брюзгливо и отправился договариваться насчет второй порции.

В палатку возвращались молча.

Дальше трудности росли как на дрожжах. Встал вопрос с уборной. На другой стороне моря удавалось уединяться в лесу, а Бермяте говорили, что виновато несварение. Здесь леса не было. Воины друг друга не стеснялись, и Ульке пришлось убегать под стеночку соседних руин, где она едва не утонула в болотистом иле. А ведь постираться – тоже невыразимая сложность! Кажется, пора отсюда смываться, пока не раскусили. Но как и куда?

Очередная неприятность не заставила себя ждать. Перед закатом воины скопом бросились купаться в море. Бермята, естественно, тоже. Котеня остался с Улькой в палатке, на всякий случай. Не зря.

– Пойдем! – позвали его.

– Не хочется.

– А здесь не спрашивают, хочется или нет. И хромого своего тащи, морская вода – лучшее лекарство.

Сотник был вместе со всеми. Сейчас он не приказывал как командир, но общий настрой мог привести к тому, что просьба действительно станет приказом, и тогда…

– Скажи, что у меня какая-то сыпь появилась, – прошептала Улька.

– Заставят показаться лекарю. И не забудь, что если даже отвертимся, потом тебе коней купать с другими оруженосцами. Я об этом как-то не подумал.

Не подумал он. Мужчина обязан обо всем думать, или он не мужчина.

– Я знаю, что делать. – Улька подковырнула мечом землю, запихала в рот и принялась ожесточенно жевать.

– Ты что?!

– Сейфяс увидиф.

Невыразимая гадость стремилась обратно, и когда Улька попыталась ее проглотить, предсказуемо поступила по-своему.

К счастью, это произошло уже снаружи палатки. На виду у всех скрюченная Улька кланялась земле, отдавая отобранное, и Котене не пришлось ничего объяснять.

– Отравление или хворь? – голос сотника стал серьезным. – Котеня Блудович, хватай своего доходягу, дуйте в руины и не вылазьте оттуда, пока не выяснится, заразно это или нет. А третий где, который охотник?

Бермята оказался в воде неподалеку от сотника.

– Я вообще не с ними. С только что приставленным ко мне оруженосцем дел не имел, чувствую себя свежим, как пупырчатый аугурос, – отрапортовал он. – За свое здоровье ручаюсь.

– Посмотрим. На всякий случай держись от всех подальше, лучше – сиди в своей палатке. А вы двое, – сотник вновь повернулся к берегу, – уматывайте с глаз долой. Если завтра штурма не будет, еду вам принесут. А в бой в любом случае позовут, потому что воин бывает только двух видов, живой или мертвый.

– Хромоножка как пить дать хворый, – сказал кто-то из воды, – не зря он постоянно в кустики бегает.

Изгнание в затопленные кварталы для Ульки и Котени явилось даром небес. Счастливейшее время. Никто не подглядывал, не докапывался, не стоял над душой, и никому не было дела, куда, зачем и в какой позе кто-то из них удаляется за подточенные приливами-отливами обломки зданий. Островком спокойствия, куда едва заехали на конях, стал остов большого дома. Провалившаяся крыша создала нечто вроде плота над пахнувшим гнилью илом. Море плескалось сразу за каменными стенами, на которых росли кусты и деревья, в оконном проеме, под гаснущей синевой небес, пенились серые бурунчики. Котеня нарек бывшую крышу кроватью, коней привязал так, чтобы они дотянулись до зелени, и жизнь превратилась в сказку.

Закат Улька с Котеней встречали лежа, наблюдая, как желток светила медленно тонул в словно бы кипящем соленом бульоне, а сверху за владычество над миром насмерть бились ярко-сиреневые и мрачно-фиолетовые облака. Победили темные. Но их проткнули и разогнали божественным светом многоглазые звезды. Улька и Котеня молчали и просто глядели ввысь. Звезды тоже молчали. Иногда подмигивали, будто знали нечто особенное. Они, вечные и равнодушные, знали многое, а видели еще больше. Оттого у них и равнодушие к делам земным, что тут ни происходило бы.

С моря сильно дуло, скрипели сломанные ставни и останки крыш, в стены бил мерный прибой. Волны, брызги в лицо и запах моря, когда плечо упирается в плечо и рядом слышно дыхание друга – можно ли представить что-то лучше?

Ночью, в непроглядной тьме, вместе купали коней – по разные стороны остатков каменного строения, но вместе. Потом вновь безмолвно разговаривали со звездами.

От холода защитили объятия. А что делать, если так получилось?

Проснулись оттого, что потянуло гарью. Небывалый, сравнимый только с домашним, уют оторванности от враждебного мира пошел трещинами, сквозь дремоту в сознание настойчиво стучалась явь.

Душа взмолилась, чтобы эта ночь не кончалась, и на рассвет Улька посмотрела как на предателя. Рядом с такой же неохотой открыл глаза Котеня. Настороженное лицо поднялось, ноздри раздулись, втягивая прилетевший запах… и сон исчез из глаз. Если это не сигнал к бою, то что же? Как ни чудесно было на развалинах, а для витязя битва слаще любого покоя, пусть даже самого желанного. Котеня – витязь, для него пропустить атаку хуже повешения, к тому же Бермята по секрету сообщил, что победа обеспечена и нужно оказаться в первых рядах, чтобы о тебе говорили.

Прикрываясь щитами, вдоль городской стены бегали гридни с факелами, одно за другим занимались пламенем бревенчатые строения и заготовленные дрова, вспыхивали лачуги. Камнеметы вносили свою лепту, поливая город огненным дождем. Вскоре стена дыма скрыла величественные стены от глаз.

Улька и Котеня прибыли в расположение сотни. Конница строилась к атаке. Сотник увидел их издалека:

– Хворь?

– Пустяки, все прошло.

Им указали на место с краю длинного ряда всадников. Кони всхрапывали и пытались отступить, жар чувствовался и здесь.

Теперь оставалось только ждать. Улька в этот день не ела и не пила, чтобы не подвести витязя. Ветер не прекращался, он гнал дым строго на защитников и делал для нападающих больше, чем целое войско.

Пехота потащила к воротам «коня» – прикрытый кожаным шатром таран на колесах. У задыхавшихся солдат подкашивались ноги, упавших хватали под руки и несли обратно, на их место бежали следующие. Сверху уже никто не стрелял, не лил масла и не скидывал камни. План нападающих удался. Когда в сизой завесе у ворот раздался треск, разнесся голос воеводы:

– Впере-е-ед!

Вслед за всеми Улька пустила свою лошадку вскачь. Меч сам прыгнул в руку. Котеня прав, война – удивительное дело. Какой азарт! Какие ощущения! Жизнь? Плевать! Смерть? Врагу! Нас – рать, как кричит пехота. Впере-е-ед!..

Конница влетела в разбитые ворота и понеслась по улицам. Котеня с Улькой замыкали длинную вереницу.

Глаза резало едким дымом, горло жгло и рвало жестким кашлем. Задор растворился, будто не было, в мозг вернулся здравый смысл. Может, вернуться, пока не поздно? Дальше будет хуже. Улька оглянулась назад. Наверное, в этот миг боги вмешались в ее жизнь: она случайно заметила, как упавший со стены и казавшийся мертвым защитник приподнял голову, и его единственная действующая рука с силой метнула копье. Копье полетело точно в спину Котени. Мощь броска поражала – воин был силен и умел. Закрыть собой Котеню, как требовала рванувшаяся душа, не получалось, не позволяло расстояние. Еще миг и…