Наперегонки с Эхом

– Вполне возможно, хотя Шон не единственная страна великой мудрости, ныне скрытая от глаз смертных. Как бы то ни было, Асфоксад заполучил огромную силу, оставаясь при этом варваром, недостойным этой силы. Он загнал сам себя в ловушку, и хочет затянуть в нее весь остальной мир. Я полагаю, что если бы ему пришлось самому карабкаться на вершины мудрости, это бы очистило его дух от гордыни и властолюбия, хотя кто знает… – Посланник сделал долгую паузу, задумавшись о чем-то. – Теперь вы, наверное, понимаете, как сложно приходится аситемари. Чем дороже тот дар, который ты преподносишь, тем скорее он принесет зло. Учитель никогда не должен делать работу за своего ученика, иначе тот никогда не приобретет ни навыка, ни достоинства, необходимого мастеру. Более того, если некто получал подарки сегодня, вчера и третьего дня, то завтра он может впасть в ярость, если ему ничего не преподнесут. Он искренне сочтет это величайшей несправедливостью и даже грабежом. Человек должен сам заслужить то, что он имеет, иначе он не сможет понять настоящую цену того, чем он обладает, не сможет почувствовать справедливых границ своих возможностей. Он будет либо ценить прах на вес золота, либо считать золото пылью. И то же касается племен и народов. Настоящий аситемари лишь направляет, тихонько подталкивает ученика в правильном направлении, а когда работа окончена, уходит в тень, оставляя ему наслаждаться одержанной победой, как если бы он одержал ее сам. Так что это дело, – кеен покачал в руке футляр с сосудами, – придется выполнить вам.

Воцарилось молчание.

– Ну и, кроме того, вам, возможно, удастся выжить, а мне – нет, – снова заговорил гость.

– Возможно?! – подскочил Рем.

– Да. Это предприятие смертельно опасно. Зеленый сосуд уничтожит не только Балклича, но и всё внутри сферы, созданной красным сосудом. Некоторая неясность происходит от того, что на языке народа Шон материальный мир и наша магия, основанная на Истинном Языке, обозначаются одним и тем же словом. Они ушли так глубоко в Астрал, что для них эти две вещи кажутся примерно одним и тем же. Так что не вполне понятно, уничтожит ли сосуд только магию или же и магию, и материю. Если исчезнет только магия…

– …то мы превратимся в фабагонов! – воскликнул Коготь.

– Да, вы, возможно, снова приобретете человеческий облик,– кивнул кеен, – а вот я умру.

– Вы разве не бессмертны? Вы можете умереть? – спросил Авик.

Посланник вполоборота повернулся к нему.

– Конечно, могу. Я в некотором смысле и так уже мертв. Это, – он пошевелил руками под хламидой, – рукотворное вместилище моего сознания, своего рода эленхомени фантасма, только несколько более искусно сработанная. Мое настоящее, человеческое тело уже давным-давно умерло, а исчезновение магии уничтожит меня окончательно. Впрочем, если бы не запрет со стороны Шон, я бы безо всяких колебаний принес эту жертву. Прибыв сюда, я нарушил закон моей страны, и теперь мне трудно будет туда вернуться.

Мавка подбежала к Посланнику и обхватила руками его шею. Кеен погладил девушку по волосам.

– Что это у тебя? – вдруг спросил он. – Это твоё? Не может быть…

– Камея? – переспросила Мавка, краснея. – Это мне Авик подарил. Он получил ее от бабушки, а та от своей мамы, а та от своей…

Посланник посмотрел на мальчика совсем по-другому – долго и внимательно.

– Ты подарил эту камею волшебной девушке? – спросил он с той же легкой улыбкой, которая играла на его устах тогда, в Вечном Городе.

Авик подошел и взял Мавку за руку и загородил ее от сующего нос не в свои дела пришельца.

– Да, подарил, – с нажимом сказал мальчик. Выражение его лица было столь решительно, что кеен расхохотался тихим мелодичным смехом, запрокинув назад свою огромную голову.

– Как причудливо тасуется колода, – произнес он полушепотом.

***

Они снова спускались вниз. Теперь пещеры были освещены ярким светом магии Летающих Островов. Непривычно и как будто испуганно смотрели на них сталактиты, колонны, натеки, вырванные из тысячелетнего полумрака. Сзади, на многие версты, до самой поверхности протянулись вервия, укрепленные кеенской магией. Теперь ни один рыбоед не смог бы их перекусить. Могущество Посланника поражало воображение. Он замечал потайные ходы и скрытую магию гораздо лучше, чем Куницы, хотя по его словам, ни разу не спускался ни в Мароджар, ни в другие пещеры. При своем огромном росте он легко пролезал в самые узкие щели. Текучий камень, который Куницы так долго не могли преодолеть, расступился, освобождая проход для массивной фигуры Посланника, да так и остался зиять открытыми воротами во внешний мир. Даже рыбоеды, словно учуяв неведомую силу, ни разу не пытались напасть на отряд. Только Катуйс тоскливо завывал где-то в глубине пещеры, не решаясь приблизиться.

Двигались они стремительно. На второй привал остановились уже ниже старого лагеря Черных Куниц, в который заглянули буквально на несколько минут, чтобы забрать оттуда запасы вервия. При таком темпе они достигнут Резервуара меньше, чем за двое суток. Наберут достаточно воды жизни и поднимутся обратно наверх. А потом они кинут жребий. Кто-то один останется, чтобы совершить ритуал, а остальные уйдут вместе с кееном на его фрегате… Этот миг был для Авика самым невыносимым. Смотреть в глаза другу, обреченному на гибель или на прозябание, ведь мир без магии – самое невероятное убожество, которое только можно придумать… Если жребий падет на него, это будет просто, он будет вести себя как герой. Если на Мавку, то тоже просто – он останется с ней и снова окажется героем. А если Хура? Рем? Авик отгонял от себя мрачные мысли. Чтобы как-то развеяться он подошел к неподвижно сидящему на небольшом натечном холмике Посланнику.

– Не поможете мне с рукой? – попросил он. – Сейчас рана вроде затянулась, но все время открывается, и боль, честно говоря, адская.

Кеен хмыкнул и положил больное запястье мальчика в свою огромную ладонь. Покрутив и так и эдак, он прочитал какое-то заклинание, отдаленно напоминающее «Глаз Нимбрана», потом развеял его, прочитал какое-то новое, неизвестное Авику, потом еще одно, потом еще, меняя их с легкостью ребенка, перебирающего разноцветные стеклышки.

– Мда… – пробормотал он, – поражение небольшое, вокруг запястья, края раны неровные, не кровоточит… – Он снова принялся чего-то разглядывать. – Похоже на яморикари кваниква… Одна из разновидностей паразитических чар, которые подменяют собой материальную структуру бытия. Как бы тебе объяснить… Знаешь, языковую мокрицу? Это рачок, который съедает язык рыбы, а сам прикрепляется на его место. Рыба может спокойно использовать мокрицу вместо собственного языка.

У Авика по спине поползли мурашки.

– Что-то сожрало часть моего тела?

– Образно выражаясь, да. Я вижу лишь следы чар, но не вижу их самих. Как будто какая-то грубая антимагия вытравила их с твоей руки.

– Я сначала носил на этой руке неизвестно кем зачарованный браслет, а потом сорвал с нее магические кандалы, – вспомнил Авик.

– Это подходящее объяснение, – кеен с любопытством посмотрел на мальчика, – потом расскажешь, как всё это было. Следы могут болеть, когда вступают в близкий контакт с источником яморикари кваниква. Когда ты впервые ощутил боль в этом месте?

– Во время Великой Игры…

– Ага! Тогда это Балклич собственной персоной, как вы его называли… – кеен нахмурил брови, – Таинственный Вопрошающий?

– Задающий Вопросы, – ответил мальчик.

– Да, точно. Вероятно, он может делать что-то подобное. В каком-то смысле, он и сам является яморикари кваниква, только обладает разумом.

– Перед тем как умереть, его прислужники сказали нам, что среди нас находится их сторонник. А перед этим они выследили нас. Это может быть из-за моей руки?

– Вряд ли это возможно, – задумчиво сказал кеен, – чары разрушены. Я бы предположил, что ты можешь чувствовать Балклича, а он тебя – нет. Если хочешь, я мог бы попробовать устранить остатки этих чар.

– Ну, нет уж, – после короткого раздумья, ответил мальчик, пряча руку за спину, – пока мы не разделались с врагом, я хочу чувствовать его приближение.

– Как хочешь, – пожал плечами Посланник, Авик поблагодарил его, и они разошлись.

Время третьего привала застало их уже на галереях, окружавших Главный Зал. Серебристый свет Резервуара не был больше виден, поскольку яркое освещение загоняло это едва видимое сияние обратно в проломы скальных стен, уравнивая его в правах с темнотой. Снова пришло время отправляться в путь. Авик уже взвалил на плечи свою ношу, когда услышал знакомую лающую ругань. Он зашел за натечную перегородку, и его глазам открылось знакомое зрелище: Коготь носился вверх-вниз по стенам пещеры, изрыгая проклятия. Внизу над мотками бледного вервия, виновато опустив уши, стояли трое Куниц.

– Мы не можем идти дальше, кто-то повредил все наши койси, – тяжело дыша, объяснил Коготь, – это наверняка работа рыбоеда. Пока намотки лежали в лагере, прокрался и понадкусывал. Ох, попадись мне этот проклятый зверь!

Авик надел протянутую ему маску и присмотрелся. Намотки, обычно аккуратно свернутые как обычные катушки бечевы, теперь неряшливо ерошились отрезанными концами. Издав долгий печальный вздох, Коготь сгреб намотки и отправился к журчавшему в соседней зале ручейку. Куницы развели огонь, вскипятили котел с водой и закинули туда негодные куски вервия. Прошло около получаса и веревки совершенно разварились, превратившись в прозрачную, густую массу. Около часа, пока зелье бурлило на огне, Куницы раскладывали вдоль ручья какие-то загадочные приспособления. Работников было слишком мало, поэтому Куницам пришлось приспособить к процедуре и остальных, нарядив их в маски. Ворча что-то лающее, в чем Авик смог различить только частое упоминание фабагонов, Коготь закрепил кожаный мешок на высокой станине. Двое Куниц лили в него кипящее зелье, которое вытекало прямо в ручей через шестнадцать аккуратных отверстий. Застывая, зелье снова становилось бледным вервием, прочным, но недостаточно упругим. Ниже по течению Мавка, стоя по колено в воде, вылавливала нити из ручья, подавала их Когтю, который при помощи специального крючка ловко сплетал из шестнадцати прядей толстый, неопрятный канат. Рем должен были затянуть стежки, разогреть над магическим огнем, чтобы пряди припеклись друг к другу, а затем снова охладить его в ручье. Авик вылавливал вервие, сматывал бухты и относил в соседнюю залу, где кеен укреплял койси своей могучей магией. Хура разматывал и сматывал перед ним бухты и складывал готовое. Плетение требовало сноровки, поэтому крючок доверяли только Куницам. Посланник тоже был незаменим. Остальные условились меняться, поскольку вода была холодной, а однообразие действий утомляло. Вскоре и Авику пришлось затягивать стежки, Хуре таскать бухты, а Рему разматывать и сматывать.

Хура вдруг показался в ярко освещенном проходе, когда Авик, случайно взглянув в его сторону, сперва не узнал своего товарища. В его силуэте, вычертившемся на ярком фоне, снова была заметна какая-то едва уловимая странность, как тогда, в лесу близ хутора.

– Коготь, это опять ты прикидываешься? – крикнул ему Авик.

– Тяни концы, не болтай, – из-за спины огрызнулся Коготь.

Спотыкаясь о камни, Хура быстро приближался к ним. Тут Авик заметил, что его лицо перекосилось от ужаса.

– Там… там… этот разбойник убил Посланника, – прохрипел он. Авик только услышал, как моток вервия шлепнулся в ручей, и увидел, как мохнатая тень метнулась в сторону зала, пронзительно щебеча. Он бросился вслед за Когтем, Хура поспевал следом. Незаконченные койси валялись посреди залы, яркий свет постепенно угасал. Огромная фигура кеена была неподвижна. Посланник сидел, боком привалившись к стене и опустив на грудь голову с неподвижными, открытыми глазами. Руки безжизненно висели по бокам, повернутые ладонями вверх, словно вопрошая незримого собеседника. По его груди и бедрам струилась зеленоватая жидкость с ртутным отливом. Из груди торчал тонкий осколок сталактита. Для того чтобы понять, что орудие убийства зачаровано неизвестной, враждебной магией, не нужно было читать «Глаз Нимбрана»: Авик чувствовал это так же сильно, как холод пещеры. Рем стоял над телом, вытаращив глаза, отвесив челюсть и растерянно расставив руки перед собой. Вдруг, словно черная молния ударила в него, сшибла с ног, и он покатился по полу, пытаясь разжать две зубастые челюсти, сомкнувшиеся на его горле. Клубок из ярких лохмотьев Рема и черной лоснящейся шерсти Когтя, покатился по каменному полу.

– Мы должны спасти сосуды! – закричал Хура, бросаясь к телу поверженного кеена. – Это наш единственный шанс!

Он засунул руку за пазуху мертвеца и в его руке блеснул измазанный зелено-ртутной кровью футляр. Вдруг уши заложило от истошного крика, Хура выронил футляр и закрыл голову руками: невесть откуда взявшийся попугай кружил вокруг мальчика, пытаясь выклевать ему глаза своим острым изогнутым клювом.

– Авик, помоги мне, – заорал Хура. Закрывая лицо ладонью одной руки, он беспорядочно водил другой в воздухе. Авик подался вперед и тоже замахал руками, пытаясь отогнать птицу. Тут Хура ловким движением схватил попугая за хвост и мгновенно свернул ему шею.

– …Дыхание времени, – как будто договаривая начатую кем-то другим фразу, прошептал он, отбрасывая бездыханную тушку с бессильно обвисшими крыльями.

Авик как будто примерз к земле.