Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

– Посмотрим! – скинув с плеч тушу важенки, монгол пригнулся.

Осторожно ступая по земле мягкими кожаными сапогами, охотник инстинктивно чувствовал под собой все сучки, способные предательски хрустнуть в самый неподходящий момент и тем самым спугнуть ничего не подозревающих пришельцев. Монгол двигался на дразнящий его, проголодавшийся за целый день, желудок запах готовящейся пищи…

Нанизанное на самодельный вертел мясо дошло до готовности. И молчаливый Телсез подсел к девушке, потянул за конец тоненького кожаного шнурка, высвобождая затекшие до синевы кисти.

– Ух! – пленница, поднимая голову, кинула на своего невольного мучителя красноречивый взгляд, туго наполненный ярой ненавистью и жутким презрением, и мужские глаза, наткнувшись на него, ожглись, отвернулись в смущении.

В душе своей Телсез ничего не имел против нее, но он должен был доставить этот юный цветок в целости и полной сохранности, а потому и предпринимал тщательные меры предосторожности.

Не отступил он от своего неизменного правила и в этот раз, надежно спутав девчонке ноги. Его хитроумный узелок в два счета не развяжешь, времени уйдет на все много, а потому попытка бегства успеха явно бы не имела и была обречена на провал изначально. А за это время он всегда успеет насытиться…

– Ы-ы-ы! – ткнул он пальцем на место рядом с костром.

Небрежно разорвав тушку зайца, случайно подстреленного в пути, он с усмешкой на губах поделил куски на три неравные части: себе забрал побольше, своему товарищу – поменьше, что осталось – то он небрежно кинул под ноги девчонке.

– У, шайтан! – сверкнула она злыми глазами, оскорбленная столь пренебрежительным отношением к себе. – Аллах покарает тебя! – прошептали ее побелевшие губы.

– Гы-гы-гы! – Тикбул издевательски оскалил рыжие зубы.

Но голод – не родная тетка, и Баргуджин-гоа проворно потянулась обеими руками к мясу, зная, что стоит ей только чуть промедлить, как она может и вовсе остаться без еды. Такое уже случалось и не один раз.

Ее попутчики, которых правильнее было бы назвать тюремщиками, запросто могли покуситься на ее долю и забрать себе то, что она не успела доесть, пока они управлялись со своими кусками.

– Гы-гы! – жадно обглодав заднюю ножку, Тикбул, громко чавкая, с видимым на лоснящемся от грязного пота лице наслаждением обсосал жирные пальцы и потянулся, блаженно зажмуривая глаза.

Правая рука его машинально нащупала в высокой траве баклажку с остатками крепкого вина. Взболтнув, он сделал пару-другую больших глотков. Теплая волна, накатываясь, пошла по внутренностям, бурно разгоняя кровь и настраивая мысли на иной лад.

– Гы-гы! – давно он, облизываясь, поглядывал на девчонку.

Отсутствие близости с женщиной становилось вовсе невыносимым, а сознание того, что с ними вместе едет красивая девушка, сильно будоражило его. Если бы не суровые взгляды, бросаемые в его сторону Телсезом, то он, верно, давно бы уже побаловался с нею. Но всякому терпению приходит предел, видимо, именно этакий момент и наступил.

Исподволь в его подленькой душонке зрело и все накапливалось недовольство положением дел, что сложилось в его отношениях с товарищем. На первых порах роль бессловесного помощника его вполне устраивала. Но со временем Тикбул все чаще стал подумывать о том, что он и сам бы мог вполне справляться с ролью вожака.

– Избавлюсь от Телсеза или уйду от него, – вслух подумал Тикбул.

Но просто уйти, потеряться в бескрайней степи означало остаться без денег, которые его молчаливый напарник прятал на своей груди. А вот это Тикбула никак не устраивало. Не без оснований он считал, что половина всей заработанной ими суммы принадлежит ему.

На большую часть он особо не претендовал, но заполучить ее при случае был бы не прочь. Но случай сам по себе не представлялся, и в его мозгу, скрытом за узкой полоской лба, зародилась и засвербела, не давая покоя, коварная мысль о том, что случаю следует помочь…

– Надо подсобить, подстегнуть медлительный случай, – решил он.

Осталось лишь придумать, как это сделать, чтобы не вызвать гнева Духов. Опасаясь того, что Небесные Боги сурово накажут его, если он подло прирежет своего товарища спящим, Тикбул прикинул, что лучше он спровоцирует ссору, а в ней нанесет Телсезу коварный удар ножом…

Решив не откладывать выполнение задуманного им плана, Тикбул, не вставая с земли, перекатился и оказался рядом с их пленницей. Баргуджин-гоа увидела мужские глаза, налитые суровой решимостью и вздрогнула, инстинктивно сжалась, попыталась уклониться от грубых ласк, пряча свое лицо и поворачиваясь набок, но все было напрасно.

– А-а-а! – в отчаянии вскрикнула она и вцепилась зубами в грубую ладонь. – А-а-а!

– Дивана! Кикимора! – дикарь со всего размаха ударил визжащую девчонку по лицу, разбивая его в кровь. – Придушу!

Разбуженный резким вскриком, Телсез вскочил. Он сбросил с себя сладкую дрему, подскочил и изо всех сил потащил на себя насильника, сердито шипя и брызгая разгневанной слюной.

Такого вероломства от напарника он не ожидал, давно уже привык доверять ему, как себе. Тикбул задумал очевидное безумство. После такого за девчонку много не выручить, и все их труды пойдут насмарку.

– Ы-ы-ы! – свирепо оскалился он и показал желтые клыки, выражая тем самым крайнюю степень своего недовольства.

Обычно подобной демонстрации вполне хватало, но на этот раз лицо Тикбула в ответ исказилось свирепой ненавистью, узловатые пальцы его рук сжались в кулаки, что уже недвусмысленно свидетельствовало о том, что подельник подчиняться не намерен.

На миг ослепленный вспышкой ярости, Телсез шагнул вперед, чтобы схватить взбунтовавшегося напарника, перехватить его тело руками, оторвать от земли, перевернуть в воздухе, бросить его наземь и выбить из него злые намерения. Но Тикбул, зная силу напарника, бороться с ним и не собирался. В его правой руке сверкнул нож, и холодное лезвие мягко вошло в брюшину и с хрустом в ней провернулось.

– Ы-ы-ы! – изумленный пронзившей его болью, замычал Телсез.

Схватившись рукой за живот, бледнея, увидел он, как сквозь сжатые пальцы проступила алая, быстро темнеющая и густеющая влага.

Ноги предательски ослабели, подкосились, он весь осунулся вниз, чувствуя, как перед глазами побежал, набирая скорость, темнеющий берег, разгоняясь, начал переворачиваться.

– А-а-а! – лежавшая всего в двух шагах и все видевшая, Баргуджин-гоа онемела от произошедшей на ее глазах ужасной трагедии.

Ее юное сердечко буквально разрывалось от цепенящего страха и от дикого ужаса. Увиденное своими глазами коварное и подлое убийство никакой надежды на собственное спасение ей не оставляло. Если этот дикарь так жестоко расправился со своим товарищем, то ее саму ничего ладного не ждет. Сперва хладнокровный убийца вдоволь поизмывается над беззащитной жертвой, а потом лишит ее жизни…

– А-а-а! – разнесшийся по лесу отчаянный крик всполошил всех его обитателей, растревожил птиц, стаями закруживших над вершинами.

Вопль заставил Хорилартая ускорить шаг, но не лишил охотника присущей ему осторожности. Быстрее заскользил он по земле, мягче и пружинистей стала его походка. Впереди блеснула светлая полоска, и он, пригнувшись, выглянул, раздвигая рукой густую листву…

Вытерев лезвие ножа об край одежды убитого им напарника, Тикбул хищно прищурился, и по кругу полетели раскаты его истерического смеха, обдали девушку новой волной леденящего душу страха.

Плохо соображая, но стремясь любыми способами покинуть гиблое место, Баргуджин-гоа, извиваясь своим худеньким и гибким тельцем, поползла, царапая в кровь об прибрежную гальку нежные пальчики, сдирая кожу с ладоней. Безотчетное желание спастись подгоняло ее.

– Куда, дивана?! Убью! – увидев, как ускользает его жертва, Тикбул недоуменно моргнул, но быстро успокоился.

До берега далековато для того, кто ползет со связанными руками и ногами. Он в два-три хороших прыжка сможет ее догнать. А потому из-за подлого желания продлить ее невыносимые душевные и физические терзания, он неслышно ступал за нею, наслаждаясь видом ее мучений.

– Попалась, дивана! – когда до воды осталось с десяток его широких шагов, он схватил девушку за ногу, потянул на себя.

Переворачиваемая на спину, Баргуджин-гоа отчаянно закричала:

– А-а-а!

В один миг она осознала, с обреченностью поняла, что все оказалось напрасно. Ее отчаянная попытка спастись, уйдя навечно в воду, была тщетна. Ей никуда от своей страшной судьбы не убежать. Ей этого не позволят. Лицо насильника приближалось, она крепко зажмурила глаза, пронзенная дрожью обмякла, готовая к самому наихудшему…

Теперь у Хорилартая не оставалось сомнений в намерениях человека на берегу. И он успел упрекнуть себя за то, что не выстрелил в степняка, пока тот шел во весь рост и представлял собой очень удобную мишень.

А теперь он боялся, что стрелой ненароком угодит в беззащитную девушку. Бормоча сквозь зубы безмолвные проклятия, он неслышной тенью метнулся к клубку двух тел, туго сплетшемуся возле берега.

– Гы-гы! – довольно урча, Тикбул подрагивающими от нетерпения руками разодрал тонкую материю, обнажил девственно-белую грудь и восторженно заверещал, увидев перед собой два нежно-розовых соска, возвышающихся над упругими выпуклостями.

Облизнув пересохшие губы, он шершавым язычком коснулся одного из двух острых комочков нежной плоти, с торжествующим восторгом ощущая, как от его прикосновения девчонка дернулась всем телом…

Накатывалась на пологий берег очередная волна, шурша и пенясь, а затем медленно отступала, слизывая с гальки принесенный самой же песок, перекатывая маленькие камушки, увлекая их назад, на глубину.