Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2

От сытной пищи и принятых ста граммов настроение заметно улучшилось. Захотелось выпить ещё, но Зубакин укротил свои желания – вопросы, ради которых он пришёл сюда, ещё не были решены.

Лаз, ведущий в подполье, находился на кухне. Зубакин поднял крышку люка, включил освещение и спустился вниз. Прошлогодняя картошка хорошо сохранилась, вор нагрёб её в рюкзак, с полок снял несколько стеклянных банок домашней говяжьей тушёнки, не побрезговал двумя бутылками дешёвого азербайджанского вина под названием «Агдам».

Поднявшись наверх, он принялся выдвигать ящики комода, рыться в шифоньере, пока не нашёл то, что требовалось: толстое одеяло из верблюжьей шерсти и две новые простыни.

На полке серванта заметил деньги.

– Мне они сейчас нужнее, – сказал Зубакин. Не пересчитывая, сгрёб купюры и сунул в карман.

Хозяин имел профессию токаря, был человеком рукастым и мастеровитым. За домом, рядом с огородом, он соорудил дощатое строение, которое круглый год использовал в качестве домашней мастерской, включая зимой калорифер для обогрева. В ней имелись верстак, наждачный круг с электроприводом, тиски, наковальня и множество разного столярно-слесарного инструмента, аккуратно разложенного на полках – Александр Речкунов был в этом вопросе большим педантом.

К этой мастерской и направился Зубакин, выходя из дома. Да не тут-то было. Дорогу преградил рыжий Рони, бросившийся навстречу со злобным рычанием. Зубакин отскочил к крыльцу и завертел головой в поисках метлы или лопаты, с помощью которых надеялся усмирить пса. Но ничего подходящего не увидел. Постояв минуту-другую, он раздумал воевать с собакой – на визг и скулёж могли прибежать соседи. А ему это надо?

Вернулся в дом.

Порывшись в ящиках тумбового кухонного стола, отыскал наждачный брусок, которым хозяин затачивал кухонные ножи, следовательно, и Зубакин мог наточить до желаемой остроты свой туристический топорик. Из кладовой принёс замеченную чуть раньше картонную коробочку с карманной цепной пилой, неизвестно для каких нужд приобретённую Речкуновыми. Пила была новой, ещё в смазке, и представляла собой гибкое полотно в виде стальной зубчатой цепи с двумя ручками на концах. Обхватываешь цепью ствол дерева на нужной высоте и дёргаешь поочерёдно за рукояти до тех пор, пока дерево не упадёт.

Нагрузившись чужим добром, Зубакин вышел на крыльцо. Запер входную дверь, ключ повесил на прежнее место.

Уже за селом в тёмных закоулках того, что у русских людей называется душой, вдруг что-то ворохнулось.

«Речкуновы – люди не глупые, рано или поздно поймут, кто побывал в их доме, мне придётся как-то оправдываться перед ними при встрече, – мелькнуло в мозгу Зубакина. – Ну, Сашка, он – человек понятливый, должен войти в моё положение, я и взял-то всего ничего, только самое необходимое. А может, и не захочет понимать. Ведь я, как не крути, „скрысятничал“, обобрал людей, которые мне доверяли и считали своим. А крыс никто не любит, их давят, особенно когда эти крысы – люди».

Солнце ещё находилось в зените, когда он возвратился к месту своей лесной стоянки. Есть не хотелось, и Зубакин взял в руки наждак. Долго пыхтел над топориком, в результате сумел довести его лезвие до желаемой остроты.

После короткой передышки занялся возведением постройки – к этому времени он определил для себя, что будет строить односкатный шалаш.

Первым делом повалил молодую берёзку и, обрубив ветки, закрепил её ствол на полутораметровой высоте между двумя близко растущими соснами. Затем принялся мастерить наклонный навес. Сходил к ближайшему молодому осиннику и заготовил дюжину жердей, которые уложил ровным рядком поверх берёзовой перекладины, глубоко утапливая в грунт нижние концы. Осину выбрал не случайно, у неё древесина много мягче сосновой и берёзовой, ведь поначалу не было ясно, как поведёт себя цепная пила. А она показала себя наилучшим образом. Во всяком случае, осину грызла легко, как «здравствуйте», и работать с этой пилой было очень удобно – участвовали обе руки. Завершил перекрытие шалаша толстым слоем сосновых веток. За работой упарился, пилить осины пришлось на отдалении – не хотелось оголять место своего расположения, а осиновые жердочки ещё нужно было очистить от сучков, перетащить, подровнять по размеру, вкопать в грунт. Чтобы не ложиться спать на голую землю, застелил низ постройки сосновым лапником. Перед шалашом вырыл в земле округлое углубление. Теперь можно было разводить костёр, не опасаясь, что огонь перекинется на кусты.

Незаметно подкрались сумерки.

* * *

Минуло несколько дней.

Зубакин привыкал к своей новой жизни. И всё бы ничего, но до изжоги надоела однообразная пища, кончились сигареты, продовольственных припасов осталось с воробьиный нос.

Чтобы закрыть эти вопросы, Зубакин решил ближайшей ночью «подломить» буфет Тугульского льнозавода.

Обитателю леса была известна система заводской охраны. Её обеспечивали ночные сторожа, дежурившие поодиночке.

Время дежурной смены они коротали за просмотром телепередач в небольшой комнатке на проходной, выполняя каждые два часа обход территории, как это полагалось по инструкции. У охранников имелось одноствольное ружьё с горстью патронов и четвероногий помощник – огромная кавказская овчарка, которая днём содержалась в вольере, а в тёмное время суток выпускалась на волю.

Буфет располагался вдалеке от проходной и занимал часть первого этажа в двухэтажном административном корпусе предприятия. У него был отдельный вход, расположенный в торце здания. Охранная сигнализация в помещении буфета отсутствовала, торговая точка принадлежала районной потребкооперации, а руководство райпотребсоюза привыкло экономить на всём.

Наступил вечер.

Скорый на ногу Зубакин в половине одиннадцатого подошёл к заводской ограде, смонтированной из высоких бетонных панелей. Сумерки только-только начали опускаться на село, и Михаил, коротая время до наступления полной темноты, присел среди кустов облепихи и закурил последнюю сигарету, по-воровски пряча её огонёк в согнутой в трубочку ладони.

Когда пришла пора, он подошёл к одиноко растущей яблоне-дичке, отыскал за её ветвями дыру в бетонном ограждении и тенью проскользнул на территорию предприятия. Обходя участки, освещённые фонарями, устремился к месту расположения торговой точки. По пути остановился возле груды металлолома, сваленной у забора, и подобрал полутораметровый стальной стержень. Входная дверь буфета запиралась на навесной замок, и его, по представлению вора, несложно было сорвать, если вставить стальной прут в дужку замка и взять её на излом.

Сторожко оглядываясь по сторонам, Зубакин пришёл к буфету. Охранник его не засёк, собака не учуяла.

Поднявшись на невысокое бетонное крылечко буфета, вор начал примериваться к навесному замку. Но его ждал облом – дужка замка настолько плотно входила в запорные петли, что в имеющиеся зазоры никто б не смог вставить шило, не говоря уже о принесённом стальном стержне. Сбивать замок вор даже не пытался, прекрасно понимая, что громким стуком можно привлечь внимание сторожа и «спалиться».

Плюнув с досады, Зубакин спустился с крыльца и отошёл в тень, куда не доставал свет луны. Постоял несколько минут, обдумывая ситуацию. Уходить не солоно хлебавши ему очень не хотелось – не для того он проделал свой долгий путь.

Решил попробовать другой способ и, подойдя к окну, сковырнул ножом штапики на раме. Осторожно вынул квадрат стекла. Но и здесь подстерегала неудача: когда он запустил руку в образовавшийся проём, то натолкнулся на прутья металлической решётки, намертво вмурованной в кирпичную стену – в темноте он её не заметил.

Обозлённый на себя и на весь мир Зубакин подхватил с земли стальной штырь, зацепил им за нижний край двери, оперев на кромку крыльца, и изо всех сил нажал на рычаг. Гранёный стержень выдержал, даже не погнулся, а деревянная дверь, обитая листовым железом, слегка подалась, издавая протяжный скрип. Вор поднатужился и после четырёх безрезультатных попыток всё же сорвал со своего места правую нижнюю часть двери вместе с косяком, к которому крепились дверные шарниры. Всё бы хорошо, но треск стоял неимоверный.

Не выпуская штырь из рук, Зубакин присел на корточки и стал прислушиваться в ожидании реакции охранника на поднятый шум. Собаку он не боялся – знал, чем от неё отбиться. А вот со сторожем было сложнее – он мог прийти с ружьём.

В напряжённом ожидании прошло несколько минут. Никто не появился, и Зубакин через образовавшееся отверстие забрался внутрь помещения.

В буфете было темно, как в норе у крота. Спички слабо помогали – они быстро сгорали, не дав возможности толком рассмотреть, где какой товар лежит. Хорошо, что окно было только одно. Вор разломал две картонные коробки, высыпав из них на пол папиросные пачки, и листами картона заложил оконный проём. Для верности плотно завесил окно рабочими халатами и другим тряпьём, подвернувшимся под руку. Из кармана одного из халатов что-то с шелестом выпало ему под ноги. Когда Зубакин включил электрическое освещение, то увидел на полу деньги. Он с радостью собрал купюры, семьдесят три рубля – неплохие деньги.

Пройдясь по торговому залу и подсобке, Зубакин к собственному неудовольствию отметил полупустые полки и необычно скудный ассортимент товаров. «А ведь я должен радоваться тому, что здесь вообще что-то есть. Татьяна же предупреждала о намерении уйти в начале июля в отпуск и о планах руководства райпо закрыть торговую точку до конца лета для проведения ремонта помещения», – вспомнил он. Татьяной звали буфетчицу, бойкую пышнотелую «разведёнку», которой Михаил оказывал всяческие знаки внимания, как, впрочем, и некоторые другие работники льнозавода.

Поскольку выбирать было не из чего, Зубакин раскрыл рюкзак и принялся наполнять его мясными и рыбными консервами, на жестяных банках которых стояли надписи «Свиная тушёнка с перловой кашей», «Минтай в масле», «Камбала в томатном соусе», «Мясо цыплёнка в собственном соку».

Когда рюкзак был набит под завязку, он занялся поиском сигарет. Но их, даже самых дешёвых, типа «Астры» или «Примы», в буфете не оказалось. Папиросы Зубакин не жаловал, но на безрыбье и рак – рыба. Пришлось взять пустой мешок и сложить в него пачки «Беломорканала», собранные с пола. Туда же отправились упаковка чая, мелкие пакетики картофельного порошка, лаврового листа, молотого перца и других специй.

Под прилавком отыскалась картонная коробка из-под болгарских сигарет, а в ней – несколько пригоршней разменной монеты, которую вор ссыпал в кармашки рюкзака.

Взрезав крышку на трёхлитровой банке томатного сока, Зубакин вволю напился перед обратной дорогой, а затем, волоча за собой добычу, не без затруднений выбрался на крыльцо. Здесь он закинул рюкзак за спину, взвалил на плечо полупустой мешок, и скорым шагом направился к пролому в заборе.

Никем незамеченный вор тихо покинул заводскую территорию. За селом он сделал непродолжительную остановку и позволил себе закурить.

Яркая луна помогала разглядеть ориентиры и не сбиться с пути.

А вот в лесных зарослях, куда лунный свет едва проникал, ориентироваться стало гораздо труднее. Поплутав по ночному лесу, Зубакин вышел к реке и только потом отыскал свой шалаш.

Уставшее тело требовало отдыха, и Зубакин принял горизонтальное положение. Но сон пришёл к нему лишь под утро.

* * *

Лесной обитатель открыл глаза и приподнял голову. Издалека доносился гул автомобиля, монотонный и нудный, как зудение комара.

Зубакин потёр кончиками пальцев веки, поскрёб заросший подбородок с мыслью о том, что не мешало бы побриться. Машинально бросил взгляд на циферблат – часы показывали десять двадцать.

Гул приближался.

Вслушавшись, Михаил по характерным звукам работающего двигателя определил, что в его сторону движется легковой «УАЗ». Это обстоятельство его насторожило.

«Вот тебе и здравствуйте, неужели это „менты“ едут по мою душу, – пронеслись в его голове тревожные мысли. – Хотя, чему тут удивляться? На льнозаводе давно уж обнаружили подломленную дверь буфета и недостачу продуктовых товаров. Понять, кто там побывал, для знающих людей не сложно – я же изрядно наследил пальчиками и ногами. А если в РОВД имеется поисковая собака и её взяли на раскрытие кражи, тогда мне полный каюк – собака по моему следу могла привести „краснопёрых“ сюда. Собаковод, небось, сидит сейчас в кустах за моей спиной и дожидается подкрепления».

Оглянувшись по сторонам, Зубакин потянулся за туристическим топориком – сдаваться без боя он не привык. Сжав в кулаке рубчатую рукоять, он по-жигански присел на корточки и принялся ждать, что будет дальше.