Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Все же нечто похожее на свадьбу в ее жизни случилось. Их посадили вместе, и при свете костра человек, называемый шаманом, с чудовищно раскрашенным лицом в дикой пляске кружил возле них. Он истошно завывал, высоко подпрыгивал и выбивал немыслимую дробь на бубне. Порой он понижал голос до плохо различимого бормотания, временами громко кричал, видимо, обращаясь к своим Небесным Богам…

После долгого и утомительного обряда под одобрительные крики и веселое улюлюканье молодых гурьбой отвели в новенький, специально для них отстроенный шалаш.

– Ты – мой муж, – прошептала она, когда их оставили одних.

– А? – охотник непонимающе раскрыл глаза.

– Ты – мой муж… – улыбаясь, Суара крепко прижала узкую ладошку к своей груди, там, где учащенно билось ее взволнованное сердечко.

Потом она дотронулась до его груди, пытаясь жестами показать, что теперь они стали единым целым, коснулась своих губ и ласково провела пальчиками по его сжатым губам, и тогда они тут же под их легким напором раздались, открывая его широкую улыбку.

– Я, – она снова прижала руку к своей груди, – я люблю тебя…

Хорилартай уловил, скорее, просто догадался в звуках, сорвавшихся с ее нежных уст, что-то знакомое, и в ответ жарко произнес:

– Я люблю тебя, Суара…

– Я люблю тебя, я люблю тебя… – немного коверкая чужую речь, нараспев произнесла девушка, и лицо ее осветилось тихой улыбкой.

Для закрепления повторила она самые первые слова, узнанные ею, прекраснее которых для нее в данную минуту ничего не нашлось.

Произнесла она и замерла в томительном ожидании, где-то в самой глубинке души ощущая невольный подсознательный страх перед возможным повторением неприятных ощущений. Но, к совершенному изумлению ее, все произошло чудесно и прекрасно.

Мужчина чутко прислушивался к ее состоянию, на этот раз никуда не спешил и доставил своей новой жене невероятное, по ее понятию, наслаждение. Тяжело дыша, девушка изумленно хлопала пушистыми ресничками. Если отношения мужчины и женщины могут доставить таковую несказанную радость, то ради нее вполне можно стерпеть и кое-какие неудобства. Лишь бы Хорилартай всегда любил ее…

Лесной охотник полюбил свою маленькую красавицу-жену, носил ее на руках, баюкал и нежил. К исходу следующей зимы, он с гордостью качал на своих руках маленький громко кричащий красный комок, их первенца. Когда через год родилась дочь, счастью его не было предела.

Он просто не мог на нее насмотреться. Все время искал в ее чертах сходство с тончайшими прекрасными линиями материнского лица и всякий раз, к своему величайшему удовольствию, находил. Их дочь подрастала и с годами все больше походила на свою мать.

– Моя прекрасная Аланка, – с гордостью шептала Суара.

Девочку назвали Алан-Гоа – «Прекрасная Аланка». Глядя на свою подрастающую дочь, Суара с тихой грустной улыбкой вспоминала свое, как ей казалось, счастливое и беззаботное детство, что она провела далеко от этого сурового края, в прекрасной и благодатной Персии.

Ее родители вышли из гордого племени алан, былинные подвиги богатырей которого, обрастая подробностями, долетели и до этих лесов.

После памятного похода на охоту, когда Хорилартай вместо добычи привел с собой прекрасную чужеземку, трех верховых лошадей, переметные сумы, наполненные всяким, пригодившимся в хозяйстве, добром, дела его быстро пошли в гору.

Ни тогда и ни после он не обмолвился, что, обыскивая одного из степняков, нашел хорошо припрятанную на его груди суму с тускло поблескивающими золотыми дирхемами и серебряными деньгами.

Скрыв от всех свою тайну, закопал богатства в укромном местечке, потихоньку извлекал монетки по мере надобности. У него хватило ума не хвастать перед всеми неожиданно свалившейся на него удачей.

И никто в племени не догадался, в чем кроется истинная причина быстрого роста благосостояния семьи Хорилартай-Мергена, приписав его умению, сноровке и, само собой разумеется, удачливости в охоте.

Но без нее, без удачи, в их жизни счастья никогда и не видать. А вот Хорилартай, видно, свою птицу-удачу за хвост-то таки и поймал.

И явилась птичка счастья к нему под видом Суары, которую он, не растерявшись, ухватил двумя руками и больше не выпускает.

И никто с того самого дня в племени хори-туматов над лесным охотником больше не посмеивался. Сородичи и соплеменники смотрели на него с уважением, а многие и с толикой зависти, со временем переросшей в черную зависть. Не всем нравилась его удача, а особенно его возросшее влияние на своих близких и товарищей при решении многочисленных вопросов, постоянно возникающих в процессе их нелегкой жизни. Не всем пришлось по нраву то, что со временем Хорилартай поставил чуть поодаль от их поселения, выбрав небольшую полянку, добротную юрту. Кое-что он смастерил сам, кое-что выковал их кузнец, кое-что частично выменяли у степных кочевников…

Тесные контакты с соседями-степняками никогда не прерывались. В поисках пышных мехов далеко на полуночное солнце забирались арабские, персидские и уйгурские торговцы. Так как лесовики денег не знали, то этим купцам порой приходилось нелегко, для обмена на меха пушных зверей они перегоняли тысячи баранов в северные леса.

Степняки взамен отдавали свой войлок, шерсть и продукты. Племена лесных охотников даже стали специализироваться в охоте на различных зверей: булгачин – «соболевщики» и керемучин – «белковщики».

От этой взаимовыгодной торговли происходило разделение родов по достатку. У более богатых сородичей появились лошади, удобная шерстяная и даже шелковая одежда, их скудный рацион разнообразили просяные и пшеничные лепешки…

Собирая деревянный каркас, Хорилартай-Мерген напевал себе под нос незамысловатую песенку про «Голубую юрту», неизвестно откуда пришедшую к ним из глубины веков. Порой и местами заменял слова:

Шерсть собрали с тысячи овец,
Сотни две сковали мне колец,
Круглый остов из прибрежных ив
Прочен, свеж, удобен и красив…

Отошел в сторону, с любовью осмотрел творение своих рук. Каждая жердочка, ровная и прямая, тщательно подобрана им самим. Охочие до работы руки принялись за дело. Вновь полились слова радостной песни:

В северной прозрачной синеве
Мерген ставил юрту на траве,
И теперь, как голубая мгла,
Счастьем в жизнь его она пришла.
Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя ее твердеет грудь…
Как у той, что я люблю,
Днем и ночью нежу и люблю…

Стоявшая в двух-трех шагах от него молодая женщина застенчиво прикрыла глаза рукой, смущенная столь откровенным сравнением, прячась от лукавого мужского взгляда, направленного на нее.

Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло.
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне во двор.
Тень ее прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея – стена,
Не страшна и снега пелена.
Там меха искристые лежат,
Прикрывая струн певучих ряд.
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне.

Подхватив мотив, Суара нежно пропела:

В юрту мне милей войти, чем в дом…

Знала она, не нужны ей каменные дворцы, высокие потолки, лишь бы ее любимый муж был рядом. Давно уже она привыкла к вольной жизни посреди урманов, рядом с весело журчащими ручейками, с причудливо извивающейся речушкой. Ничего другого ей не надо…

Млея под ее взглядом, охотник продолжил:

Пьяный сплю на войлоке сухом…