Трип. Истории про дауншифтинг, рассказанные реверсом

– Тридцать грамм, – отвечает Ваня.

– Ты взвешивал?

– Вроде того.

И он рассказал, как во время прошлого несезона, когда все заработанные деньги бесповоротно кончились, они с Федором N. поехали к Кею и на последние пятьсот бат купили марихуаны. Они выбирали между марихуаной и возможностью пообедать, но колебались недолго. Холодильник был пуст, и из еды были только несколько одноразовых упаковок кетчупа, оставшиеся от лучших времен – когда можно было заказать доставку из Бургер Кинга. И тогда они решили узнать вес купленного товара. Федор держал руки над столом, и на левой ладони у него был брикет, а на правую Ваня клал по одному пакетику кетчупа.

– И получилось как раз три упаковки по десять грамм, – закончил Ваня.

Накурившись в комнате гестхауса, я представил себе эту картину. В ней было что-то арт-хаусное.

"Если про нас, паттайских раздолбаев, – думал я, – когда-нибудь снимут кино (а его обязательно когда-нибудь снимут), то оно должно будет начинаться с этой сцены: в пустой квартире Ваня с Фредом взвешивают на руках траву, и вместо гирь у них бургеркинговский кетчуп".

А ночью мне приснился зомби-апокалипсис на реке Квай. Как будто под музыку Джона Мерфи я бегу по плотам нашего плавучего отеля, а за мной гонится толпа ходячих мертвецов в цветастых шортах и футболках "я люблю Паттайя". Сквозь туман пробиваются лучи застенчивого утреннего солнца, мимо плотов деловито и неспешно плывет бамбук, и камера медленно отъезжает, давая общий план национального парка Сайок, тонущего в зелени как пьяный турист в морских волнах. Зомби рычат и клацают гнилыми зубами, я бегу по скрипучему настилу плотов, а Джон Мерфи все тянет и тянет свои нескончаемые два аккорда.

Август 2014

Подарок с Ямайки

Когда дилер, с которым ты не виделся полгода, приглашает в подсобное помещение бара, отказываться нельзя хотя бы из соображений вежливости. Солнечный день пахнет морем и бездельем, и мы с Ваней курим траву через бамбуковый бонг в маленькой комнатке, спрятанной за кухней.

Сначала затягивается Ваня. Он берет щепотку, умелым движением утрамбовывает ее в колпачке бонга, поджигает и не спеша вдыхает дым. В конце затяжки, когда почти вся трава истлела, он делает решающий ловкий вдох. Ваня – профессионал, он упражнялся в этом искусстве последние несколько лет. Кей, как всегда, одетый только в шорты и шлепанцы, кивает и улыбается.

Потом Ваня передает бонг мне. Всем подобным ухищрениям, вроде бонгов, ведер с водой и прочих бездушных чудес наркоинженернии, я предпочитаю тривиальные, но не лишенные романтики косяки. Однако отказаться – означает обидеть Кея. Я насыпаю траву в колпачок, поджигаю, делаю резкий вдох, и трава, толком не прогорев, оказывается на дне бонга, в воде. Кей вздыхает, но ничего не говорит. Я его давний клиент, и он считает неэтичным делать мне замечания.

Тогда я открываю свой рюкзак и достаю оттуда черно-зеленый с желтыми полосами флаг на белой пластиковой ручке. "Презент фо ю, Пи Кей, – говорю я. – Джамэйкан флэг".

На Ямайке я работал полгода – тоже гидом и тоже с русскими туристами. Потом мой работодатель обанкротился, и весь штат улетал в Россию последним чартером. Перед вылетом я накурился и забыл вытряхнуть гриндер, и когда его решил осмотреть таможенный офицер, ему на стол высыпалась статья за перевозку наркотиков через границу. Но Ямайка есть Ямайка, и мне просто вежливо напомнили, что это незаконно.

Незадолго до финансового краха моих нанимателей я купил ямайский флаг. Я сразу подумал, что подарю его своему любимому тайскому дилеру, потому что было очевидно, что скоро все кончится, и придется вернуться на реку Квай. Вести экскурсию, не накурившись, я уже давно разучился.

Кей, любитель регги и отчаянный наркоман, любовно разглядывает подарок.

"Джамэйка, – произносит он, – ориджинал смоукинг".

Затем он решительно кладет флаг на соседний стул, насыпает в колпачок бонга новую порцию и делает приглашающий жест. Мне приходится повторить процедуру, но теперь Кей берет руководство на себя. "Ча-ча, – командует он, – ча-ча". Бережными движениями, словно в моих руках хрупкий музыкальный инструмент, я делаю серию мелких затяжек. Кей, как опытный дирижер, отмеряет руками такты и повторяет: "ча-ча". Это означает "не спеши, запасись терпением". В кульминационный момент он резко выбрасывает руки вперед, и я вдыхаю полной грудью, втягиваю весь дым без остатка. К горлу подступает нестерпимый кашель, и я чувствую, как крупные слезы катятся из глаз. Бомба разрывается в моем сознании, а потом в нем не остается ничего, кроме приятной пустоты, и я медленно облокачиваюсь на стену. Кей отечески хлопает меня по плечу и забирает из моих рук бонг. Теперь он доволен.

Август 2014

Блюз и бардовские песни

Передо мной лежит мп3-файл, в котором мой коллега по Кваю Доктор полтора часа рассказывает о своих приключениях. Доктор не имеет никакого отношения к медицине, это просто такой никнейм. Про него ничего не нужно выдумывать, потому что эта правдивая история и так выглядит как самое низкопробное вранье. И вот я пишу:

Во всей Паттайе никто никогда не играл на губной гармошке пронзительней, чем Доктор. Блюзы спасли его от тюрьмы, в точности как когда-то произошло с великим Ледбелли. Вот как играет Доктор, циничный романтик, мрачный гедонист и гордый обладатель всех известных науке пороков.

Но это неправда. То есть правда, но за исключением одного слова, которое делает неправдой все остальное. Доктор не играет блюз. Он извлекает из своей гармошки полуатональные стоны и хрипы далеко за гранью пентатонического лада, да и то – только когда очень сильно накурится. А так он поет под гитару бардовские песни. Ну и, допустим, Гребенщикова. Про блюз – это я соврал для красоты. Но только про блюз, все остальное – правда.

"Я попал под облаву, которую устроила в Паттайе бангкокская королевская полиция. Они специально приехали в Паттайю бороться с наркотиками, а тут я. У меня и было-то всего ноль-три грамма айса – это на один раз покурить".

Айс – популярный в Таиланде метамфетамин.

"В околотке на Наклыа меня приковали цепью к забору. Настоящей железной цепью с замком – за ногу. Но взяли меня по пути к развратным женщинам, и поэтому при себе я имел гитару и харп".

"Харп" – это он так на негритянский манер называет свою губную гармошку.

"Старик, я не заслушенный артист и не дородный, и хорошо играл в ту ночь не от хорошей жизни. Но все полицейские рыдали над моими блюзами. Когда нога прикована к забору, и есть тема просидеть в таком виде еще пару лет, то блюз идет от самого сердца и даже ниже".

Опять блюз. И про я харп наврал, хотя Доктор действительно так называет гармошку. Но в ту ночь у него была только гитара.

"И вот, – рассказывает мп3-файл голосом Доктора, – осознавая всю удельную массу свалившейся на меня безнадеги, выдал я на гитаре за всю хурму. Пел все, что люблю, на честнейшем русском языке".

Тут на записи его прерывает мой голос.

"Стоп, – говорю я, – давай на минуту остановимся, я хочу представить себе эту картину. Паттайя, Наклыа-роуд, ночь. Мягко скажем, не туристический центр города. И вот сидит там прикованный к забору иностранный гражданин и поет тайским полицейским песни на неведомом им наречии. Что ты им пел, Доктор? "На ковре из желтых листьев?"

"И это тоже. Пойми, не для них я пел, а для себя. Я прощался со свободой и со всеми сопутствующими ей преференциями. Через три песни (я не шучу!) самый главный генерал что-то негромко приказал, и мне принесли траву и водку. Мне даже пообещали, что скоро отпустят. Посиди, сказали, немного, и отпустим. Но вместо этого по прошествии трех дней отвезли в Бангкок, уже в настоящую тюрьму. Сказали, посиди немного теперь и здесь. И только по прошествии еще трех дней отпустили с миром под залог в десять тысяч бат.

Десять тысяч бат – небольшая сумма. Я как раз столько собирался потратить на развратных женщин перед тем как меня сластали. Я заплатил и ушел, оставив им на память свой паспорт. А когда однажды вернулся за паспортом, чтобы продлить в нем визу, то случайно узнал, что мой залог подорожал и теперь стоит двести пятьдесят тысяч. И пока меня никто не хватился, я ушел.

Я сел в поезд и поехал в Чианг-Май, потому что там есть граница с Лаосом.

В Чианг-Мае я куда-то там заселился, оставил в номере чемодан и налегке отправился на берег Меконга. Хожу по берегу, посвистываю.

До Лаоса там грести – минут тридцать. Но с одной стороны стоят тайские пограничники, а с другой – лаосские. Что бы сделал на моем месте ты? Ничего бы ты не сделал. Ты бы вообще не оказался на моем месте, потому что не умеешь жить красиво. А я подкатил к двум тайским бойцам и говорю:

– Гой еси, добры молодцы. Я только что прибыл из Лаоса, но по недоразумению оставил паспорт в тамошнем кабаке. Переправьте меня, любезные, на другой берег. Я метнусь до того кабака и через час возвернусь. А вам за это пожалую по пятьсот бат каждому.

Тайские солдаты – ребята душевные, но недалекие. Где им знать, что без паспорта я бы не пересек границу. И они меня посадили в лодку и средь бела дня повезли в соседнее суверенное государство. На противоположном берегу реки их лаосские коллеги, понятно, засуетились. А те им, мол, успокойтесь парни, сей бледнолицый брат забыл на вашей благодатной земле свой паспорт. Ну раз такое дело, говорят лаосцы, тогда, конечно. И пропустили меня.

Ты был на тайско-лаосской границе, ты знаешь: там нет ни чек-пойнтов, ни шлагбаумов, ничего нет. Только указатель: "идите туда". А я не пошел, я свернул в стороночку и сижу в кафешке для местного населения. Там народ смотрит: интурист трапезничает, валюту транжирит. Сразу стали предлагать свои услуги. Слово за слово, хуй апостола, я одному и говорю: так, мол, и так, май фрэнд, я без паспорта, но мне бы того. Он сразу с пониманием, мол, садись на байк. Мы – вжих – и уехали.

Он меня, конечно, по дороге спрашивает: как же ты, бел человек, дошел до жизни такой? А я ему: ну ты понимаешь, тут долгая история, туда-сюда, в общем, я в Таиланде совершенно случайно оставил свой богаж. И для пущего эффекта достаю из кармана сто долларов. Он говорит: айн момент, босс, сейчас все устроим. Не знаю, что он и как там, но к вечеру чемодан был у меня.

Утренним автобусом я свинтил во Вьентьян. Что можно делать во Вьентьяне, если ты только что нелегально пересек границу и у тебя нет паспорта? Естественно, тусить. Я провел там около месяца, а когда кончились деньги, пошел в российское консульство и без стука ворвался в кабинет консула. Я поведал ему все то, что теперь известно тебе. Он был в таком шоке от услышанного, что немедленно выписал мне ксиву и дал позвонить с условием, что после этого я немедленно исчезну. Я сделал пару звонков старым друзьям и тем же вечером улетел на родину.

Эту историю Доктор рассказывал мне много позже описываемых событий, когда мы пили дешевый коньяк в его московской квартире. С тех пор с ним произошло еще много всего. Он еще дважды попадал в азиатские тюрьмы, причем в двух разных странах. Но чтобы не портить счастливый конец, я, пожалуй, на этом закончу.

Письмо

У меня есть друг детства: журналист, копирайтер и прочие тяжелые последствия гуманитарного образования. Грубо говоря, он – это я, но только окончивший институт и оставшийся в России.

И он прислал мне электронное письмо:

"Здравствуй, Тош.

Ты уехал, и с прилавков исчезла водка. Она стала не нужна. Ты был последним в этом городе, кто ленивой атмосфере бара предпочитал несокрушимость подворотен и таинство распития "Флагмана" в Макдаке. Бары, в которых посторонний человек наливает ровно 50 грамм, были тебе противны, как любая система.

Ты уж прости, что я о тебе в прошедшем времени, как о покойнике. Отсюда этот ваш Таиланд выглядит не более реально, чем какой-нибудь небесный Иерусалим.