Рассветы Иторы

– Сколько кругов мы твердили – Враг не побеждён, он ждёт своей поры на дальнем западе, кивали на Древних, не задумываясь, что это вообще должно значить. На самом деле мы просто боялись спросить самих себя, а был ли Враг вообще побеждён, или он решил, что его время не настало, и отступил на время, не желая попусту сражаться. Что, если это так. Что, если время пришло? Время Последнего рассвета.

– Несколько голословно, лорд-протектор, мы могли бы напрячься и спросить у самих Древних…

– Никаких Древних больше нет, Сайана мин Триод, – отрезал Сейм. – Они ушли сотни кругов назад. Взывать к ним бесполезно. Если кто-то из них и был способен на решительные действия, твоё видение само по себе бы их пробудило. Но нет, они уже до краёв исписали свои свитки будущего, и мы не добавим к той их пьесе ни единой строчки, как бы не старались. Судьбы Иторы отныне – не в их руках.

Помолчал.

– Меня беспокоит другое. Древние – ничто без Иторы. Они – такие же дети Ея, как мы, как и более юные Пришельцы. Если Она жива. Да, если Она жива, вы не ослышались, то сейчас всё равно спит и не способна противостоять Врагу. Потому наша цель – прекратить цепляться за пустые надежды и совершить то, на что мы ещё способны.

Сайана оглянулась на юного Тарра, но тот как будто понимал, к чему клонит лорд-протектор.

– Сайана, я знаю точное место, где был сокрыт Враг, я был там, когда он последний раз отступил.

Тягостная тишина повисла у основания старой башни.

– И это мне говорит тот, кто всего двушку назад пенял мне за обращение к вуали?

Лишь короткий кивок в ответ. И тогда Сайана сделала вид, что сдалась. Иногда этими стариками так легко верховодить.

– Выкладывайте уже.

– Нам следует воочию убедиться, что там происходит. Иначе мы даже не сможем достоверно понять, сколько у нас осталось времени. Ты же сама знаешь, вуаль не точна в хронологии видения. Это может быть и день, и седмица, и зима. И полный круг.

Сайана покачала головой.

– Лишь единожды видения вуали отстояли от момента пророчества до его исполнения немногим больше чем на две зимы.

– Если времени у нас мало, тем важнее перестать прятаться и начать действовать.

– Но вы же понимаете, что плетение вблизи Пустоши как раз и может спровоцировать…

– Я полностью осознаю опасность. Но мы должны попытаться.

Сайана промолчала, будто исчерпав все аргументы. Что ж, ей везёт, для плетения такой сложности нужны все трое. Её задумка удалась.

– Нам понадобится более закрытое пространство.

И махнула рукой, приглашая гостей внутрь. Впервые с тех пор, как она здесь поселилась.

Цитадель стольного града Милона бледным призраком нависала над ним, поневоле заставляя вжимать голову в плечи. Во всех запретных землях Восточной Тиссали не было для него более про?клятого места, как не было и более желанного. Как лихой человек, иные сказывают, не способен сопротивляться собственным позывам вернуться к местам былых преступлений, так и мужчины его рода были истинно обречены возвращаться к этим стенам, вновь и вновь наполняя себя едкой смесью из стыда и нетерпения. Подними лицо навстречу каплям дождя, вглядись в горние выси возносящихся к небу шпилей. Былого не вернёшь, но именно здесь свершилось то, что оборотило его предков вечными изгнанниками. Во славу Иторы-матери, во имя будущего всего рода человеческого пред светлым ликом Ея.

Досужие басни. Но сколько не морщись от их навязчивого рефрена, легче не будет. Барды в придорожных тавернах собирают свою горькую монету сказаниями былого, но не достанет ему от тех песен ни облегчения, ни иной судьбы. Зачем вспоминать беды целого мира, ему бы с самим собой разобраться.

Вот она, его стыдная тропа. Семьсот проклятых ступеней мокрой змеёй елозят зигзагами до самого основания цитадели. Здесь даётся начало привычному спектаклю, как дань древней традиции, от одной мысли про которую в груди начинала ворочаться холодная ярость.

Да кому вообще нужен весь этот дурной балаган! Предкам? Они давно упокоены и позабыты. Ныне живущим? Большинству их них всё едино, они его знать не знают.

Но ритуал всегда следовал древнему уговору.

Путевой скарб оставлен под присмотром служки безымянного постоялого двора в основании городского муравейника, необходимый путь проделан, настала пора прощаться со спасительным инкогнито.

За плечами тяжёлыми крыльями хлопнули полы плаща, с холодным скрежетом полезла из ножен неуклюжая сталь. Предатель, легендарный меч Тсанниса. Бесполезная, но памятная вещица. И последняя деталь – в сырых волосах блеснул неказистый серебряный обруч под цвет наследных светло-серых глаз. Теперь образ закончен.

Задрав голову, он горестно вглядывался в клубы вечернего тумана. Семьсот проклятых ступеней. Тут же привычно заныло больное колено. Да, нам вон туда, на самый верх, иди и терпи.

За спиной раздались первые ахи и охи зевак, но это ещё ерунда, веселее будет, когда настоящая толпа соберётся, а она соберётся непременно.

Он решительно тронулся в путь, стараясь держать гарду повыше, чтобы острие не шаркало по мокрому камню. Главное теперь – не оглядываться. На эти бледные от страха лица, на эти сжатые от ненависти губы.

Люди знали, что означает его визит. Не в деталях, конечно, нечасто мужчины его рода здесь бывали за последние круги, но то всякому ведомо, что вестники зла неумолимы, ничего хорошего от возвращения изгнанника не жди, вопрос лишь в масштабе грядущей беды.

И кого волнует, что гонец не виновен, всё едино доносящиеся из-за спины первые досадливые крики были обращены не к тем вестям, что он нёс, а к нему самому.

Что тебе здесь надобно, пёс безродный.

Ха, будь он на деле тем безродным, только бы его здесь и видели. Нелепая судьба, служить народу, который его об этом нисколько не просил. Им пугают детей. О нём рассказывают небылицы. Хвала Иторе, хоть на улицах не узнаю?т вне положенного ритуала. А всё потому, что даже самый его образ в рамочке есть дурное предзнаменование и ни одна добрая хозяйка такового в родном дому не потерпит, во избежание. Да никто и не настаивает.

Другое дело обнажённый Предатель, чёрный плащ из меха зверя ургуара и серебряный обруч как символ родового проклятия.

Почто тебя Дофин Гарнийский по пути не прихватил.

О, это отдельная история. Его, конечно, многие жаждали сыскать да запереть в темницу до выяснения, а в Гарни на то цельный культ, считается, что будучи взятым в полон, он дарует гарнийским предателям вожделенную свободу, мол, регент Восточной Тиссали за тот полон разом простит измену времён Войны Завета и дарует долгожданное отпущение. И ведь содют в железа каждую зиму каких-то безвестных бродяг, да всё без толку.

Гарнийский удел, стоило плохонькому миру с харудами немного закрепился, остался сущим недоразумением на карте, и если для тиссалийцев сопредельное государство было лишь поводом для насмешек, то для их рода каждый следующий Дофин служил немалым поводом для ненависти. Давнее подлое нападение тёмной гарнийской ночью вызывало в нём ничуть не потускневшие эмоции. Даром что никаких надежд избавиться хотя бы от этого груза былого не оставалось.

История Средины вообще была собранием старых обид, былых мерзостей и прошедших измен. И с новыми кругами груз оных только продолжал расти.

Его губы исказил неприкрытый оскал. Вот и первая часть безумного спектакля.

Два латных алебардиста с жестяным грохотом скрестили перед ним древки.

– Ты изгнан и недостоин этих стен, немедленно оборотись!

Гнилые боги, вы бы хоть слова как следует выучили.

– Я ведаю про детали уговора, страж, и затем требую предстать пред очами Совета!

– Так подтверди же, что ты достоин сего!

И далее по тексту.

Его донельзя изводили все эти пустые напыщенные речитативы стародавних оборотов, ритуальные помахивания плюмажами и расшаркивания в духе каких-то дурных тропических птиц. Над ним, как и прежде, нависала громада Белой цитадели, и потому у него напрочь заканчивалось всякое терпение. Вместо очередной бессмысленной реплики хотелось врубить с плеча, чтобы зубы полетели прочь в кровавых ошмётках. Парадные гриди Пресветлого, ох, Итора Всеблагая. Бежал бы ты отсюда, мальчик, покуда цел. Предатель – не боевое оружие, но в умелых руках даже простая палка смертельна.

Довольно, здесь закончили.

Алебарды нехотя разошлись, пропуская его дальше. Лучше бы толпу задержали, служивые, что-то она слишком быстро растёт. Но нет, куда там, за ним по ступеням уже катилось вверх встревоженное море головных уборов.

Горшечники, мастеровые и шорники в простых шерстяных капюшонах, гильдейские старшины в широкополых шляпах, доктора в чёрных беретах, сёстры-послушницы в «крылышках». Рокот голосов постепенно перерастал в птичий грай, становясь громче каждый раз, когда кто-то летел толпе под ноги, споткнувшись о ступени. Людское скопище потихоньку себя заводило.