Спартак

– Я… больше ни… чего не хочу… Уходи… уходи… в ад… или я… позову всех моих рабов…

– Извини… Прости меня… Я погорячился… Моя бедность… любовь к сестре… Послушай, мы придем к соглашению.

– К соглашению с человеком, который сразу принимается душить людей? – сказал, несколько успокоившись, хозяин Мирцы, отступив назад и держа руки у шеи. – Уходи вон! Прочь!

Мало-помалу, однако, Спартак успокоил грабителя и пришел с ним к следующему соглашению: он даст ему тут же две тысячи сестерций с условием, чтобы Мирце было отведено особое помещение в доме, где будет жить и Спартак. Если по прошествии месяца Спартак не выкупит сестры, то рабовладелец вновь вступит в свои права над ней.

Хозяин согласился: золотые монеты сверкали так заманчиво, условие было так выгодно – он зарабатывал по меньшей мере тысячу сестерций, ничем не рискуя.

Спартак, убедившись в том, что Мирца помещена в удобную маленькую комнатку, направился в Субуру, где жил Требоний. Он рассказал ему все и попросил помощи и совета.

Требоний постарался успокоить Спартака. Он обещал помочь ему добиться желанной цели: видеть сестру если и не свободной, то по крайней мере защищенной от всяких оскорблений.

Несколько успокоенный, Спартак быстро направился в дом Катилины и с благодарностью отдал полученные от него взаймы восемь тысяч сестерций, в которых он в данный момент больше не нуждался. Мятежный патриций долго беседовал с гладиатором в своей библиотеке; вероятно, они говорили о секретных делах очень большого значения, если судить о предосторожностях, принятых Катилиной для того, чтобы ему не мешали во время этой беседы; с того дня Спартак часто приходил в дом патриция, и все заставляло думать, что между ними установилась связь, основанная на взаимном уважении и дружбе.

Все это время ланиста Акциан не переставал ходить за Спартаком и надоедать бесконечными разговорами о ненадежности его положения и необходимости позаботиться о прочном и обеспеченном устройстве его судьбы; все эти разговоры сводились к тому, что Акциан предлагал Спартаку или управлять его школой, или – еще лучше – добровольно продать себя вновь в гладиаторы; за последнее он сулил Спартаку такую огромную сумму, какая никогда не предлагалась освобожденному.

Здесь надо выяснить, что, кроме несчастных рабов, взятых на войне, которые поступали в продажу и предназначались в гладиаторы, и кроме приговоренных судьями к этому ремеслу были еще добровольцы. Обычно это были бездельники, кутилы и забияки, погрязшие по уши в долгах, неспособные удовлетворить свою необузданную страсть к удовольствиям и относившиеся с презрением к жизни. Они продавали себя ланисте, давая присягу, и оканчивали свою жизнь на арене амфитеатра или цирка.

Спартак решительно отверг все предложения своего бывшего ланисты, но тот не переставал ходить за фракийцем по пятам и вертеться возле него подобно злому гению.

Тем временем Требоний, который полюбил Спартака и, быть может, имел большие виды на него в будущем, очень энергично занялся устройством судьбы Мирцы. Так как он был хорошо знаком с Квинтом Гортензием, ему удалось предложить сестре Гортензия Валерии купить Мирцу и принять ее в число рабынь, специально приставленных для ухода за госпожой. Мирца была воспитанная и образованная девушка, прекрасно говорила по-гречески, довольно хорошо знала мази и благовония, употребляемые при туалете знатной женщины.

Валерия не отказалась от приобретения девушки, если та ей подойдет, и пожелала ее видеть; поговорила с ней, и, так как Мирца ей понравилась, Валерия купила ее за сорок пять тысяч сестерций и увезла вместе с другими своими рабынями в дом Суллы, женой которого она стала 15 декабря прошлого года.

Хотя такой исход не отвечал желанию Спартака видеть сестру свободной, тем не менее он был лучшим из того, что ему представлялось в его положении, так как избавлял, и, вероятно, навсегда, Мирцу от позора и бесчестья.

Успокоившись насчет сестры, Спартак продолжал заниматься какими-то таинственными и в то же время очень серьезными делами, если судить по его частым беседам с Катилиной, по усердным ежедневным посещениям всех гладиаторских школ в Риме и по обходу вечерами трактиров и харчевен Субуры и Эсквилина, где он искал общества гладиаторов и рабов.

О чем же он мечтал? За какое дело взялся? Что задумал?

Читатель скоро это узнает.

Несомненно, что теперь, в галерее базилики Эмилия, Спартак был погружен в очень серьезные размышления; поэтому он ничего не слышал из того, что говорилось вокруг него, и ни разу не повернул головы в ту сторону, где невдалеке от него галдели Гай Тауривий, Эмилий Варин и Апулей Тудертин, грубо крича и насмешливо жестикулируя.

– Вот увидите, – сказал Варин своим собеседникам, – в этом году должно произойти нечто невиданное.

– Почему?

– Потому что в Ариминском округе действительно случилось чудесное происшествие.

– Что же там произошло?

– Один петух в имении Валерия, вместо того чтобы запеть, заговорил человеческим голосом.

– О! Если это правда, то это поистине необыкновенное чудо и, очевидно, предвещает страшные события.

– Если это правда?.. Но ведь об этом факте говорит весь Рим, потому что весть о нем разнесли сейчас же по возвращении из Ариминума сам Валерий, его семейные, друзья и рабы.

– Действительно, необыкновенное чудо! – пробормотал Апулей Тудертин, глубоко суеверный и очень религиозный. Он задумался над тайным смыслом этого происшествия, в которое он твердо уверовал и признал его знамением богов.

В эту минуту человек среднего роста, с крепкими плечами и грудью, с энергичным, мужественным лицом, с черной как смоль бородой и черными глазами, слегка ударил левой рукой по плечу Спартака, оторвав его от размышлений.

– Ты так погружен в свои планы, что глаза твои смотрят в упор, но ничего не видят?..

– А, Крикс! – воскликнул Спартак, поднося правую руку ко лбу и потирая его, как бы желая отвлечься от своих мыслей. – Я тебя не видел.

– И однако ты на меня смотрел, когда я проходил там, внизу, вместе с нашим ланистой Акцианом.

– Да будет он проклят!.. Ну, как дела? – спросил Спартак.

– Я видел Арторикса после его возвращения из поездки.

– Был он в Капуе?

– Да.

– С кем-нибудь виделся?

– С одним германцем по имени Эномай, которого считаю среди всех остальных его товарищей самым сильным и энергичным.

– Ну, ну? – спросил Спартак с всевозрастающей тревогой. Глаза его сверкали радостью и надеждой. – Ну и что же?

– Этот Эномай питал надежды и мечты, подобные нашим; поэтому он принял всей душой наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святую и справедливую идею – прости, если я говорю «нашу», когда я должен был бы сказать «твою»! – среди наиболее смелых гладиаторов из школы Лентула Батиата.

– Ах! – тихо воскликнул Спартак, вздохнув с чувством сильнейшего удовлетворения. – Если боги, обитающие на Олимпе, окажут помощь усилиям несчастных и угнетенных, то я уверен – недалеко то счастливое время, когда рабство исчезнет с лица земли.

– Однако Арторикс сообщил мне, – добавил Крикс, – что этот Эномай хоть и очень смел, но легковерен, неосторожен и неблагоразумен…

– Клянусь Геркулесом!.. Это скверно… Очень скверно!

– Я подумал то же.

И оба гладиатора замолчали. Первым нарушил молчание Крикс:

– А Катилина?

– Я начинаю убеждаться, – ответил Спартак, – что он никогда не пойдет с нами в нашем предприятии.

– Значит, ложь – та слава, которая идет о нем, и сказка – хваленое величие его души?

– Нет, у него великая душа и еще больший ум, но он пропитан всеми предрассудками своего воспитания, чисто римского. Я думаю, он хотел бы воспользоваться нашими мечами, чтобы изменить существующий порядок управления, но не для того, чтобы уничтожить законы, благодаря которым Рим тиранствует над всем миром.

И, помолчав немного, Спартак добавил:

– Сегодня вечером я в его доме увижусь с ним и с его друзьями для того, чтобы прийти к соглашению относительно общего выступления, но боюсь, что мы ни к чему не придем.

– А наша тайна известна ему и его друзьям?..