Казаки в Абиссинии

– Але?-алэ, але?-алэ, оля-лэ, – часто нараспев повторяют они, и покорные животные мелкой тропотой[31 - Аллюр, нечто среднее между рысью и галопом.] спешат к городу.

Иногда вместо мальчишек ослов сопровождает черная женщина с красиво обтянутыми пестрым шарфом грудями, стройной упругой ногой и безобразным черным лицом с грязными курчавыми волосами.

Трудно привыкнуть к этому черному телу сомалей, смотреть на них спокойно.

Всё утро разбиваю лагерь, а в то же время нанятые арабы возят вагонетки с багажом.

Солнце печет немилосердно весь день.

Усталый и измученный возвращаюсь я домой в Hotel des Arcades, ем то, что нашему достопочтенному мсье Албранду, хозяину отеля, угодно преподнести, и ложусь спать.

Ставни открыты, дверь открыта, а тело всё-таки изнемогает от жары. Нет ночной свежести, нет ветерка, раскаленный воздух неподвижен. Под окном рычат верблюды и немилосердно стонет овца.

11 (23) ноября, вторник. С 6 часов утра идет энергичная работа на месте бивака. Третье сводное звено и часть первого переехали из Hotel des Arcades в пустыню. Кашеваром у них назначен Терешкин, провизию возят ежедневно на вагонетках из Джибути. Это дробление конвоя вызвано необходимостью работы в лагере и содержания караула при свезенном в лагерь имуществе. Разбиваем и рассортировываем палатки лагеря, а я в промежутке наблюдаю за жизнью около сада.

У самого колодца стоит высокая белая башня, укрепление – одна из первых построек, сделанных французами на сомалийской территории. В этом закоулке, бедном и грязном, среди самой неприхотливой обстановки, живут два молодых француза-колониста. На глинобитной стене висит ружье Гра, в углу револьвер, грязное ложе и грязный стол – вот обстановка этих пионеров. Кругом торчат сухие мимозы, сзади колодцы, где день и ночь шумят и кричат арабы, где ревут верблюды и мулы. Еще далее – сомалийский огород. В губернаторском саду в круглой хижине из ветвей мимозы и камыша живут арабы, сторожа сада. В самом саду чирикают и свистят хорошенькие птички – ткачи. Их гнезда, связанные из тонкой нитки, образуют грушевидные, искусно вытканные мешки, которые свешиваются вниз с концов ветвей. Желтые с сероватой спинкой ткачи и серенькие ткачихи то и дело перелетают с мимоз на гранаты и обратно. Серые с черным хохолком и черной грудью воробьи с таким же резвым писком, как и у нас на огородах, порхают из конца в конец. Изредка пролетит над песчаным руслом серый голубь с розоватой грудью да громадная черная ворона величиной вдвое больше нашей. Всё дышит в саду тишиной запустения, но и несмотря на это пальмы и тамаринды с их нежной листвой, громадные белые цветы мимоз и пурпурные колокольчики гранатовых деревьев имеют своеобразную прелесть. Смотришь вдаль, в пустыню, на серые крыши сомалийских хат у Джибути, на всхолмленное поле песков, покрытых мелким вереском, на далекое море, на высокие горы у бухты и чувствуешь, что это что-то новое, неизведанное, не европейское, не русское…

Русь далека. Кругом незнакомый пейзаж. Верблюд бежит под почтарем, бредут ослы, сопровождаемые черными женщинами, сзади мчатся с криком мальчишки. Краски резки, контрасты тяжелы. Черное тело сомаля на желтом верблюде, сыровато-зеленый пейзаж пустыни, красный плащ женщины и зелень деревьев посреди чистого желтого песка.

12 (24) ноября, среда. Быть может, придется конвой посадить на «беговых» верблюдов и идти так до Харара: мулов нет. На верблюдов накладывается здесь грубый ленчик[32 - Часть седла для верховой езды.] из дерева с двумя луками из сучков длиною два-три вершка. Ленчик этот обшит рогожей и грубым холстом, подбитым травою, так что образуется довольно мягкое сиденье. Арабы ездят, садясь боком, опуская левую ногу свободно и ставя правую на шею верблюда. Попробовал этот способ – сидеть отвратительно. Верблюд вышибает из седла, покатость которого вперед не дает возможности сохранять равновесие, нога, поставленная на шею верблюда, всё время скользит и не дает опоры корпусу. Сесть верхом и ехать без стремян тоже не особенно удобно, потому что верблюжье седло слишком широко вверху и узко книзу, чтобы можно было с удобством держаться на нем коленами. Оставалось одно – попытаться положить казачий ленчик поверх верблюжьего седла. Чтобы смягчить для седока покатость от горба вперед, подушку положили наоборот, более толстой стороной к переду. На поседланном таким образом верблюде ехать можно. Стремена дают упор ногам, и когда верблюд идет полной рысью, то можно кое-как идти облегченной рысью. Доехал на верблюде до губернаторского сада (пять верст), усталости никакой. Садишься на верблюда, заставляя его лечь, слезаешь, соскакивая сбоку седла. Оставалось испытать, насколько такое положение удобно для верблюда, но для этого опыт был еще слишком мал.

В лагере я застал всё в прежнем положении. Сомали возили на маленьких вагонетках ящики с пристани и сгружали их у лагеря. Одна партия их, предводительствуемая длинным худощавым парнем в белом плаще, делала выгрузку довольно примитивным способом. Подведя вагонетку к лагерю, они опрокидывали ящики на землю, не особенно заботясь о том, что они могли разбиться.

– Ваше высокоблагородие, – обратился ко мне мой толстяк фейерверкер Недодаев, в своей большой круглой шляпе с широкими полями, белой рубахе и белых штанах удивительно похожий на Санчо-Панса, – и постоянно они так делают, никак их не вразумишь. Скажите им, пожалуйста.

– Попытаюсь.

Но вразумить черную сволочь было не так-то легко.

Они отрицательно качали головой на мои разъяснения по-французски, смеялись и иронически заболтали по-своему, когда я им показал, например, что они должны бережно брать каждый ящик и сносить его на то место, какое я им укажу. Дескать, какой, мол, дурак, чего захотел!

Это меня рассердило. «Et bien je vous batterai…»[33 - «Я вам покажу!» (фр.)] – сказал я им, показывая на палку. Эта угроза привела их совсем в веселое настроение. Недодаев не вытерпел, взял палку и пошел к ним, они быстро разбежались и, усевшись в ста шагах от нас, смеялись, как шалящие дети. Недодаев по колючей мимозе предпринял обход и вскоре пригнал, как стадо баранов, троих из них, четвертый бежал.

Нехотя принялись сомали за работу по переноске ящиков. Какой это слабосильный народ! Те сундуки, которые в Порт-Саиде нес совершенно свободно один кули[34 - Носильщик, грузчик (хинди).] и которые два казака поднимали легко, они и вчетвером не могли сдвинуть с места. Их черные руки без всяких признаков мускулатуры мотались как плети. Ноги едва держали их под тяжестью пакетов. Грустный вид их вызвал сожаление у казаков.

– Ваше высокоблагородие, уж оставьте их так, просто болезно на них смотреть, – говорит уралец Изюмников, – мы сами лучше потаскаем.

Но я настоял на своем. Они кончили работу под моим наблюдением и явились просить бакшиш. Конечно, я им ничего не дал.

Возвращался я домой поздней ночью. Вдали горели огни в Джибути, пустыня окутана была мраком. На темной дороге изредка вырезалась белая фигура сомалийского воина, она мелькала мимо и утопала во мраке.

От города несся равномерный рокот моря, и чудилось расстроенному воображению, что то поезда ходят вдали…

13 (23) ноября, четверг. Сегодня приводили мулов, просят 80 талеров за побитого крошечного мула. Стачка арабов не прекращается. Они узнали, что мулы нужны нам в большом количестве, что нужны они также французским инженерам, и подняли цену. Придется посылать в соседние деревни. В городе событие: пришел пароход из Китая и забрал нашу почту. Теперь таких дней, когда можно переброситься словечком с далекой родиной, мало, очень мало.

Вчера в 10 часов утра вся наша миссия делала визит губернатору мсье Маниго. Мы были в кителях, при оружии и орденах. Мсье Маниго принял нас во втором этаже резиденции. Это невысокий крепкий человек с черными усами и черной бородкой, с умными быстрыми глазами. Одет он в китель с серебряными жгутами и с шитьем министерства колоний на бархатных обшлагах. Разговор шел о Джибути. Это город, которому предстоит в будущем стать рынком Харара и Абиссинии. Кругом идет стройка – поспешная, спекулятивная. Лишь бы устроить себе кров, куда бы укрыться, где бы сложить накупленное сырье. Ни богатых отелей, ни чинного порядка английской колонии, ни аллей, ни садов. Пустыня, ничем не скрашенная. Белые дома на желтом песке.

Купил двух мулов за 120 талеров – это еще хорошо. Один цельный, другой побитый. Решил называть их по дням покупки начиная с буквы А. Первого назвали Арбузом, второго, мулиху, Арией. Конвойные сильно обрадовались тому, что наконец у них появились животные. Мулов выкупали в море, вычистили и завтра отправляем в лагерь. В добрый час.

Джибути изучено и исхожено вдоль и поперек. Охота на куликов прискучила даже самым заядлым охотникам. Остается море с его богатыми дарами. К-ий и доктор Л-ий пропадают на целые дни и к вечеру возвращаются с морскими звездами, ежами, раками, кораллами, белыми и красными, с массой всякой склизкой, обжигающей при прикосновении гадости, которая разбегается потом по нашей комнате, вызывая во мне отвращение, а в другом нашем сожителе, докторе Б-не, – хладнокровное философское созерцание звезд, распростерших свои щупальца по умывальному тазу, раков, щиплющих за ногу ночью, ежей, занявших кувшин. Не в чем умыться, неоткуда взять воды: ужасный народ эти зоологи.

Завтраки в 11 ? часа утра и обеды в 7 ? часа вечера не совпали с моими занятиями в лагере и в Джибути, пришлось отказаться от первых и пользоваться днем чаем и сладостями, которыми меня любезно снабжает наш фармацевт Л-ов.

Ананас уже вышел у офицерства из моды, теперь пьют виши и пипермент – зеленый мятный ликер, освежающий рот. Виши отзывает чернилом, подается теплым, и его вяжущий вкус не оставляет приятного впечатления.

14 (26) ноября, пятница. День рождения государыни императрицы Марии Феодоровны. Всё утро переезжал с конвоем в Амбули, местечко у губернаторского сада, где разбит наш лагерь. В 5 часов вечера в большой палатке читали молитвы, положенные для утрени. С сегодняшнего дня опять начали играть зорю и петь молитву: мы в пустыне и никому не мешаем. Я остаюсь в Амбули, прочие офицеры миссии и начальник ее переезжают сюда на днях…

Будучи сегодня в Амбули, встретил двух арабов с ослами, нагруженными бутылками с лимонадом, – это «шакалы» сомалийской пустыни. Один из них недурно говорил по-французски. Я воспользовался его знанием языка, предложил ему по два талера за каждого поставленного им мула бакшиша и пошел с ним в соседние деревни. Назавтра он обещал доставить мне шесть мулов…

Глава VIII

Бивак у Амбули

Покупка мулов – Жизнь в лагере – Характер пустыни – Прибытие черных слуг – Африканские наездники – Поездка Г.Г.Ч. в Зейлу – Охота на шакала – Прибытие начальника миссии в лагерь

15 (27) ноября, суббота. Ввиду решительного отказа французов снабдить в скором времени миссию мулами и верблюдами, господин Власов решил воспользоваться услугами находившихся в его распоряжении офицеров и собрать потребное для каравана количество животных в окрестных городах, послав туда на разведку членов экспедиции. Полковник Артамонов еще 12 ноября выехал на лодке с четырьмя верблюдами и казаками Могутиным и Щедровым в Таджуру для осмотра имеющихся там животных. Сегодня в 7 часов вечера на беговых верблюдах, поседланных казачьими ленчиками описанным мною выше способом, выезжает поручик Ч. с казаком Пановым в Зейлу для найма там каравана. Поручик К. заключил контракт с французом мсье Лаборди на доставку от 20 до 30 мулов в течение четырнадцати дней.

Я с Гасан-Магометом и Абдул-Магометом, двумя плутоватыми и юркими, как жиды, арабами, рыскаю по городу, по сомалийской деревне, хожу в грязные сомалийские дворы и ищу, ищу.

Каждое утро я езжу с рапортом о благополучии к начальнику миссии в Джибути. Подъезжаешь к отелю Des Arcades и уже видишь смуглое хитрое лицо Магомета в его маленьком белом колпаке, белой кофте и юбке. Он прикладывает руку ко лбу и таинственно говорит:

– Aujourd’hui soir trois bons mulets… Pour toi.

– Bien[35 - – Сегодня вечером – три хороших мула… для вас.– Хорошо, (фр.)].

Лицо Магомета выражает какую-то необыкновенную хитрость.

– Toi – n’a pas venir ici… Toi il ne faut pas. Moi – tout…[36 - – Вы не приезжайте сюда, вы не должны. Мне – все… (фр-)]

Я понимаю из этого, что покупка идет будто не для меня, а для него.

– Allons, comme nous promenons. Toi dois regarder…[37 - – Ну мы как бы прогуливаемся, вы должны посмотреть… (фр.)] – И он тащит меня за собой в сомалийскую деревню, мы проходим мимо высоких заборов, хижин, своими мохнатыми крышами напоминающих наши захолустные деревушки. Там у одной хаты привязано три мула.

– Toi n’a pas toucher, seulement regarder[38 - – Не трогайте, просто посмотрите (фр.).], – поясняет мне Магомет, и мы тихо проходим мимо. Два мула недурны, костисты и широки, третий мул худоват. Мы возвращаемся – Магомет на верху блаженства.

– Bons mulets… C’est d’Obok[39 - – Хорошие мулы. Это Обок (фр.).].

Начинается торговля, Магомет всеми святыми заклинает меня, что таких мулов я меньше как по 80 талеров иметь не могу. Я смело даю 40.

– Хорошо, – грустно говорит Магомет. – Я переговорю с хозяином. Но это невозможно.

– Как хочешь.

Он уходит разочарованный и возвращается через полчаса, прося меня посмотреть их, и говорит, что он уже уладил дело за 70 талеров.

Я накидываю 10 и даю по 50 за штуку.

– Таиб, таиб[40 - – Хорошо, хорошо.], – говорит Магомет, и мы снова идем за город.