Кваздапил. История одной любви. Окончание

Хадины слова вызвали вполне логичную для сестренки реакцию:

– Нужно сфотографировать как можно быстрее!

– Глупости. Ты обижена на него, но вспомни, что еще вчера ты гордилась братом. Ты сама говорила.

– Это было вчера! Когда он приезжал домой, он был другим – надежным другом, который слушает и слышит, вникает в проблемы и помогает их решить. Он был братом-мечтой. Был! В прошедшем времени!

– Вчера ты с этим соглашалась. За день твой брат не изменился. Он такой же, каким ты гордишься за то, что он именно такой. Сейчас всего лишь изменилась ситуация. Эту ситуацию создала ты. Теперь скажи, кто виноват, что брат взялся за ремень?

– Ведешь к тому, что это я?

– На его месте я бы тоже не вытерпела. Если в твоей жизни произошло нечто, что не укладывается в принятые рамки и что необходимо скрыть – скрывай, жизнь – не прямая линия, где все предопределено, это жуткая кривая, и только от нас зависит, пойдем в конце концов прямо к цели или заблудимся в тупичках. Но если ты что-то скрыла по дороге, будь готова отвечать, когда твои дела выплывут наружу. Мы принимаем решения, мы же отвечаем за последствия. Твой брат хочет гордиться сестрой. Твои родители хотят гордиться дочерью. Если рассказать им о том, что произошло – как думаешь, на чью сторону они встанут?

Машка шмыгнула носом и промолчала.

– Есть жизненное правило, – продолжила Хадя, – когда не знаешь, как поступить. Посмотри на то, что собираешься сделать, глазами своих будущих детей и подумай: будет ли тебе стыдно перед ними за этот поступок? И все сомнения исчезнут. Если хочешь, чтобы родители и брат гордились тобой – не давай им повода, не делай того, за что им или твоим будущим детям может стать стыдно.

– Но Саня…

– Прости, можно перебить? Имам Шамиль говорил: «Когда указываешь пальцем на других, посмотри, что другие три пальца указывают на тебя».

Маша вновь умолкла. Хадя пошла в атаку:

– Произошло столько всего, что голова пухнет, и один момент прошел мимо сознания, а его надо заметить. Твой брат готов был сесть в тюрьму, только чтобы тебе не пришлось раздеваться перед чужим мужчиной. У тебя замечательный брат.

– Ты так говоришь, потому что любишь.

Я превратился в стекло, тронь – зазвенит или разобьется. И не просто в стекло, а в огромные стеклянные уши, живущие на свете ради единственного смысла: узнать, что в ответ скажет Хадя.

Она сказала:

– А он меня любит?

– Конечно.

– Тогда подумай: он отдавал любовь и свободу, чтобы избавить сестру от позора.

– О таком повороте я не думала.

На кафель пола гулко опустилась босая ступня. Я опрометью бросился назад и едва успел бухнуться в кровать, когда из ванной появилась завернутая в полотенце сестренка. Я закрыл глаза.

Шаги прошлепали в мою сторону.

– Саня! Спишь?

Я приоткрыл один глаз:

– Зависит от.

– Хочу сказать, что я на тебя больше не сержусь. – Подойдя к кровати, она опустилась перед ней на колени, легла грудью на край одеяла и положила голову щекой на сложенные перед собой руки. На меня глядело милое домашнее сестренки, от ее мокрых волос пахло свежестью и клубничным шампунем. Глаза глядели в глаза – родные и до боли знакомые. За такой взгляд можно простить все. Машенька этим быстро воспользовалась. – А ты?

– О том, что тоже не сержусь, на словах, конечно, сказать могу, но за то, что внутри, не ручаюсь. Там по-прежнему бурлит и пышет.

– Здесь тоже. – Сестренка весело хлопнула себя по оттопыренной ягодице. Звонкий звук прокатился по комнате.

Я соорудил высокомерную улыбочку:

– Даже не поморщилась. Хотела показать, как страдаешь от моего воспитания? Словами Станиславского: не верю!

– Но ведь правда все тело болит!

– А у меня душа. Давай на время сойдемся, что мы в расчете, и перестанем кусаться.

– Принято! – Машка радостно выпрямилась и поправила на груди полотенце. – Тогда – мир? И родителям обо всем, что узнал, не расскажешь?

– Не дави на меня. В одном соглашусь: пока во что-то новое не вляпаешься, о прошлых подвигах им лучше не знать. Но ведь вляпаешься, зуб даю. К тому же, старое тоже может вылезти боком.

– Не вылезет, обещаю! И не вляпаюсь.– Гладкий лобик на миг собрался гармошкой. – А если вылезет – ты меня прикроешь?

– Я же твой брат.

– Спасибо, братик! – Меня накрыл слюнявый поцелуй. Выражение лица сестрицы сообщило: основная проблема решена, можно пошалить. – А задница у Нади действительно белее моей. И такая пикантная родинка в интересном месте. Я тебе почти завидую.

Родинка? У Мадины она была на груди около соска. У них это семейное, что ли, как в индийском кино? Нет, Гарун подобным знаком отличия не отмечен. Спросить, где? Да никогда в жизни, я же «Надин парень», Маша меня засмеет. А теперь фантазия разыгралась.

Лучше бы уж Машка молчала.

– Я же просил не касаться таких тем.

Дверь ванной отворилась. Хадя, одетая в мой спортивный костюм, недовольно покачала головой и скрылась на кухне.

– Она у тебя такая строгая. – Сестренка вскочила с коленей, перестав пугать прихожую ярким полнолунием. – А вы кроме миссионерской какие-нибудь позы практикуете, или у такой серьезной пары строгость царит во всем? Вы уж хотя бы фильмы разные посмотрите. Могу кое-что посоветовать.

– Сейчас посмотрим фильм «Ремень возвращается».

– Успокойся, а то Прохору позвоню. Ты знаешь, что бравый сержант мне свой номер оставил?

– Когда?!

– Уходя, в прихожей. Места надо знать. Не кипятись, нет никаких секретов. Просто в карман моей куртки он записку сунул, чтобы знала, куда обращаться, если брат-садист снова взбесится. Думаешь, пора звонить?

– Так и написал – «брат-садист»?

– Ну ты зануда. Нет, конечно. Кстати, если тебе интересно: Захар объявился в сети. Домой добрался первой электричкой. Ехал зайцем, потому что денег не было. Сейчас у него все хорошо.

Потуже затянув обернутое вокруг себя полотенце, Маша отправилась сушить волосы и переодеваться.

После скромного – по ставшим для меня привычными меркам – обеда мои девочки отправились почивать на кровать. Уже несколько отдохнувший, я раскатал на кухне рулон с постелью и блаженно вытянулся.