Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2

По-быстрому уехать из села не выйдет – автобусы в это время суток не ходят, сесть на поезд тоже не получится – железной дороги в Тугуле нет. А идти на автостанцию утром, когда рассветёт, значит, рисковать оказаться в объятиях тех, кому ты очень нужен.

За окном уже стемнело, когда Михаил принёс в свою комнату с веранды объёмный старый рюкзак, в который принялся укладывать разные пожитки: одежду, рыбацкий котелок, туристический топорик, острый нож, небольшой запас сигарет. Не забыл о продуктах: насыпал полведра картошки, завернул в чистое вафельное полотенце буханку хлеба домашней выпечки, отрезал шмат копчёного сала. Немного подумав, положил в рюкзак пачку вермишели, немного лука и соли.

Тётя, молча наблюдавшая за сборами, принесла из подполья две банки куриной тушёнки собственного приготовления. Вопросов она не задавала, лишь горестно вздыхала да смахивала набегавшую слезу.

Утром Зубакин поднялся чуть свет. Лидия Андреевна уже была на ногах и суетилась у кухонной плиты.

Позавтракав, Михаил вскинул рюкзак на плечо.

– Тётушка, не поминайте лихом!

– Мишка! Мишка! – заплакала женщина. – Тебе уже пятый десяток годов идёт, я думала, ты с возрастом возьмёшься за ум. Я ведь ходила к нотариусу и хотела отписать тебе по завещанию свой дом. Нельзя же неприкаянно болтаться по жизни, как «не пришей кобыле хвост». Пора уже тебе остепениться, создать семью и завести детей – сделать это никогда не поздно.

– Спасибо за всё, тётя Лида! Сами видите, судьба у меня такая! Кучерявая! – мрачно хмыкнул Зубакин и шагнул к порогу.

– А нотариус сказала, что составлять завещание нет никакой необходимости. Мол, коль ты мой единственный близкий родственник, то всё моё добро тебе по наследству достанется в любом случае.

Тугул ещё спал, когда он вышел со двора.

* * *

Оказавшись за селом, Зубакин поднялся на невысокий увал. Место издавна называлось Красной Гривой из-за выхода на поверхность обширного пласта красной глины. Остановившись на самом верху, он обернулся назад, окинул задумчивым взглядом раскинувшиеся внизу сельские усадьбы, окутанные лёгкой дымкой утреннего тумана.

Постояв в молчании, Михаил резко взмахнул рукой – не то от досады, не то, принимая какое-то важное для себя решение, потом плотнее стиснул лямки рюкзака и по пологому склону поспешил прочь – туда, где темнела полоска леса. Он вознамерился до наступления холодов пожить там. О бытовых сторонах этой жизни путник ещё не задумывался, однако же твёрдо был уверен, что сможет в одиночку прожить несколько месяцев в лесу и сумеет справиться со всеми неудобствами – ну, не идти же с поднятыми вверх руками к «Куркулям».

«Доживу Робинзоном до осени, а к тому времени ситуация прояснится, и сама подскажет что делать дальше», – сказал себе Зубакин.

К лесу вела накатанная грунтовая дорога, в годы своей юности Михаил вдоволь находился и наездился по ней. Ему бы сейчас двигаться по этой дороге, тогда бы удалось одолеть семикилометровое расстояние с минимальными трудностями, но Зубакин пошёл полем, по бездорожью. По дороге в том или обратном направлении мог проследовать транспорт, а ему не было резона с кем-то встречаться, хотелось сохранить своё местонахождение в тайне от жителей Тугула. Обильная роса быстро пропитала брюки до колен, влага стала стекать вниз и скапливаться в ботинках. Каждый шаг теперь сопровождался противными чавкающими звуками, ступням ног в сырости было очень неуютно.

«Как „Куркуль“ пронюхал, что именно я приложил руку к его бензопиле? Какие у него имеются козыри? – размышлял беглец. – Нет, Куркунов и его братья явно не нашли покупателя, иначе бы ко мне пришли не они с требованием отдать пилу, а Рыболовлев – за возвратом денег. Эти „алямс-трафули“ рассчитывают взять меня „на пушку“. По их несложной арифметике всё сходится на мне: ведь это я – вор со стажем, видевший, куда была положена пила».

Когда до кромки леса было уже рукой подать, в направлении райцентра проследовали первые автомашины. Стало ясно – маршрут в стороне от дороги выбран разумно.

На лесной опушке ходок с облегчением опустил свою увесистую ношу на землю и присел отдохнуть. Сбросил задубевшие от влаги ботинки, давая ступням обсохнуть, вытянул уставшие ноги. Кожа на пальцах ног от пребывания в сырости сморщилась и напоминала руки прачки.

Чиркнув спичкой, Михаил с наслаждением затянулся сигаретой.

Высоко над головой в лучах восходящего солнца распластал крылья выискивающий добычу коршун, в кустах стих птичий щебет.

Передышка была недолгой.

– Не кружи, я ещё не твой! – поднимаясь на ноги, сказал Зубакин стервятнику, продолжавшему выписывать в небе широкие круги.

Впереди между деревьями заблестела вода, и Михаил ускорил шаг.

Речушка под названием Тугулёнок не отличалась ни шириной, ни многоводностью – камень небольшой величины можно было без особых усилий перебросить с одного берега на другой, – ни стремительностью течения, ни кристальной прозрачностью воды в ней. Но именно сюда стремился Зубакин: в Тугулёнке водилось много разной рыбы, а мутную речную воду любой сельчанин легко мог сделать пригодной для питья и употребления в пищу – требовалось лишь дать ей отстояться, процедить сквозь тонкую тряпицу и вскипятить на огне.

Пройдясь вдоль берега вверх по течению реки, путник, наконец, присмотрел подходящее место для стоянки. Это была небольшая прогалина в сотне метров от воды, деревья и кусты вокруг неё настолько плотно переплелись, что представляли собой непролазную и непроглядную стену. Здесь он и решил обустроить свой лагерь.

Ранний подъём, долгий переход по бездорожью в промокшей обуви и тяжёлая поклажа вымотали Зубакина. Переменив влажные брюки на спортивное трико, он расстелил стёганую куртку на траве под старой черёмухой и прилёг отдохнуть. Дикая черёмуха недавно отцвела, на месте белых соцветий сейчас зеленели мелкие бусинки плодовой завязи, не успевшей ещё налиться соком. Место для отдыха было выбрано не случайно – Михаил с малолетства помнил слова отца о том, что черёмуха – дерево особенное, рядом с ней никогда не бывает комаров и клещей.

День был нежарким. Между верхушками деревьев, покачивающимися под лёгким ветром, проглядывало солнце, его время от времени застилали белоснежные облака, медленно и величаво проплывающие в небесной выси.

Пробудил его зверский голод, разыгравшийся на свежем лесном воздухе. Короткий сон под открытым небом хорошо взбодрил Зубакина, и он озаботился приготовлением обеда. Собрал несколько охапок хвороста и развёл костер. Набрал в котелок речной воды и, не мудрствуя, сварил из пары картофелин с горстью вермишели простенький супчик, который приправил порцией домашней куриной тушёнки.

Приняв горячей пищи, Михаил повеселел. Жизнь налаживалась. Вспомнились турпоходы школьной поры в эти места и неповторимый смак от свежепойманных окуньков, зажаренных на костре.

Зубакин порылся в одном из кармашков рюкзака и вынул рыболовные приспособы: леску, поплавки, крючки, свинцовые грузила. Изладил удочку-донку, наловил в траве кузнечиков, под корой сосны отыскал несколько личинок короеда, после чего отправился на берег.

Но клёва не было, совсем не было. То ли рыбе не нравилась приманка, то ли погода для рыбалки была не самой подходящей. Как бы то ни было, уходить с реки пришлось ни с чем, мечты побаловать себя на ужин свежей рыбкой не сбылись. «Могила!» – подвёл Зубакин итог бесплодному сидению на берегу.

Солнце пошло на закат, и надо было думать, как и где устроить место для сна.

Вооружившись топориком, Зубакин отправился к кустам калины, за которыми ранее приметил выворотень – огромную берёзу, вырванную из земли бурей. На месте, где раньше росло дерево, сейчас зияло углубление, похожее на воронку от разорвавшегося снаряда. Первым делом на поваленной берёзе потребовалось удалить высохшие корни, паутиной свисавшие над ямой и создававшие дискомфорт. На дно для мягкости были брошены сосновые ветки, нарубленные неподалеку. Получилось что-то типа волчьего логова, которое Михаил никогда не видел, но представлял его именно таким.

С приближением сумерек ветер посвежел, спрятавшиеся за плотной пеленой облаков звёзды стали едва заметны, где-то вдалеке глухо зарокотал гром.

«Спать под открытым небом – не кислое удовольствие, но оно будет в радость лишь до первых капель дождя, – подумал Зубакин. – Мне б сейчас не помешала простенькая палатка или, на худой конец, кусок брезента».

Располагаясь в кромешной тьме на ночлег, он посокрушался из-за отсутствия фонаря – не распространённого китайского, батареи которого быстро садились, а отечественного, под скромным названием «Жучок», динамо которого после нажатия на подпальцевый рычаг начинало вырабатывать ток. Светил он не особо ярко, зато был надёжен и долговечен в работе.

Ночью он проснулся от упавших на лицо дождинок и болезненных ощущений в правом боку – это острый край сосновой ветки жёстко врезался в межреберье. К счастью лесного обитателя, дождь был редким и непродолжительным. Михаил перекатился на другой бок, натянул на плечи стёганую куртку, заменявшую одеяло, и через несколько минут, согревшись, вновь погрузился в сон. Прошёл час или два, и противная мелкая дрожь стала сотрясать ноги. Пришлось передвинуть куртку к ногам и укрыть колени. Через время озябли спина и плечи, и он потянул куртку к плечам…

* * *

Июньские ночи самые короткие в году – кажется, только что был закат, а вот уже и рассвет.

Едва засветало, Михаил был на ногах. Невыспавшийся, продрогший, раздражённый. В глубине души он считал себя достойным лучшей участи – такой, когда спится в сытости, тепле, с привлекательной особой женского пола под боком. А не получалось. И это бесило Зубакина, словно бы и не он виноват был в своих бедах, а кто-то другой.

Михаил пошёл к речке, набрал воды и заодно умылся, после чего вернулся к костровищу. Развёл огонь. Через несколько минут вода закипела, и Зубакин опустил в неё щепотку чая и несколько листов смородины.

Прошедшая ночь заставила его задуматься о постройке шалаша. Для осуществления затеи требовались острый топор и добрая одноручная пила. От имевшегося туристического топорика была мало проку – прошедшим днём выяснилось, что он плохо заточен.

К концу скромного завтрака из двух бутербродов с солёным салом и кружки горячего чая в голове Зубакина сложились мысли, как и где он проведёт ближайшие часы. Допив остатки чая, Михаил надел волглые походные брюки, зачехлил нож, закинул за спину пустой рюкзак и скорым шагом двинулся в направлении Тугула. В райцентре он рассчитывал разжиться строительными инструментами, тёплым одеялом и продуктами. Заходить в дом тёти не собирался – там можно было нарваться на засаду. Маячить в торговых точках с целью приобретения всего необходимого также не видел резона из-за большой вероятности встречи с недругами. К тому же, нести траты из собственного кармана пока не входило в зубакинские планы – он не считал, что настал тот «чёрный день», когда необходимо воспользоваться собственным денежным запасом. Нужные вещи, по его разумению, можно было без труда взять у других.

Шёл он по конкретному адресу, нацелившись на домовладение супругов Речкуновых, своих дальних родственников. Ничего плохого эта семья Зубакину не сделала, напротив, Александр и Надежда Речкуновы всегда были приветливы и доброжелательны по отношению к нему. Всё объяснялось просто. Во-первых, в доме с утра до вечера никого не будет – хозяева поутру уходили на работу, уводя своих маленьких детей на весь день к бабушке. Во-вторых, Зубакин, не раз бывавший у Речкуновых, прекрасно ориентировался, где в этом доме что лежит, знал даже, куда они прячут ключ от входной двери. В-третьих, дом Речкуновых был построен сравнительно недавно и располагался на окраине села, поэтому подойти к нему, равно как и уйти, можно было без посторонних глаз, риск «запалиться» был минимальным.

Совесть Зубакина не грызла и не кусала, совесть у него присутствовала, но была им хорошо выдрессирована, …как кошка у Куклачёва.

В начале десятого часа он подошёл к дому Речкуновых. Распахнул калитку и уверенно, словно к себе домой, проследовал во двор. По крашеным деревянным ступеням поднялся на широкое крыльцо. Дотянувшись до окна веранды, запустил пальцы за оконный наличник и нащупал ключ от входной двери – он находился на обычном месте.

За спиной, гремя цепью, хрипато залаял рыжий беспородный пёс Рони, немощный и старый, как его тёзка, американский президент Рейган.

– На кого пасть раскрыл? Своих не признаёшь? – прошипел в его сторону Зубакин, вставляя ключ в замочную скважину.

Пса он нисколько не опасался, тот не доставал до крыльца – слишком короткой была привязь.

В прихожей витал запах жареного мяса. Голодный Зубакин сглотнул слюну и завернул на кухню, где на газовой плите обнаружил к своей радости огромную сковороду с жареными котлетами. Рядом стояла расписная эмалированная кастрюля с картофельным пюре. Котлеты и картошка ещё не остыли, были тёплыми, видимо, по этой причине хозяйка, уходя, не убрала их в холодильник. Окинув изучающим взглядом содержимое холодильника, Зубакин вынул из него банку маринованных огурцов и початую бутылку «Столичной». По-хозяйски расположившись за столом, опрокинул в себя полстакана водки, похрустел огурцом, потом плотно закусил котлетами с картофельной «толчёнкой». Он не суетился, некуда было спешить: хозяева вернутся домой не скоро, это будет не раньше полудня, когда придёт пора обеда.