Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений

Оказалось, что занятия по плаванию очень в лепке помогают. Скульптору сила нужна недюжая, богатырская: чтобы глину вымесить, чтобы лепить, руки должны быть сильные. И ноги тоже – Вася лепил стоя.

– Мне так удобнее, больше размах, – объяснял Вася, когда приходил домой после занятия и валился на кровать «без ног», без задних и без передних, по меткому выражению Чернявского.

Шли годы. Лепка дорожала. В два раза подорожала с того момента, как Вася пошёл. Но приходилось платить. Уже Васина работа, касатка в виде вазы, красовалась в стеклянной витрине постоянной экспозиции школы искусств. Другую Васину работу, огромную сову с человеческими глазами, поставили в кабинет большого чиновника, а композицию с подосиновиками и слизнями поставили в витрину перед кабинетом директора – там у секретаря все платники договора заполняли. Композиция «Гриб-мушкетёр» стояла в витрине небольшого музея при входе в зал современного искусства, а огромный индюк на целых десять кило веса поселился в детском саду, к этому индюку всех детей подводили, которые не хотели в садик идти, и после того, как детёныш видел индюка, то сразу капризничать переставал. Ребёнку говорили:

– Смотри: у нас в садике даже индюки живут круглый год, а ты только до обеда останешься.

Все знакомые, друзья и друзья друзей получали в подарок от Васи фантастических существ. Друзья – деньгохранилища с уткой Скруджем, сестра Лариса – страшную хэллоуинскую тыкву, Чернявский – череп, только уменьшенного размера, а тренер Лаврентий Леонидович керамического крокодила Гену в плавках. Соседка тётя Аида не могла налюбоваться на медведей-музыкантов: один на балалайке играет, другой на гармошке, а третий ни на чём не играет, просто сидит на пеньке, грустит.

– Вася! Ты бы мишку с саксофоном вылепил! – просила тётя Аида.

– Нет. Саксофон – не медвежий инструмент, – говорил Вася.

Он был возмущён тем, что ему советуют чушь. Но это же тётя Аида советовала. «Итак, – сопел Вася, – целую тройку ей вылепил, а она всё со своими предложениями вместо». Соседу Альбертику Вася вылепил утконоса. Альбертик утконоса нарисовал. Утконос за партой сидит, одной рукой пишет, а другой нос свой смущённо прикрывает. (Только не спрашивайте, откуда у этого зверя руки, у Альбертика такие утконосы странные выходят).

И вот, когда Вася в пятый класс школы стал ходить, педагог Юлия Константиновна попросила маму зайти.

– Зачем? – испугалась мама, отрываясь от швейной машинки и очередного демисезонного пальто цвета «бисмарк фуриозо», так модного в этом сезоне. – Я же вовремя всё оплачиваю.

– Юлия Константиновна хочет, чтобы я на «бюджет» попробовал поступить.

– Да что ты, Вася. Туда же не пробиться.

– Но Лариса то учится!

– Вася! – убеждённо сказала мама. – Лариса рисовала в детстве постоянно.

– А я в детстве постоянно лепил!

– Лариса в изо-студии сколько занималась!

– А я на лепке столько же занимался!

– Ты понимаешь: Ларису в эту художку единственную взяли из «чужих».

– А я «свой». Я можно сказать четыре года оттарабанил. От звонка до звонка.

Мама вздрогнула. Швеная машинка испуганно загудела, замигала лампочкой.

– Это тебя Чернявский научил?

– Нет. Это учитель по «технологии» так у нас шутит.

– Фу, – почему-то обрадовалась мама. И опять стала строчить.

– Мама! Тебя Юлия Константиновна просит зайти! Ты забыла?

И мама пошла к Юлии Константиновне. Поплелась мама из последних своих мамских сил. Мама представляла Юлию Константиновну мощной, волевой, с орлиным взглядом, как скульптор Вера Мухина на картине Нестерова, где она рабочего с колхозницей ваяет. Оказалось, что педагог – милая девушка, красивая и доброжелательная.

– К вам же не поступить! – с порога сказала мама.

– Но понимаете, – ответила Юлия Константиновна. – Хорошо бы попробовать. Я хочу Васю видеть в бюджетной группе. Он же тогда три часа лепить сможет бесплатно, без всяких квитанций. Лепкой на бюджете многие занимаются принудительно. Не любят лепить, но в программе лепка, значит надо лепить, Вася сможет и не в свои дни ходить, главное, чтобы он стал «бюджетником».

– Но ведь экзамен сдавать по рисунку – Вася не сможет.

– Ну почему же? Сейчас октябрь. А экзамен в апреле-мае. Вполне реально подготовиться, – сказала Юлия Константиновна. – Просто вам надо ещё рисунком заняться. Есть правило: кто лепит, рано или поздно рисовать начнёт. И потом: пять лет бесплатно заниматься будете. У вас же, в смысле у Васи, в этом году – последний шанс на бюджет. Дальше по возрасту не пройдёте.

– Ой, – вздохнула мама. – У нас знакомая, девочка Тася, на четвёртый год к вам поступила.

– Ну бывает, что и так, – после упоминания о Тасе Юлия Константиновна как-то вся сжалась, погрустнела. – Но последний шанс необходимо использовать.

Вася действительно не рисовал. А если оказывался в музее или на выставке какой, сразу бежал на бюсты разные смотреть, на скульптуры – хорошо, что почти всегда в залах с картинами и скульптура выставлена. Вася говорил мечтательно:

– Вот если бы мы в школе лепили.

Но в общеобразовательной школе почти не лепили.

С сентября пятого класса, Васин самый ужасный класс переехал на этаж средней школы, а недобрую, но улыбчивую учительницу Татьяну Викторовну заменили разные учителя, попадались среди них, неулыбчивые, но очень добрые. Как раз урок «изо» стал намного интереснее, и Вася принёс домой приличные работы – дерево на фоне неба. Дерево занимало весь лист.

– А что бумага такая гладкая? Для рисования шершавая нужна, – сказала Лариса.

– Родительский комитет тупит как всегда, – вздохнул Вася.

– Не художники они. Не творцы.

– Ну почему же? – усмехнулась мама. – Там у них декоратор есть по верхнему коржу.

– Вот она бумагу и купила неправильную, ух, – сжал кулаки Вася.

Вторую работу Вася принёс уже на хорошей бумаге, на бумаге из дома, на шершавой. Пейзаж.

– По цвету хорошо. Это самое главное, – сказала Лариса. – С остальным ты пока не справился. Босх какой-то.

Мама тоже удивилась Васиному сложному цвету, загадочной дробности. А может и правда Вася – современный Босх?

Мама теперь жалела, что не хранила старые рисунки Васи. Потому что мама и за рисунки это не считала. Какие-то страшные кружки-лица типа смайлков, всё дробно.

– Какие-то психованные рисунки, – говорила мама и долгие годы клала их в пакет для макулатуры. – Да и что можно нарисовать, когда целый день при телевизоре.

– Я ещё плаваю! – спорил Вася.

– Другие дети занимаются, – заводила мама привычную песнь. – Вон, Ангелина – балетом, и английский учит, и уроки делает. А ты пришёл и при мультиках. Ещё в кинотеатр по десять раз на один и тот же мульт бегаешь. Как зомби.

Мама согласилась с педагогом, что попробовать надо, но всё равно вернулась домой в жутких сомнениях. Ведь если заниматься ещё рисунком, то Вася тренировку будет пропускать. Мама как-то привыкла, что Вася каждый будний день ходит в бассейн, а в выходной – на лепку. Такая привычная размеренная жизнь. «А с другой стороны, – размышляла мама, – ребята в бассейне спортивные, волевые, соперники. Но наглые. Вася жалуется иногда. А тут обстановка конечно в художке поспокойней. Да и мальчиков практически нет. Историю искусств опять же будут проходить – всё-таки не при мультиках страшных сидеть, не при телевизоре».

Спустя два месяца всё было по-старому. Вася так и ходил на тренировки, рисовал только в школе на «изо». Мама так ещё ничего и не решила, не определилась.

После Нового года всё-таки решили мама с Ларисой засадить Васю за рисунок. Вася и сам стал напоминать о пятнадцати работах, которые надо будет принести в мае для допуска к вступительному экзамену. Поставили перед Васей мольберт, прикрепили скотчем лист: рисуй, Вася, новогоднюю ёлку. Вася нахмурился.