Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2

– Ну, я иногда к Наталье заглядываю, – соврал Зубакин.

– К первой жене?

– К ней.

Надолго задерживаться в доме тёти он не планировал, хотя Лидия Андреевна уверяла, что в ночное время работники милиции к ней не наведываются.

– Тётя Лида, я плохо знаю твоих соседей, они могли обратить внимание на свет в твоих окнах среди ночи и донести, а я не хочу новых неприятностей для тебя, – объяснил Зубакин свой скорый уход.

– Как ты в такую темень пойдёшь? – сокрушалась женщина, нагружая его продуктами. – Ноги переломаешь.

– Всё будет в ёлочку, у меня имеется фонарь.

Возвращался Михаил по накатанной грунтовке, бить ноги на бездорожье не было необходимости – в ночи автомашины не встречались.

Ещё находясь в доме тёти, он твёрдо определил для себя, что в ближайшие два-три дня покинет насиженное место. Оставалось решить, куда податься и как выбраться за пределы Тугульского района.

Надёжные приятели, которые могли с пониманием отнестись к его проблемам и дать приют, у Зубакина имелись.

Виктор Ложкин жил в Кемеровской области, трудился горнорабочим очистного забоя шахты имени Дзержинского в городе Прокопьевске. Их пути пересеклись много лет назад в рабочем общежитии электромеханического завода, куда Ложкин приходил к своей подруге и будущей жене Надежде, а Михаил обитал там, как работник завода, не имеющий жилья.

Павел Лебедев был начитанным и умным выходцем из сельской глубинки, слыл ярым жёноненавистником. «Бабы – это конкретная засада для нашего брата, все мои беды от них», – говаривал он, сравнивая при этом семью с кораблём, которым командует кок. Лебедев жил в селе Дикое Томской области, работал бульдозеристом в местном леспромхозе, а когда-то он вместе с Зубакиным тянул срок в одном отряде исправительной колонии на Северном Урале и отзывался на погоняло «Тихий». В момент расставания Павел обнял «кореша» и сказал: «Знаешь, Михайло, если однажды тебе вдруг станет худо, приезжай в наш Молчановский район и найди меня. Места у нас глухие, можно сказать, дикие, ты сможешь отдохнуть от своего смрадного Прокопьевска. Вволю поохотишься, ведь тайга рядом, порыбачишь – окуни шикарной величины ловятся буквально за моим огородом, ты вмиг позабудешь о своих проблемах и неурядицах».

Свой выбор Зубакин остановил на томской глуши, но, чтобы добраться до тех мест, необходимо было сначала выскользнуть за пределы Тугульского района – для этого требовалось тихо, без лишнего шума добыть машину.

* * *

Неделя, начавшаяся 23 августа, у Владимира Еремеева, директора Тугульской заготовительной конторы, не задалась.

В понедельник мать Владимира Ивановича, жившая с ним в одном доме, затеяла небольшую стирку. Однако после включения стиральной машины, стоявшей в предбаннике, неожиданно воспламенилась электропроводка. Баня особо не пострадала, лишь закоптились стена и потолок предбанника, пламя удалось быстро погасить, но перенервничавшую старую женщину увезла «скорая» – у неё случился гипертонический криз.

Во вторник младший сын Еремеева, студент третьего курса сельскохозяйственного института, которому через неделю предстояло отправиться в областной центр для продолжения учёбы, заявил о намерении забрать документы из вуза. Уговоры родителей на него не подействовали, отпрыск твёрдо стоял на своём, говоря, что профессия ветеринара ему разонравилась, что он готов к осеннему призыву на срочную армейскую службу, во время которой у него будет время подумать о будущей профессии.

Утром в среду Еремеева вызвал на ковёр председатель правления райпо и, потрясая прокурорским представлением, устроил жёсткий разнос за потакание заготовителям, жульничающим при закупе у населения шкур крупно-рогатого скота.

Владимир Иванович был человеком многоопытным, весной ему исполнилось сорок семь, и прекрасно понимал: если день не заладился с самого утра, то и к вечеру не стоит ждать перемен. По этой причине он решил вторую половину дня посвятить личным делам.

Вернувшись от руководства, он разобрал поступившую почтовую корреспонденцию, после чего пригласил в свой кабинет бухгалтера.

– Меня после обеда не будет на рабочем месте, постарайтесь самостоятельно решить все возникающие вопросы, – сказал он подчинённой.

По приходе домой Еремеев выгнал из гаража «Ниву», загрузил в неё удочки, болотные сапоги, сетку «малявочницу» для ловли живца, немного съестных припасов. Вчера, когда он навестил в больничном стационаре хворую мать, она пожаловалась на отсутствие аппетита и высказала желание поесть свежей ухи. Еремеев пообещал съездить в самое ближайшее время на рыбалку и наловить для неё окуней. К тому же, все последние дни он испытывал непреодолимое желание посидеть в тишине наедине с самим собой, — а не получалось.

Сначала он отыскал тихую речную заводь и наловил «малявочницей» гольяна, которому отводилась роль живца, затем поехал вглубь леса, где знал уловистое место.

Излюбленное место нашёл довольно быстро – могучая берёза, упавшая в воду, была его главной приметой.

Оставив машину на поляне, в полусотне метров от берега, Еремеев спустился к реке. Насадил на крючок живца, забросил удочку.

Средний окунь и мелкий «матросик» нападали на живую приманку охотно, крупный «горбач» и щука не попадались.

К половине пятого на дне садка трепыхалась приличная кучка окуней – пара десятков или даже чуть больше. Этого с избытком хватало на хорошую уху. Еремеев стал собираться домой: выпустил оставшегося гольяна в реку, отнёс рыболовную снасть и садок с уловом в машину.

Вспомнив о просьбе жены заменить на граблях сломавшийся черенок, Еремеев вынул из багажника топор и направился к молодым берёзкам с намерением срубить одну из них.

Остановил его резкий окрик, раздавшийся сзади – хриплый мужской голос требовал отдать автомобильный ключ зажигания.

Опешивший и ничего не понимающий рыбак обернулся. На противоположном краю поляны стоял небритый мужик в камуфляжном костюме… и целился в него из двустволки. Глаза незнакомца закрывали солнцезащитные очки, на шее болтался бинокль, талию перепоясывали патронташ и офицерский ремень, с которого свисали фляжка и зачехлённый нож.

Неожиданное появление грозного незнакомца слегка смутило Еремеева, но не напугало. Владимир Иванович, никогда в своей жизни не встречавший живых бандитов, ещё не воспринял ситуацию всерьёз, происходящее казалось ему дурным сном, наваждением, которое хотелось поскорее отогнать от себя взмахом руки. Он шагнул навстречу вооружённому человеку.

Грохот выстрела жёстко стеганул по ушным перепонкам. Из-под ног Еремеева, куда угодил дробовой заряд, взметнулись обрывки травы вперемежку с мелкими комками земли, поднялось облако пыли.

– Мужик, у тебя с головой всё в порядке? – возмутился Еремеев.

– Ещё хоть один шаг сделаешь, и я тебя грохну! Завалю как сохатого! Так и знай! – пригрозил человек с ружьём. – Сброшу твой труп в Тугулёнок, а через неделю его рыбы объедят так, что ни одна собака потом не узнает, кто ты и откуда. Вкуриваешь?

– Как не понять!?

– А теперь отбрось в сторону топор и садись на землю, руки держи на виду.

Еремеев подчинился.

Лесной разбойник тем временем подошёл к «Ниве», распахнул водительскую дверцу и внимательно осмотрел салон. Затем открыл багажник и начал рыться в сумках. После обнаружения свёртка с продуктами его лицо расплылось в самодовольной ухмылке.

– Вкуснятина голимая! – надкусывая домашнюю котлету, изрёк он.

Сидящий на земле Еремеев пристально следил за его действиями, первая оторопь у Владимира Ивановича прошла.

– Как бы ты ни прятал глаза за тёмными стёклами, а я тебя узнал, – сказал он. – Ты же Мишка Зубакин, верно? Тебя, вора, наша милиция разыскивает, а ты, значит, здесь отсиживаешься. Ну, а я – Владимир Еремеев, в молодые годы меня дразнили «Мракобесом», школу я окончил чуток раньше тебя, но мы с тобой хорошо знакомы. И семью мою ты должен помнить, мама в школе преподавала математику у старших классов. Она сейчас, к сожалению, приболела, в больничном стационаре лежит с гипертонией, вчера пожаловалась на отсутствие аппетита, просила сварить ухи. Я и приехал сюда, чтобы наловить для неё рыбы…

– Складно чешешь, прямо как в фильме про Чапая: «Брат Митька помирает, ухи просит». На жалость давишь?

Лицо Еремеева исказила презрительная гримаса.

– Ну и сука же ты, Зубакин!

– Ты, землячок, сейчас добазаришься! – поведя ружейными стволами, зло процедил Зубакин (это был он). – Я вот возьму и нажму на курок, в стволах у меня картечь, и разлетятся твои мозги по лесу. Ты этого хочешь? Лучше по-доброму отдай мне ключ от «Нивы».

– Машина не моя, а соседа, он с удочкой чуть дальше по берегу прошёл, – махнув рукой в сторону реки, ответил Еремеев. – Пойди и спроси у хозяина, куда он положил ключ зажигания.

Владимир Иванович хитрил, ключ лежал в его кармане. «Как только этот урод полезет обшаривать меня, я тут же его и заломаю», – мыслил Еремеев, в весе и силе он имел явное превосходство.

– Ты мне фуфел не мети! Был бы с тобой кто, так он сразу бы прибежал сюда на звук моего выстрела.

– Кто знает, может быть, он и прибежал, сидит сейчас в кустах и наблюдает за тобой. А может, мчится со всех ног в Тугул, чтобы заявить на тебя в милицию. Он – мужик молодой, добежит быстро.

Зубакин завертел головой.