Синдром Дао

Директор как-то нервно передернул плечами и окинул грустным взором клетку с птичками.

– Не узнает, да? – огорченно произнес он. – Ай-ай, вот незадача. Но вам действительно не стоит переживать: иногда память может уходить, а потом возвращаться… Вы знаете, у вашего папеньки есть одна идея-фикс. Каждое утро он требует у медсестер отчет об утопленниках. О тех, кто утонул накануне вечером, с шести до восьми часов. Однажды кто-то из персонала в шутку спросил, интересуют ли его имена утонувших во время телешоу «Большая стирка». Ваш отец покачал головой и на полном серьезе ответил, что программа начинается в 21:00, а посему эти несчастные его не волнуют.

– Н-да, удивительный пунктик, – протянул я из глубины уютного кресла, в задумчивости потирая подбородок. – Это у него единственное – м-м-м – отклонение от нормы?

– Да, во всем остальном ваш папенька – образец здравомыслия, – откликнулся директор, рассеянно переводя взгляд в окно. – Ну разве что еще одна деталь: иногда он уверяет, что видит некий рот – на ветке дерева, под столом, в луже воды, где угодно – и этот рот выдвигает против него обвинение. Этакий рот-обличитель, рот-прокурор – забавно, да?

Глава санатория хохотнул, но тут же осекся и виновато на меня посмотрел.

– Ну да, с этого злополучного рта все и началось, – понимающе кивнул я, сделав вид, что не заметил профессиональную бестактность собеседника. – Так вы говорите, по большому счету мой отец не доставляет вам хлопот?

– Да-да, уверяю вас, он идеальный пациент, – поспешно сказал директор, словно пытаясь загладить свой промах.

– В таком случае, вы не будете возражать, если я оставлю его здесь еще на месяц? – с улыбкой поинтересовался я, отрываясь от удобного сидения.

– Ну что вы, какие могут быть возражения! – почти с упреком воскликнул хозяин уютного кабинета и широко развел руками. – Мы будем только рады. Оплату можете произвести в первый день нового, так сказать, сезона. Или даже чуть позже: вы зарекомендовали себя аккуратным плательщиком и весьма приятным человеком. А мы таких клиентов очень и очень ценим.

– В таком случае, по рукам! – бодро воскликнул я и направился к выходу. – До новых встреч!

– Одну секундочку, – остановил меня в дверях директор. – Вы знаете, в комнате, где живет ваш папа, несколько мелких неисправностей, а денег на ремонт хватает далеко не всегда. Если вы сочтете возможным безвозмездно оказать заведению спонсорскую помощь, мы будем очень признательны.

– Сколько же? – осторожно поинтересовался я, пытаясь подавить грустный вздох: блин, так и знал, не избежать со стариком лишних расходов!

– Да немного, – повел рукой директор, словно отмахиваясь от досадной необходимости говорить на эту тему. – Тысяч пять-десять вполне достаточно.

Я чуть не поперхнулся: десять тысяч – это половина месячной платы за полный пансион! Но я постарался не выдать возмущения и спокойно сказал:

– Думаю, пять тысяч я смогу потянуть. Пожалуйста, напишите номер счета, куда надо перевести денежку.

– Да бросьте, нужна вам эта морока с банковскими переводами? – протестующе замахал ручками директор. – Когда в следующий раз придете к папеньке, просто занесите деньги сюда, и вся недолга.

– Хорошо, – кратко ответил я и оставил кабинет любезного вымогателя.

***

Решив проблему профессиональной заботы о старике, я вплотную занялся собственным здоровьем. Чтобы продолжать вести обычное существование, мне нужно было во что бы то ни стало выяснить, что же произошло в Китае с моими руками и ногами, поставить точный диагноз заболевания. Без этого знания моя жизнь, скорее всего, напоминала бы непрестанное хождение по минному полю: не знаешь, когда и где подорвешься, и поэтому каждую секунду находишься на грани нервного срыва.

Однажды утром, собрав всю волю в кулак, я отправился в поликлинику. Нет нужды говорить, что медицинское обслуживание и отношение к людям здесь было совсем не такое, как в шанхайском госпитале. Чтобы попасть на прием к хирургу, куда меня направил терапевт, пришлось пройти все круги ада, по каплям и кусочкам сдавая содержимое организма на анализы. Возле кабинетов с приоткрытыми дверями, в которых маячили томные лаборантки, стояли толпы озверевших от ожидания больных и здоровых людей. Последние стремительно утрачивали здесь и здоровье, и человеческий облик: время от времени то в голове, то в хвосте очереди вспыхивали ссоры с криками и визгами, и нервные особи обоих полов разве что не выцарапывали друг другу глаза. После каждого визита в клинику я ощущал себя пресловутым выжатым лимоном, из которого утекли в никуда все жизненные соки.

Наконец анализы были сданы, и я записался на прием к сосудистому хирургу. Придя ровно к назначенному времени, я просидел за дверью целых полтора часа (врач очень неспешно занималась ветераном ВОВ) и зашел в кабинет уже в полуобморочном состоянии. Едва взглянув на сухопарую брюнетку с гестаповским прищуром и скрещенными на груди руками, я понял, что она из тех, кто выбирает медицинскую карьеру с единственной целью – безнаказанно реализовывать врожденную склонность к садизму.

– Вам не кажется, что вы слишком молоды для проблем с сосудами? – вместо приветствия сказала врачиха сиплым, будто надорванным голосом – в нем слышалось неприкрытое презрение ко мне, убогому. – И вообще, это самое неинтеллигентное заболевание из всех возможных: со школы смолите, как паровозы, пьете не просыхая, полжизни валяетесь на диване, издеваетесь над сосудами как хотите, а потом приползаете к докторам – ах, помогите, умираю!..

– У меня и не может быть интеллигентного заболевания, – заявил я, без приглашения садясь на стул. – Потому что я быдло, выходец из рабочего класса, люмпен от плоти и крови. Кстати, исправно плачу налоги, из которых вы получаете жалование. Поэтому сколько угодно лепите из себя королеву, только исправно занимайтесь моим здоровьем.

Гестаповка бросила на меня злобный взгляд, фыркнула, но воздержалась от дальнейших комментариев. Она села напротив и потребовала рассказать, что там со мной стряслось – со всеми нюансами и симптомами. Пока я подробно излагал историю недуга, врачиха ни разу на меня не посмотрела – не уверен, что она вообще слушала мои разглагольствования. Она небрежно прошерстила кипу бумаг с результатами анализов, потом уставилась в монитор компьютера и просидела с каменной физиономией, пока я не замолчал. Все это время на лице у нее работала только одна мышца – жевательная: она гоняла за щекой резинку, и каждое мускульное движение сопровождалось негромким постукиванием зубов друг о друга.

Закончив говорить, я протянул хирургу толстую папку с моим делом из китайской клиники, но она тут же с остервенением швырнула ее обратно.

– Я вам тут не нанималась изучать в подлиннике трактаты Желтого Императора[34 - Согласно легенде, Желтый Император (Хуанди) был одним из предков китайского народа и основателем традиционной китайской медицины. Ему принадлежит труд «Внутренний канон Желтого Императора» – древнейшая книга по медицине в Китае.], – сквозь зубы прошипела врачиха – мне почудилось, что вслед за шипением у нее изо рта вот-вот покажется раздвоенный язык. – И тем более следовать рекомендациям китаёз. Я как-нибудь сама буду вас лечить.

Она выписала мне направление на УЗИ и велела сделать в соседнем кабинете трехмерный снимок сосудов.

– Бесплатно? – уточнил я, наивно полагая, что все дополнительные услуги покрываются медицинским полисом.

– Вы вообще откуда свалились? – ошалев от моей простоты, с каким-то даже участием спросила змеюка. – Если все станет бесплатно, мы-то как будем деньги зарабатывать? Ваш рентген стоит три шестьсот, оплатите в кассе и идите делать снимок. Потом сразу возвращайтесь сюда.

– Тысяча двести за каждое измерение, – быстренько подсчитал я. – Жить в трехмерной Вселенной становится все накладнее. Я могу хоть, по крайней мере, сделать УЗИ вне очереди? Скажу, что от вас.

– А вы что, инвалид? – издевательски усмехнулась она. – Или ветеран войны и труда? Постоите в очереди, ничего с вами не станет.

Я вздохнул от безысходности и унизительности этой ситуации и поплелся исполнять поручения гестаповки. Спустя каких-то полтора часа я выложил у нее на столе туманные изображения своей кровеносной системы. Сосуды на них были подозрительно белые – даже я, далекий от медицины человек, понимал, что так быть не должно. Нахмурившись, врачиха склонилась над снимками и долго их разглядывала. Наконец, она подняла глаза и сурово на меня посмотрела.

– Я пока не готова сказать что-то определенное насчет вашего состояния, – сказала она сухо и спокойно. – Но ясно одно: положение у вас более чем серьезное. Я должна посовещаться с коллегами по поводу лечения. Пока что выписываю лекарство – принимайте его каждый день на протяжении недели. Через неделю придете ко мне, будем дальше смотреть. Всего хорошего…

Время, что садистка врачиха отвела на вынесение вердикта, показалось мне вечностью. В эти семь дней я иногда думал, что не выдержу нервного напряжения и сойду с ума. Но я не сошел с ума: утром и вечером я принимал выписанное лекарство – заглатывал капсулу в красной облатке, словно выполняя обряд собственного спасения, словно читая «Отче наш», – и каждый раз испытывал приятное расслабление. Наверное, в снадобье была подмешана доза успокоительного, иначе с чего бы оно оказывало такой эффект?

В день «Страшного Суда» я оделся во все белое и пошел слушать окончательный приговор. Я надеялся, что перед кабинетом снова будет очередь и оглашение моей участи отложится хоть на часок. Но, как назло, в коридоре не было не души, поэтому я обреченно вздохнул и сделал шаг навстречу судьбе.

– Боюсь, ситуация еще хуже, чем я предполагала, – бесстрастно сказала хирург, велев мне сесть напротив. – У вас не просто атеросклероз, то есть не простое отложение бляшек на стенках сосудов, затрудняющее кровоток. У вас с самой кровью какая-то странная вещь происходит. Из нее словно испаряется жидкость, кровяные клетки кристаллизуются и превращаются в известняк. Можно сказать, сейчас ваша кровеносная система наполовину состоит из мела, и, судя по всему, процесс превращения крови в твердое вещество необратим…

– То есть вы хотите сказать, что мое заболевание неизлечимо? – произнес я страшное слово, чувствуя, как начинаю каменеть – от макушки до пят. – Неужели ничего нельзя сделать, чтобы остановить этот процесс?

– К сожалению, современная медицина еще не сталкивалась с подобным явлением, – пожала плечами врачиха. – Возможно, конечно, попытаться сделать операцию: полностью очистить кровеносную систему от известняка и влить в вас две трети новой крови. Но такая операция, скорее всего, возможна только за границей, к тому же, она будет стоить неимоверных денег. А положительный исход вряд ли кто может гарантировать.

– Доктор, вы можете сказать со всей прямотой: что меня ожидает? – как можно спокойнее поинтересовался я.

Хирург снова повела плечами – на этот раз с некоторым раздражением.

– Вас ожидает то же, что и других больных с тяжелым атеросклерозом, – сухо сказала она. – Ампутация одной ноги, потом другой. Затем, возможно, дело дойдет до рук…

– Ясно – поэтапное превращение в овощ, – невесело усмехнулся я. – А сколько мне вообще осталось жить с такой болячкой? Когда завещание писать?

– Если вы готовы говорить на эту тему, то, пожалуйста, мужайтесь, – устало сказала врачиха. – При самом лучшем раскладе жить вам осталось не больше года. Скорее всего, меньше. Поэтому с завещанием не тяните. Мы, конечно, попытаемся сделать все возможное, чтобы затормозить процесс, но…

И она впервые с какой-то человечностью во взгляде развела руками.

– Я понял, я все понял, – пробормотал я и медленно поднялся со стула. – Что ж, спасибо за откровенность. Я, пожалуй, пойду. Если что, запишусь к вам на следующей неделе… Всего хорошего…

Идя к выходу, я чувствовал, что у меня безвольно подгибаются ноги. До сих пор удивляюсь, как они тогда вообще не отказали и донесли меня до дома.

***

Бедняга, испытавший потрясение, подобное моему, на какое-то время становится неадекватным. Наверное, защитные силы организма блокируют часть сознания, отвечающую за здравомыслие, и тем самым не дают мозгу моментально взорваться. Так человек, только что несильно сбитый машиной, молодецки вскакивает на ноги: он совершенно не чувствует боли, смеется, подшучивает над своей неловкостью, наотрез отказывается от посещения травмпункта – и лишь на следующий день понимает, что у него сломаны ребра.

Пережив первый шок, я отсиделся в сумрачном коридоре поликлиники и вышел на улицу с пофигистской мыслью: «Ну и подумаешь! У меня в запасе еще целый год!» Эта не слишком оптимистичная мысль почему-то подняла мне настроение, и я вернулся домой, испытывая ненормальный прилив бодрости. Я энергично принялся за весеннюю уборку квартиры и повсюду на два раза вымыл пол, израсходовав целый флакон дорогущего шампуня для волос.

Довольный результатом, я выпил чайку и, испытывая приятное головокружение от запаха свежести, решил, что далее мне нужно устроить грандиозную стирку. Сказано – сделано: я вытащил из своего и отцовского шкафа все содержимое, свалил в кучу на благоухающий пол и загрузил в машинку первую партию белья. Пока старенький автомат с недовольным бурчанием делал свое дело, я вытряхнул из дорожного чемодана остатки ношенной одежды. Перед тем как кинуть в общую кучу джинсы, я вывернул наружу карманы, чтобы случайно не постирать деньги. Однако вместо купюр на пол упало несколько вырванных из блокнота листов бумаги. На них рукой Сун Лимин были написаны иероглифы. Я наклонился и поднял листики. На самом верхнем я опознал знаки китайской идиомы: «Бин жу гао хуан» – «Болезнь поразила жизненно важные органы».