Три цветка и две ели. Первый том

Соолма кивнула. Она не утешала Маргариту, но смотрела на нее с сочувствием. Девушки сидели на скамье у кровати. Дождавшись, когда Маргарита перестанет плакать, Соолма сказала:

– Нельзя ничего говорить Рагнеру. Он и впрямь убьет Зимронда, если узнает. А Зимронд, какой он бы ни был – кронпринц, наследник престола. Убийство сына, тем более кронпринца, короли никому не прощают.

Маргарита поклялась ничего не говорить Рагнеру – Соолма поклялась ей в том же.

А Рагнер появился лишь в середине часа Нестяжания, нетрезвым и счастливым.

– И что всё это значит? – спросил он Маргариту, заходя в ее новую спальню. – Чего ты от меня сбежала?

Девушка уже полностью оделась для обеда – в Большой гостиной начинали собираться через минут двенадцать. Для этого обеда она выбрала благопристойное платье: коричнево-золотистое, богато отделанное вышивкой на плечах, рукавах и у черной каймы на подоле, но свободное и закрытое. Ее голову прикрывала плотная вуаль, прикрепленная к драгоценному ободку, а волосы она скрутила в пучок на затылке.

Маргарита заперла дверь на засов и уклонилась от объятий Рагнера.

– Так, что я натворил, пока здесь не был?

– Ничего, – присела она на скамью.

– Опять дамский язык? – сел Рагнер рядом. – Ваше ничего – это всё: чего там только в этом вашем дамском «ничего» нет! Грити, – серьезно смотрел он, – рассказывай и не ври. Не ври, – повторил он.

– Правда ничего такого, – немедленно начала лгать Маргарита. – Просто… я с бабушкой твоей поговорила…

Он раздраженно выдохнул.

– Рагнер, она мне сказала, что в мужских покоях ночуют только… падшие.

– Да к черту ее. Я сегодня выруругал у дяди согласие, чтобы мне позволили развестись. Не представляешь даже, чего мне это стоило! Один Инглин Фельнгог это!.. Может, его перекупить у дяди, – задумался он, – в пыточную суда… Ладно, словом, скоро мы обвенчаемся, а их всех, прочих, – к черту! Немного надо еще их пожалить…

– Рагнер, я не могу! – в сердцах вскричала Маргарита. – Не выросло у меня еще жало, как у тебя! И, может, никогда не вырастет! Я не могу! И не хочу! И они сильнее! Если ты хоть немного меня любишь, то не заставляй меня больше! – расплакалась она. – Не могу! Не могу! Не могу!

Он крепко ее обнял, стал гладить по голове и нежно целовать.

– Маленькая моя, – услышала она, – не буду, если не хочешь. Я один справлюсь, не бойся… Моих жал на всех хватит, а ты оставайся доброй… Тише, не плачь, не плачь… тихо…

Всхлипывая, Маргарита высвободилась, утерла глаза и щеки, после чего встала со скамьи. Она умылась, глядя в зеркало, высморкалась в носовой платок и с ним в руках села обратно на скамью.

– Пожалуйста, – негромко сказал Рагнер, – расскажи, что здесь случилось. Я всё равно не успокоюсь, пока не узнаю. Лучше тебе сказать.

Маргарита помолчала, кусая губы, а потом нашлась:

– Твоя бабушка поведала мне о королеве Хлодии, о тебе и твоем брате.

Рагнер закатил глаза и, выдыхая воздух, раздраженно проговорил:

– Ну какая же ты у меня дурёха! Чего бы бабуля тебе ни сказала, всё в прошлом! Таком давнишнем прошлом, что на тех костях нарос уж не мох, а лес шумит. Хлодия – королева! Жена короля! А бабуля… просто она думает, что я до сих пор влюблен в Хлодию, но это не так. Я тебя, дурочку, люблю. Хочу теперь тебя в жены, наследников от тебя хочу… Я же здесь, рядом, а не где-то там… у подола ее юбки… Всё! Всё с ней давно кончено!

– Расскажи мне о ней.

– Зачем? Бабуля же тебе уже всё расписала.

– Рагнер, пожалуйста, – взмолилась Маргарита. – Я на колени даже встану, только расскажи. Я от тебя хочу всё услышать, как было.

– Ну… – пожал он плечами… – Да что сказать-то… Я Хлодию с семи лет знаю, даже семи мне еще не было… Их имение недалеко от Ларгосца, у самого вонючего и мерзкого из городков на Тидии. Но это так… к слову… Отец Хлодии, барон Атрик Гельдор был моим наставником-рыцарем. Кроме меня у него было еще десять таких же юнцов-учеников – и все мы в Хлодию одновременно влюбились. Но то были детские забавы, чепуха… Потом ее отец сильно занемог: за год перестал сам на себя походить – из сильного мужика стал тощим стариком. Его ученики, понятно, разъехались, а Гельдоров разоряли лекари. В ту пору мы с Хлодией по-настоящему сблизились и полюбили друг друга. Я каждый день к ним в имение таскался – а это четыре часа туда и четыре обратно: весь день, считай… Привозил им из Лагросца снедь, свечи, вина, даже хлеба… Очень им туго тогда было, зато жирный лекарь всё жирел, барон Атрик всё слабел! Эгонна, младшего брата Хлодии, толком, без отца-то, не воспитывали: он делал, что хотел, все шалости ему прощали, ни в чем он не знал отказа. Если Хлодия и ее мать голодали, то он от пуза всегда лопал, – еще тогда его избаловали. Потом и лекарю стало нечем платить, потом барон Гельдор умер. Мне тогда едва шестнадцать исполнилось, Хлодии – четырнадцать с небольшим было… Я мечтал, что стану рыцарем, прославлю ее имя, завоюю земли для нас. Тогда и подарил ей мамино кольцо с рубином – она приняла мой дар, поклялась мне в верности как жена. А потом приехал мой брат, Гонтер. Мать Хлодии послала ему ее миниатюру – и он решил на ней жениться. А как вживую увидал, то… голову потерял. Он считал, что это я должен отступить, поскольку еще слишком юн, не имею земель и, вообще, слабак… Я отступать не собирался – и мы с братом как-то раз в восьмиде Смирения подрались не на жизнь, а на смерть. Он меня отделал… выбил мне о камни зубы… Не нарочно – так уж вышло. Просто мы на Пустоши дрались… Покажу тебе ее в Ларгосе. Там камни большие… Но зато он нарочно бросил меня там, избитого, умирать: ночью, в темноте, еще снег не сошел, – тяжело вздохнул Рагнер. – Я именно тогда его возненавидел. На тех самых камнях. И за Хлодию, и за себя, и за то, что он тогда убил себя для меня. А ведь я так его до этого любил… Меня каким-то чудом заметил мой друг Вьён Аттсог, когда возвращался мимо Пустоши домой. Вьён привез меня к себе, выходил… он же пришел к брату – забрал мое наследство: рыцарского коня, доспехи и оружие отца. Хлодию тогда уже увезли в Брослос. Ну, посмотрел я на свое наследство, и решил, что сам Бог велел мне выиграть турнир или умереть. В Марсалий как раз был первый турнир в Лодольце… Там же я узнал, что Хлодия не вышла замуж, что отказывается, что верна клятве, какую мне дала… А дальше, – тяжело вздохнул Рагнер, – на турнире, в первом же поединке, я снова встретился с Гонтером. И снова – насмерть. Он хотел меня убить, чтобы Хлодия освободила себя от клятвы, я хотел освободить Хлодию от него. Доспехи у меня были вовсе не турнирными, в отличие от доспехов брата. Короче, он выбил меня из седла, поломал мне ребра и ранил. И я тоже выбил Гонтера из седла – с него слетел шлем, Гонтер упал на голову, – так нас обоих вынесли без чувств с ристалища… Больше мы с Гонтером ни разу не общались, не сказали друг ни слова. Когда я вернулся с Бальтина, то он уж путешествовал по Меридее… А Хлодию увидал на том турнире дядя Ортвин – и пока мы с братом умирали, он сделал ей предложение – она его приняла. Она всегда хотела быть королевой. Помню, ей, пятилетней малышке, подарили деревянный венец – так она с ним до семи лет не расставалась… Хлодия вернула мне кольцо и написала, что ломает клятву, что меня предает, что я могу отныне ее презирать и что так она тоже более не может жить – что мы с Гонтером рвем ее сердце и думаем лишь о себе, а не о ней.

Рагнер замолчал, и только Маргарита хотела сказать, как он продолжил:

– Спустя десять лет я вернулся с Бальтина. Я уже был другим, давно перестал быть слабаком. Я выиграл куда как более пышный турнир Великих Мистерий, чтобы доказать… не знаю, что я тогда хотел доказать. Просто хотел красивой победы – полной, звонкой, кровавой и славной. Хлодия всё еще оставалась моей прекрасной дамой, так что я прославлял ее имя, хотя ни она, ни дядя этому рады не были. И я потребовал ее поцелуя после победы… – тяжело вздохнул Рагнер. – И она меня при всех, при всем Лодольце, при аристократах и рыцарях, при всем свете Лодэнии и при черни, поцеловала в губы через тонюсенькую вуаль… А следом влепила мне, так же при всех, пощечину.

– Вот дрянь! – не сдержалась Маргарита.

– Я на нее не зол, но с тех пор всё в прошлом. После оплеухи я уже не ее рыцарь. Могу в шутку поклониться ей с рукой у сердца, зная, что она ни за что не ответит… Дядя тогда меня чуть не удавил по-тихому – и за прошлое, и за нынешнее, но милостиво отдал под суд – за убийство на мирном турнире… Я и правда тогда думал только о себе. У Хлодии к тому времени, почти за десять лет, детей всё еще не было – нет ничего хорошего в пересудах, когда подданные думают, что у их властителя слабое семя. А тут я еще… со своими поцелуями. Послушай, – вздохнул он, – бабуля тебе наверняка сказала, что маленькая Ольга – это моя дочка, но это не так. Я всем готов тебе поклясться, что это не так. С Хлодией у меня ничего не было, кроме того поцелуя через вуаль на турнире и еще одного, первого торопливого поцелуя на Пустоши, когда она клялась и брала мое кольцо…

– Да? – удивилась Маргарита. – Вы даже не целовались… Ты не целовался? Ты?! И не… Нет, не верю!

– Клянусь, – нежно улыбался ей Рагнер. – Хлодию-то как раз мать воспитывала в строгости, от себя даже на три шага не отпускала. Да и я был таким… Стеснялся я. Весьма застенчивым был… Слабаком и тряпкой.

– Ммм, – нежно протянула Маргарита, обнимая его. – Ну не вееерю. Лодэтский Дьявол – и тряпка!

– Тогда у меня было иное прозвище… И я тебе его не скажу, плачь ты – не плачь. Хоть слезами вся изойдись – не скажу!

– И не надо… Не хочешь – не надо…

– Не переселишься назад в мою спальню?

– Нет.

– Здесь тесно, – осмотрелся он. – Но, может, и к лучшему. Мой старый замок в Ларгосе тебе дворцом покажется.

– Как же я хочу в твой Ларгос!

– Наш Ларгос! – поцеловал он ее и озорно посмотрел. – Обедать сегодня будем позднее. Мы гостей ждем: всё семейство Хамтвиров. Я еще Аргуса и Лорко позвал.

– Лорко! – обрадовалась Маргарита.

– Может? – кивнул он вверх, на кровать.

– А давай!

Рагнер поднял ее на руки, и вознес на ложе алькова.

Глава IV

Званый обед

Завтракали аристократы в Лодэнии лишь единожды, в своих покоях, зато перекусывали несколько раз за день, в гостиных или садах. Вечерняя трапеза в замке Рюдгксгафц начиналась с посещения Большой гостиной, в какой хозяева дома и их гости встречались, собираясь там все вместе в течение двух триад часа. Там общались, играли в настольные игры или музицировали, там закусывали и пили легкие вина. Перед обедом в гостиной, как священный ритуал, происходила церемония омовение рук, в завершение читалась молитва. На обед шли торжественно, парами, и первым шествовал хозяин дома вместе со своей супругой или спутницей. Если мужчина вел женщину, держа ее за правое плечо повыше локтя, то все понимали – это его жена, если за левое плечо – невеста. В иных случаях мужчина и женщина просто ступали рядом.

Муж и жена в Лодэнии вкушали из одной большой тарелки и испивали из одной чаши. Век назад, до прихода в Лодэнию меридианской веры, паре достаточно было прилюдно поесть как супружеской чете – и их считали семьей. Кушаньями за столом заведовала женщина – та, кто их приготовила: повариха разделывала тушки, раздавала мясные куски, начиная с хозяина дома, а себя обслуживала последней. Угощения на тарелку (общую или своего спутника) тоже клала женщина – заботилась о мужчине. Но чашу всегда наполнял мужчина, а пили чаще всего лодэтчане именно из чаш, в каких вмещалось вод на две чашки. В начале многолюдного, праздничного застолья мужчины пили из кубкового кратера, передавая его по кругу.

По традиции, и знать, и слуги кушали за одним столом или в одной зале, но скатертью покрывали либо часть стола, либо стол для значимых персон. Получить место за столом со скатертью считалось превеликой привилегией. Столовые прислужники кушали вместе со всеми – только часто вставали из-за стола. В кухне Рюдгксгафца трудились как мужчины, так и женщины, но появление мужчин-поваров, а также домашних прислужников стало веянием новых времен – то есть в Лодэнии мужчины «лезли» в кухаря, портные, няньки, прачки… Впрочем, дальше столиц это не распространилось, и «в глуши» мужчины по-прежнему охотились, охраняли, занимались лошадьми или тяжелым ремеслом, женщины же выполняли домашние работы.