Рассветы Иторы

Профессора Торнус и Гиппарх уже наверняка на месте, и лучше бы их держать в поле зрения, ежели планируешь впоследствии с успехом аспирантуру завершить, вот и мантия одного из них мелькнула меж колб пустотных установок.

Тэ-эк. Двушка-другая времени и всё готово. Вот первая из заветных хрустальных пластинок помещена в зажим, готовая к демонстрации. Взревела реторта, заполняя жаром газовой горелки внутренность полостной камеры, раскаляя её толстые керамические стенки сначала докрасна, а потом сдвигая вырывающийся оттуда луч в сторону жёлтого спектра и лишь потом делая свет молочно-белым.

Не самый удобный способ светоизвлечения, и тугоплавкость лучшей имперской керамики едва ли позволяла добиться нужного жара, но зато получаемый непрерывный диапазон был гордостью их лаборатории, замшелые начётчики из Университета Тиссали едва ли смогут похвастаться подобными достижениями в ближайший круг. А всё потому что как есть ретрограды. Они до сих пор свято уверены в том, что световые флюиды суть поток истечения особой жидкости, что конечно же есть полная глупость, это вам на факультете всякий скажет.

А вот и главное тому доказательство, лицезрейте, маловеры, сфокусированный пучок света, преломившись на хрустальной пластинке, успешно остановил свой бег на серебряном проективном экране. Под вой реторты в лаборатории затянулась молчаливая пауза.

Брат Сонео напряжённо оглянулся. Он ожидал иной реакции. Можно сказать, миг его личного триумфа, как же, сыскал, привнёс, пусть и по наущению брата Гвилло, но всё-таки прикоснулся к непознанному, а тут такой приём.

– Это чего такое?

Голос профессора Торнуса по обыкновению был желчен и скрипуч.

– Мы с братом Гвилло сигнализировали…

– «Сигнализировали», – всё так же желчно передразнил профессор Торнус, после чего перешёл на по-обыкновению назидательный лекторский тон:

– Кафедра ещё три седмицы назад на заседании постановила, что дальнейшие исследования болидов не представляют научного интереса, сами же упавшие тела, согласно всем наблюдениям, представляют собой осколок звёздной материи Кзарры, по случаю долетевшей до нас через внемировую пустоту. Разве что отбывающая на днях философская экспедиция всё-таки сыщет следы сей звёздной материи на дальних северах и предоставит нам образцы для дальнейшего исследования, в чём высокое собрание сомневается, тогда и только тогда можно будет вновь открыть исследователький проект, покуда же прокурору факультета заповедано выделять ассигнования на эти заведомо пустые штудии.

Профессор Торнус перевёл дух, по дурной привычке шмыгнув носом.

– Вы наслышаны про сие, аспирант пятой зимы Сонео?

Брат Сонео почувствовал, что краснеет, но понадеялся, что в полумраке подобное малодушие останется не замеченным. Между тем профессор уже включил дальний проектор, на засветившемся вскоре экране появилась та же полосчатая диаграмма, что проецировал до этого брат Сонео.

– Как вы видите, линии излучения и поглощения на обеих пластинках в точности соответствуют друг другу, а небольшой смещение влево с невероятной точностью описывается формулой профессора Ктуна с философского факультета, – тут профессор Торнус ревниво вздохнул, – происходя из скорости движения осколка звёздной материи относительно проекционного аппарата в момент фиксации на хрустальную пластинку. К сожалению, указанный эффект слишком хорошо известен, чтобы стать основой даже курсовой работе студиозуса второй зимы обучения. Не так ли, коллеги?

Брат Сонео в ответ смущённо прочистил горло и понуро двинулся вынимать пластинку. Экран погас. Коллеги-студиозусы зашептались по углам, покуда обнаружившийся профессор Гиппарх из дальнего угла продолжал помалкивать, только металлическим зубом сверкал в своей привычной хищной улыбке.

А ведь это была его идея поискать в архиве, да и семафорил с верхотуры он не зря, наверняка брат Гвилло заранее всё ему подробно доложил. Так почему молчит, почто ни в чём не повинному брату Сонео такое поношение?

Впрочем, ладно, пострадать в борьбе за светоч знаний это есть вящий элемент жизни любого студиозуса, особливо такого, что уж там греха таить, не хватающего звёзд с неба, как брат Сонео.

Ладно вам. Будь, что будет. Экран вновь зажёгся, проецируя вторую пластинку.

В лаборатории раздался уже откровенный смех.

Снова та же полосчатая картина, на оптическом факультете студиозусов с первого курса обучали бегло читать всё это чисто магическое для посторонних чередование ярких разноцветных полосок светлого и тёмного. Все собравшиеся уж точно были не новичками и владели сим искусством премного в совершенстве. Что этот студиозус решил им доказать?

– Брат Сонео, может, вы всё-таки прокомментируете цветографии, которые вы так спешно сюда доставили, а то нам с коллегами уже начинает казаться, что вы попросту разучились вовремя отступать, когда вас тыкают носом в вашу собственную научную отсталость? Что нового собравшимся могут рассказать пластинки профессора Ктуна?

Профессор Торнус продолжал язвить, профессор Гиппарх продолжал сверкать зубом.

Да что ж ты поделаешь.

Брат Сонео прочистил горло и всё-таки сумел из себя выдавить слабеньким голоском:

– Вы правы, кхм, профессор Торнус, пластинки, запечатлевшие таинственные болиды, действительно в точности повторили спектрограммы полуденной Кзарры, как она наблюдается нами сквозь небесную сферу Иторы. Но к профессору Ктуну эти пластинки никакого отношения не имеют.

И тут, наконец, громогласно рассмеялся профессор Гиппарх.

– Коллега Торнус, вы совершеннейший, простите, идиот. Промеж конференций, разумеется, экземпляры пластинок профессора Ктуна в строжайшем секрете хранятся на факультете философии, и аспиранту нашего факультета бы их точно не доверили!

Сбитый с толку подобной отповедью профессор Торнус некоторое время жевал губами, но потом всё-таки нашёлся.

– Так что же это, просто архивные цветографии Кзарры?

Смех профессора Гиппарха принял на это раз совершенно сардонические нотки.

– Ну вы же сами видите, сдвиг по профессору Ктуну! Кзарра, по-важему, принялась на нас падать с небесей в момент экспозиции?

– …бракованные призмы аппарата? – неуверенно нашёлся после очередной паузы оппонент.

– Садись, два, как говорили мой учитель арифметики в базовой школе.

Профессор Гиппарх решительным движением открыл краны верхних газовых светильников, останавливая на сём экзекуцию и выходя вперёд.

– Покуда все носились с формулами профессора Ктуна и спорили о необходимости сбора экспедиции, я всё думал, где-то я уже такое видел. И сдвиг этот, и подобие – только подобие, сколько раз вас тыкать носом, ну ладно философы, но вы-то, где третья полоса, я вас спрашиваю! – тут все принялись вглядываться внимательнее, в лаборатории раздалась серия досадливых кашляющих звуков, покуда профессор Гиппарх продолжал, – всё это я уже видел раньше. Именно с этим я отправил семафорограмму в репозиторий, где в это время пребывали по делам факультета студиозусы брат Сонео и брат Гвилло, и вот, сии учёные мужи таки сыскали необходимое!

Профессор Гиппарх изобразил драматический поклон в сторону красного как рак брата Сонео, после чего для закрепления успеха прошёлся по лаборатории, схватил студиозуса за руку, воздел её над головой и принялся так трясти, изображая тем какой-то нелепый народный танец.

Брат Сонео смущённо выпростался из его цепких объятий и попытался с тем ретироваться, но не тот-то было. Заспорившие было в своём обыкновении профессора снова о нём вспомнили.

– Так что же это за пластинки, я не вижу на них никаких номерных артикулов! – профессор Торнус тянул брата Сонео за другой рукав.

Снова смех профессора Гиппарха.

– Коллега цепляется на спасительную соломинку, как не стыдно, уж не подозреваете ли вы нашего аспиранта в банальном подлоге, тем более что он в таковом вовсе не заинтересован. Брат Сонео, поясните профессору, где же вы сыскали сей драгоценный артефакт?

Снова все на него уставились. Зачем он вообще в это дело ввязался.

– Кхм, простите, я как бы…

– Да вы не стесняйтесь, излагайте, как есть.

– Это не экспонат основного репозитория, потому и номерных артикулов не положено.

Тут профессор Торнус буквально подпрыгнул:

– А ну давайте чётче, брат Сонео, что за второсортным материалом вы нам тут всем голову морочите!

Уф, как бы объяснить.

– Это из коллекции профессора Танно.

– Что вы там мямлите? Профессора Танно, основоположника оптического факультета, да и всей науки о свете, изобретателя цветографических пластинок? Как его работы могли не оказаться в основном репозитории!

Тут снова подал голос профессор Гиппарх.