Мужское счастье

– О нашем разговоре забудь, гарантии отменяются, а если заикнешься где-нибудь, будешь ходить с картинкой на животе, как была у Натули. Усек?

– Усек.

– Лады. Замяли и забыли.

– Можно узнать, что случилось?

– Ничего не случилось. И для всех будет лучше, чтобы не случилось и дальше.

С утра жизнь продолжилась как обычно, о ночном разговоре не вспоминали. На третий день, после обеда, когда стальное окошко-«кормушка» в двери камеры отворилось, чтобы забрать посуду, снаружи донеслось:

– На выход, с вещами.

В общем шуме Иван прослушал, чью фамилию назвали. Его толкнули:

– Собирайся, чудила, тебя крикнули.

– Меня? Куда? К адвокату или на допрос? Почему с вещами?

– Наверное, в другую «хату» кинут.

Вано напомнил:

– Не забудь, о чем ночью говорили.

– Мы ни о чем не говорили.

Вано улыбнулся и дружески кивнул на прощание.

Вместо допроса или свидания Ивана прошел недавние круги ада в обратном порядке: хождение по этажам и коридорам, получение сданных на хранение вещей, включая ремень и шнурки, роспись в документах и…

Свобода!

Почему?!

Снаружи у ворот изолятора стояла Маша. Объятия были долгими, поцелуи бесконечными.

– Я так боялась, что с тобой что-то случится.

– Все хорошо, со мной ничего не случилось, и я не понимаю, что случилось здесь, то есть почему меня выпустили. План был другой. Где Коляус?

– Ждет дома. Он все объяснит.

На такси Иван с Машей вернулись домой. Бабульки у подъезда поздоровались как обычно, об аресте Ивана они не знали. Для окружающего мира все оставалось по-прежнему, никто ничего не заметил.

Коляус ждал в кресле в гостиной.

– Садись. – Он указал на диван.

– Человеку из тюрьмы так говорить невежливо.

– Ты мне еще на фене поботай. Не понимаешь, почему выпустили? Операция потеряла смысл. Выяснилось, что Натан Щербелис порезал себе вены. Он жив, находится в тяжелом состоянии. Вчера его перевезли из колонии в отделение реанимации городского медцентра. Одновременно пришло сообщение, что психиатрическая экспертиза признала его невменяемым с какой-то хитрой формулировкой, и вместо отбывания наказания Щербелис на положении психически больного переводится в психбольницу. Проще говоря – опять же в Центр, в психиатрическое отделение. После таких новостей наш адвокат представил в суд доказательства твоей невиновности, и тебя оперативно освободили.

– А я кое-что узнал. Меньше того, что мог поведать Натуля, но больше, чем мы накопали здесь за все время расследования. Прими как факт: Лиапата – известная в криминальных кругах и связанная с ними женщина, о которой нельзя говорить. Виновному в разглашении на животе рисуют надпись «Пол». Городские уголовники выходят на Лиапату через нашего разлюбезного Виктора Алексеевича из агентства «Леопард».

– Солидно. – Коляус помолчал. – У меня тоже есть, чем похвастаться. Я поговорил с Машей, она готова провести нас ночью в обход дежурных в отделение реанимации.

– К Щербелису?!

Коляус кивнул.

***

Иван, Маша и Коляус подъехали к Центру вечером, в часы посещения, когда в больничных корпусах от посетителей было не протолкнуться. Чтобы встретить Ивана из тюрьмы и помочь им с Коляусом, Маша взяла отгул, это был ее первый отгул на памяти Ивана.

По дороге Маша рассказала:

– Дима узнал об аресте и помчался к следователям. Те сказали, что сделать ничего не могут. Дима чуть не побил их. Когда стало окончательно ясно, что из-за условного срока сделать и вправду ничего не нельзя, Дима написал заявление, где взял вину на себя. Он написал, что вы с ним похожи, поэтому пострадавшая и соседи указали не на того, и что надо провести опознание еще раз, и тогда недоразумение выяснится.

– Если Дабрый в присущей ему манере заранее поговорит с пострадавшей и соседями, они укажут на любого, – проворчал Коляус.

– Камеры наблюдения показали человека, похожего на Ивана, но на самом деле не Ивана, а Диму – Дима настаивал на этом и всеми силами пытался сесть в тюрьму вместо тебя, – Маша погладила Ивана по руке. – Ради вашей дружбы и нашей свадьбы.

Друг познается в беде. А Иван сомневался в Дабром.

Жизнь все расставляет по местам. Дабрый мог не доверять Ивану некие секреты, играть в связанные с работой на Виктора Алексеевича игры, но он остался верным другом. Верным и преданным настолько, что без раздумий менял беззаботную жизнь на свободе на счастье друга.

Маша перешла к другой новости:

– Грантику Петросовичу я объяснила, что случилась судебная ошибка и что ты ни в чем не виноват. Твоя работа тебя ждет. Микроавтобус, о котором говорил Грантик Петросович, привезли, выйти на работу можешь в любой день, только предварительно позвони.

Иван задал не дававший покоя вопрос:

– Откуда у фонда такие средства, чтобы строить здания, закупать лучшее оборудование, нанимать профессионалов и массово помогать людям?

Маша пожала плечами. Похоже, она не задумывалась об этом.

– Нас знают, нам доверяют. Я не вникала в детали. Поступлениями и распределением занимаются Грантик Петросович и Лала, мое дело – быть лицом фонда, улыбаться и дарить людям счастье. Я же говорила, что в бухгалтерии только числюсь, на месте главной сотрудницы фонда я приношу неизмеримо больше пользы, чем при перекладывании бумаг в кабинете.

– Клара занимает в фонде настолько большую должность? – Иван по-настоящему удивился.

«Средняя Пономаренка из психушки», по словам Вано. Психически больному не доверят распоряжаться финансами.

– Лала – тоже соучредитель фонда. Останови здесь. – Маша указала на перекресток перед строившейся двенадцатиэтажкой.

Коляус вышел. Так договорились, чтобы в Центр войти раздельно. Чем меньше посторонних увидят Машу, Ивана и Коляуса вместе, тем лучше.

– Поставь машину ближе к «Лиане», – распорядилась Маша при въезде стоянку, – так будет удобнее на выходе.