– Маша, можно тебя на секунду? – Хадя застопорилась на пороге кухни. – Там твоя одежда и еще кое-что на полу…
Забыв обо всем, даже о том, что где-то что-то болит, Машка ринулась наводить порядок и убирать улики, которые могли подвигнуть меня на новый тур воспитания. Это в свою очередь могло вызвать возвращение Прохора и компании. Бог, как известно из поговорки, троицу любит, но лучше не доводить.
Хадя ногой отбросила к стенке валявшийся ремень, словно это была ядовитая змея.
– Это ты называешь воспитанием? – Грозовой взгляд переполняли гнев и горечь. – Это акт отчаяния, свидетельство поражения. Поступок должен быть продолжением слов, а слова – выливаться из примера, который подаешь жизнью.
Это я и сам понимал, но все же спросил:
– И что бы ты хотела, чтобы я сделал?
– Я? Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, то делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя.
У нее, видимо, накопилось, что сказать, но тут с великим облегчением на лице из кухни появилась Машенька. Хадя замкнулась, они поменялись местами. Сестренка направилась ко мне, Хадя исчезла на кухне, а я сел на кровати, уткнувшись в Машенькин телефон.
Рядом мелко продавился матрас, через плечо заглянуло любопытное личико и сразу отпрянуло:
– Не пойму: наслаждаешься моим позором или заводишь себя для нового круга воспитания?
– Стираю.
– Я справилась бы сама, – тихо вымолвила Маша, глазами провожая в вечность самые откровенные альбомы.
– Нет уж. – Я стал просматривать остальное на предмет похожего компромата. – Тебе что-то может понравиться, или на что-то покуситься рука не поднимется. Мало ли. А так я спокоен. Этого больше никто никогда не увидит.
– А если я хочу оставить себе как память?
– Снова напрашиваешься на ремень.
– Ремень, ремень… Вот и весь разговор. Брат, называется. Захара выгнал, меня избил, теперь в личной жизни грязными руками копаешься. Стоило ли тебя защищать?
– Мы оба друг друга стоим, потому и защищаем. А это что за папка? Почему именно она запаролена?
– Это личное. Не имеешь права. Отдай.
– Теперь точно не отдам. Оказывается, мы еще не все знаем. О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья век… Черт бы его подрал, этот век просвещенья, жили же как-то без него. Говори пароль.
С категоричностью партизана, который попал в гестапо, Машка мотала головой. Дескать, считайте меня коммунистом, живым не сдамся. Что же она такое скрывает, чему развлечения с Захаром и более скромные игры с негром в подметки не годятся?
В черепе словно взорвалось, накрыло страшным пониманием. Я схватил сестру за плечи:
– Наркотики?!
Ее затрясло в моих руках, как тряпичную куклу:
В этот момент Хадя решила позвать за стол. Прозвучавшее слово и наши позы заставили ее скрыться из виду.
В памяти всплыл ее тихий голос: «Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, то делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя».
А я, кажется, снова собрался ломать. Но повод же – всем поводам повод. Хуже не придумать. И с этим обязательно нужно что-то делать, так оставлять нельзя.
– С ума сошел? Отпусти. – Машка вырвалась. – У нас от наркоты Пашка Семейчиков помер, я к этой гадости на километр не подойду.
– Тогда что здесь?
– Не твое дело. – Она замкнулась.
А мои мысли уже шли вразнос. Что может быть еще? Бедна у меня фантазия, не дает ничего дельного. В голову лезет такое, что хоть на стену бросайся, но Маша не такая. Не может быть такой. Она как Мадина: по-детски живая, по-подростковому авантюрно настроенная и отрицающая навязываемые взрослыми скучные нормы. Обычная любительница приключений, которая даже еще не ощутила это в полную силу. Тогда что она прячет?
«Не твое дело». Нет, сестренка, мое. Как брат я должен…
Поперек вполне здравой мысли опять вспыхнули, как красный сигнал светофора, слова Хади: «Ломая, ничего создать нельзя». И другое: «Это акт отчаяния, а поступок должен быть продолжением слов и выливаться из примера, который подаешь жизнью». А моя жизнь, увы, не розами пахнет, местами – совсем-совсем не розами. Чего лезу в чужую жизнь?
Я взял себя в руки.
– Ладно, не будем открывать.
– Спасиб…
– Сотрем так.
Машку передернуло, незаконченное слово сменилось выкриком:
– Нет!!!
– Одно из двух. Либо пароль, либо…
– Мой день рожденья.
Я с тревогой покосился на сестренку:
– Что произошло на твой день рождения, что его пришлось так прятать?
– Нет. День рождения – пароль.
Ну-у… нет слов. Поражаюсь детской глупости.
– Ты уже взрослая тетя, неужели не знаешь, что такой пароль при желании вскрывается за три секун…
В этот момент набранные цифры открыли папку. Снова фото. Похожи на те, что с Захаром, но…
Не с Захаром.
Жуть. Будто бы я на сайт для взрослых попал. Оказывается, Захар – это еще цветочки, причем маленькие и хилые по сравнению с целым садом других растений.
У меня возникло ощущение, что к вискам приставили электродрели и включили их. Во все стороны полетели ошметки кожи, костей и мозгов.
– А это как объяснишь?