Сказаниада

– Мне ничего не надо. Когда-нибудь я заработаю на такую просьбу сама. Не думаю, что богам понравится, если кто-то обратится к ним за чужой счет. Это обесценит мольбу. Иди.

Котеня улыбнулся ей в ответ и пересек красную черту.

Улька осталась ждать у дороги. Мимо проходили люди. На гору – с полными надежд горящими глазами, обратно – погруженные в себя, не замечая окружающего.

А что попросила бы у богов она?

Как ни противно об этом думать, но Улька желала зла невесте Котени. За все время совместного путешествия о Чейне Чусовне Котеня больше не вспоминал, он будто забыл о ней. Но «будто» не значит, что забыл. Что он имел в виду, когда говорил про «личное»?

Улька знала: если уж просить, то просить невозможного, потому что возможное достигается и без чужой помощи. И если бы у нее были деньги, она бы молила о…

Зачем мечтать? Когда у нее будут деньги – а они будут, потому что просто не могут не быть – она вернется на Олин пик и попросит счастья для Чейны. Огромного, на всю сумму. Но такого, чтобы в нем не было Котени.

Собственного счастья Улька добьется сама.

Котеня вернулся нескоро. Его вид удивил. Молодой витязь будто бы повзрослел за эти несколько часов. Взгляд стал серьезный и задумчивый.

– Ну? – не выдержала Улька.

Тут же вспомнила: «Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает об этом сам». Но это, наверное, должно касаться только паломников, которые шли вместе, а она не пересекала черту. К тому же, считать расспросом ее «ну» можно с большой натяжкой, его можно истолковать как угодно. Например, «не слишком ли устал?» или «не хочешь ли кушать?»

Неизвестно, оказалось правдой первое или боги запутались во втором, но ни гром не грянул, ни молния не сверкнула.

– Привет соратникам от человека, говорившего с богами! – раздалось из-за спины Котени.

Его нагонял Бермята, тоже спустившийся с горы. Дружеский хлопок по спине чуть не опрокинул Котеню. Хорошо, что Ульку знаменитый охотник «не замечал», чтобы не заразиться ее «невезением».

– Был у богов, – радостно объявил Бермята, – отдал за совет последние деньги. Вы, должно быть, знаете, что у меня случилось дома, а если не знаете, то догадываетесь. Душа рвалась от боли и тоски, и боги сказали мне: «Лучший лекарь – время. Смирись, отбрось дурные помыслы, не торопи события, помогай ближнему, и счастье придет само». Я сначала возмутился: что за чушь, это же очевидные истины… Но ведь правда: истины! Меня накрыло прозрением. Я не буду торопить события. Пусть у меня нет денег, но здесь бесплатная еда, не пропаду. Я остаюсь. А в качестве помощи ближнему… дарю тебе, доблестный Котеня, победитель Виктора Двойского, своего боевого коня. Он у меня семижильный, на первое время вам его одного хватит, он сможет вас двоих возить, раз уж ты, Котеня, без своего неумехи никак не можешь. Восхищаюсь твоей выдержкой: такого оруженосца я к вечеру первого дня прибил бы, а ты нянькаешься с ним, учишь… и ведь дело идет, в лоб ему коромысло! Неровен час, однажды некий витязь Ульян вызовет меня на поединок, и могучему Бермяте нечего будет противопоставить тому, кто учится медленно, но упорно. Желаю вам счастья.

– Я не могу принять… – начал Котеня.

– Молчать! – прикрикнул Бермята. – Повторяю для не особо умных: дар не от щедрости душевной, а сугубо расчетливый – так боги велели, чтобы мне счастье пришло. Ясно?

Он обнял Котеню, затем – с ума сойти – Ульку, еще раз пожелал обоим счастья и слился с толпой по дороге к котлу с бесплатной кашей.

Улька исподлобья посмотрела на Котеню, вложив во взгляд всю мощь нетерпения, кромсавшего и разъедавшего внутренности. В душе бурлило. Она не могла больше висеть в неизвестности.

– Ну?!

– Поговорил. – Котеня опустил глаза. – Всю дорогу мучился, не знал, что просить. В голове боролись две идеи, никак не получалось остановиться на чем-то одном. Первым моим желанием было решить личные вопросы, вторым – попросить коней, с помощью которых я решу эти вопросы сам. По пути я помогал немощным и тем, кто устал, я специально не торопился, чтобы собраться с мыслями и выявить самое важное для меня. Чем выше я поднимался, тем понятнее становилось: у богов надо просить того, чего требует сердце. Оказавшись в облаке, я сказал главное, к чему шел долгие годы и о чем мечтаю постоянно: «Хочу славы и любви». Слова унеслись в мутное никуда, а я тут же понял, что моя просьба звучит расплывчато, под решение можно подогнать что угодно, от чего-то разового до непредставимо гнусного. Я добавил: «Поправка: прошу славы и семейного счастья».

Котеня умолк. Надолго. Вновь переживал и обдумывал недавнее.

– Ну? – не выдержала Улька.

– Мне сказали: «По совмещенным позициям "слава" и "семейное счастье" – отказ ввиду неправильной формулировки. Указанные запросы исключают друг друга, потому вместе не даются. Высказанная просьба невыполнима». Меня осенило: слава, о которой я прошу, нужна не сама по себе, а как повод для второго пункта, для счастья. В общем, я сократил просьбу до семейного счастья.

Улька чувствовала, как в груди растет нечто большое, что вот-вот вырвется на свободу, чтобы сделать мир светлым и радостным… или разобьется, если правда окажется не той, о чем мечталось. Щеки задрожали.

Котеня, наконец, посмотрел на нее. Его взгляд был нежным, спокойным и ясным, в нем стоял вопрос, на который всем сердцем хотелось заорать «Да!!!» и кинуться в объятия.

– Ну?! – проклокотал перегородивший ее горло интерес, от которого зависела жизнь.

Котеня мягко улыбнулся.

– Боги сказали «Принято» и позвали следующего.

Глава 6. Цвет настроения серый

Сказка, как бы к ней ни относились, для кого-то всегда обыденная реальность. Золушка отправилась на бал и встретила принца? Для прежней жизни Георгия этот набор слов – типичная сказка. Человек позвонил знакомому на другой континент и на самолете полетел в нему в гости? Сказка для здешнего мира. Чудеса случаются там и тут, но отношение к ним разное, и зачастую за чудеса принимаются несопоставимые явления. Видимо, за богов тоже. Скоро станет известно.

Выраставший перед глазами Олин пик все больше напоминал оплывший каменными потеками столб, если надеть на него пушистую папаху. Или исполинский гриб. Возможно – ядерный. Только темный, как смерть, которая, даже яркая, все равно черная. С одной стороны каменного острова стояли корабли, издалека тоже темные, похожие на комариную тучу: часть уже присосалась к плечу державшей небо руки, другие только приноравливались.

Серое небо, серые волны. Серое бескрайнее море. Серый остров вдали. Цвет настроения – серый. Георгий сидел у мачты – спасенные не пустили его за весла, они гребли по очереди, сменяясь, когда устанут. Лада спала, положив голову ему на колени. Только это спасало от черных мыслей. Лада. Простая, чистая, самоотверженная. Прекрасная в своей естественности, даже когда устала как сейчас. Рассудительная и ответственная. При этом решительная и отважная. Нежная и робкая. Безоглядно искренняя. Заботливая. Неравнодушная. Иногда шаловливая. Скромная и трудолюбивая. Ошеломляюще мужественная при бесконечной женственности. Проницательная. Кроткая всегда и страстная, когда дело касалось близких. Добрая и доверчивая. Тактичная и великодушная. Верная. Надежная как якорь – его тоже нельзя сломать, можно только потерять или утопить.

Георгий любовался неровным пульсом, бьющим в венах на тонкой шее. Густыми бровями и морщинками мудрости. Биением век. Жаль, что в свое время судьба не распорядилась иначе.

Почему, чтобы понять смысл сказки, нужно, чтобы она закончилась? Все сказки кончаются свадьбами. Свадьба – та черта, что отделяет сказку от… чего? Неизвестно, ведь у каждого получается по-своему. Возможно, это будет драма. Или трагикомедия. Или посыпанный абсурдом гротеск. Что бы ни было, а сказка, увы, к тому времени останется в прошлом.

Не потому ли, что оказавшись в сказке, мы перестаем считать ее таковой? А ведь сказка – не данность, это процесс, для поддержания которого нужно трудиться. Огню нужны дрова, а сказке… что? Как минимум, чувства. Как максимум, жизнь. Чтобы встретившаяся пара людей жила в сказке, нужно строить ее с обеих сторон, и строительство это – до последнего вздоха. Вот это и есть сказка.

У пристани море кишело кораблями, у причалов не было места даже для небольшой лодки.

– Держите к той заводи! – Седобородый указал гребцам на заливчик далеко за пристанью.

Между скальных нагромождений виднелся галечный пляжик. У берега из воды торчали камни, но выбора не было. Лодка удачно сманеврировала и вскоре шаркнула днищем о берег. Спрыгнувшие недавние невольники вытащили ее на смесь шуршавшей гальки и постукивавших под ногами округлых булыжников.

От толчка и тряски Лада проснулась. Щеки заалели, взор опустился.

– Я долго спала?

– Недостаточно, чтобы выспаться.

Вторая лодка пыталась лавировать, но не повезло. Раздался хруст, дно напоролось на риф, проволоклось по нему, внутрь хлынуло. Воду начали вычерпывать. Занятие было бессмысленным, лодка заполнялась водой слишком быстро, но на борту не сдавались до последнего. Следующая волна развернула застрявший корпус, один борт тут же с треском превратился в щепы. Люди прыгнули в воду и, сбиваемые прибоем с ног, выбрались на сушу. Мужчины помогали женщинам. А дети радовались, они воспринимали гибель лодки как приключение. После плена им все было нипочем.

Между морем и уходившей в небеса громадой оставалась усыпанная камнями узкая кромка берега – большей частью скалистая и неприступная, но иногда, как в этой заводи, фальшиво гостеприимная. По камням кто-то начертил краской уходившую вдаль широкую полосу. Впрочем, «начертил» – не то слово, скорее – вплавил.

– Предупреждаю тех, кто не знал: за красную черту заходить нельзя. Мгновенная смерть. – Седобородый показал пальцем вверх: – Боги. Их земля. А теперь к хорошим новостям: на пристани нас ждут бесплатные каша и вода.

Одна из женщин высказала, наконец, то, что занимало мысли каждого.

– Как мы попадем домой?

– Паломники на Олином пике часто остаются без гроша, поэтому здесь действует правило: когда на кораблях есть свободные места, таких увозят через море бесплатно. – Седобородый, временно взявший на себя роль неформального лидера изможденной команды, обернулся к Георгию. – Ты отдал за нас все, что у тебя было. Мы в неоплатном долгу. Ты шел к богам, но за встречу с ними нужно платить. Я уже поднимался на Олин пик – давно, когда верил, что человеку может помочь кто-то, кроме него самого. Боги знают многое, но они ничего не могут, если этого не захочет сам человек. И наоборот: если чего-то страстно пожелать и идти по выбранному пути, никакая внешняя сила не помешает. К чему я веду? Егорий Храбрый, у тебя было обращение к богам, и мы, спасенные ценой твоего будущего, обязаны помочь. На пристани разрешается просить милостыню. Кров нам не нужен – погода вокруг пика всегда хорошая, можно спать на земле. Еды и воды, как я уже сказал, здесь в достатке. Мы все вместе соберем тебе нужную сумму. Это займет время, но другого выхода я не вижу.

Седобородый говорил от имени всех, и лица вокруг подтверждали, что с ним согласен каждый.

К пристани по берегу не пройти, мешали скалы и красная полоса. Двинулись вдоль серого прибоя. Большие и маленькие, сухие и мокрые, безмерно усталые, все угрюмо брели, иногда перескакивая по камням, но большей частью по колено в воде, не в силах поднять ног. Большинство держали друг друга за руки, чтобы не опрокинуло волной и просто чтобы чувствовать присутствие ближнего. Вместе можно решить любую проблему. Поодиночке никто ничего не стоил. Жизнь доказала правильность этого простого вывода, трудно понимаемого в хорошие времена.