Синдром Дао

– Подожди, я сейчас, – сказала она, вставая с кровати и идя к двери.

Вскоре китаянка вернулась с деревянной шкатулкой в одной руке. Другой она держала сотовый телефон, на ходу перебрасываясь с собеседником короткими фразами. Сун Лимин поставила шкатулку на постель, открыла ее и достала целлофановый пакетик с листьями, напоминающими малиновые. Она вытащила один из них, велела мне открыть рот и сунула лист под язык.

– Сейчас тебе станет легче, – пообещала китаянка. Она придвинула стул к изголовью кровати и села подле меня. – Учитель сказал, что нужно ехать в больницу, раз все так серьезно. Я вызову такси до Шанхая.

– Такси ведь только до моста сможет доехать, – возразил я. – А как же я туда доберусь, если даже пальцем пошевелить не могу?

– Не паникуй, что-нибудь придумаем, – пообещала Сун Лимин. – У тебя медицинская страховка есть?

– Да вроде есть какая-то, – не очень уверенно ответил я.

– Ну вот и славно, за больницу платить не придется, – утешила меня та. – Как там боль – уменьшается?

– Кажется, да, – удивился я. По мере того, как растворялся под языком сладковатый на вкус листик, острая боль понемногу притуплялась и остывал жар, терзавший мои конечности. Мало того, я почувствовал нечто вроде легкого опьянения – меня потянуло в сон. – Это что – какой-то наркотик?

– Это лекарственное растение с обезболивающим эффектом. Русского названия, к сожалению, не знаю, – сказала она. – Привыкания не вызывает, но можно сильно отравиться, если переусердствовать с дозой. Спать хочешь?

– Угу, – отозвался я, чувствуя, как сами собой закрываются глаза и меня затягивает в черный тоннель.

– Хорошо, ты тогда поспи, а я организую поездку, – откуда-то издалека донесся голос Сун Лимин. – На всякий случай оставляю еще один листочек: вдруг ты снова проснешься с сильной болью. Не мучиться же тебе всю дорогу.

– Спасибо, – выдохнул я сквозь губы, уже скованные сонным параличом, и провалился в небытие.

Когда я проснулся, уже совсем рассвело. Ноги и руки по-прежнему были невообразимой расцветки и вибрировали от гудящей боли, правда, не такой сильной, как на рассвете – вероятно, успокоительный эффект растения еще не прошел. Не дожидаясь, когда он закончится и меня вновь начнут поджаривать в адском пламени, я взял с тумбочки листик и сунул его под язык. Пока я валялся, прислушиваясь к постепенно затихающей боли, в комнату тихонько вошла Сун Лимин. Заметив, что я уже не сплю, она сказала, что вызвала такси и нашла способ доставить меня на ту сторону озера.

Способ оказался слегка унизительным: за мной явились два малорослых, но коренастых жителя деревни, уложили на строительные носилки и снесли вниз. Во дворе стоял велосипед с прицепленной сзади коляской. Китайцы меня осторожно подняли и усадили в нее. Мои ноги оказались слишком длинны и безвольно повисли за деревянным бортом коляски: они были словно набиты ватой, как у тряпичной куклы, и по-прежнему ничего не ощущали. Сун Лимин что-то сказала помощникам – те подняли мне ноги в коленях и уперли носками в деревянный край. После этого один из парней забрался на велосипед и выехал за ворота, а второй подхватил носилки, и они на пару с Сун Лимин отправились пешком к озеру.

У моста ребята снова положили меня на носилки и понесли через водоем, как груду строительного материала. На вершине арки они опустили меня вниз и устроили перекур. Я вспомнил, как всего пару недель назад мы с Сун Лимин терпеливо пережидали здесь, пока Сяочжу на больных ногах преодолеет спуск – в тот день я и представить не мог, что скоро сам окажусь в незавидном положении безногого.

Наконец, работяги доставили меня до такси, что уже ожидало на другом берегу озера, получили по купюре и отправились по своим делам. Мы же с китаянкой поехали по уже знакомому мне маршруту – правда, настроение у меня было далеко не такое радужное, как по дороге в деревню. Тогда я был весь в ожидании чудес и открытий, а сейчас пребывал в подавленном состоянии, не зная, что за сюрприз приготовило мне тело и чего еще стоило ждать от жизни.

Какое-то время мы с Сун Лимин молчали, хотя меня так и подмывало задать ей несколько вопросов об увиденном прошлой ночью в спальне Учителя. Однако вместо этого я спросил китаянку, что произошло в доме Сяочжу и почему она столь поспешно оставила меня одного в пещере.

– Ах да, я ведь до сих пор не рассказала тебе об этом! – спохватилась Сун Лимин. – Для малютки Сяочжу все сложилось наилучшим образом, и можно надеяться, что теперь она сможет окончательно выздороветь. Но обо всем по порядку. Вчера после обеда Го Сидэ по обыкновению уложила дочку поспать. А сама стала бродить по ее комнате и рассматривать деревянные панно, что вырезал во время ремонта мастер Ли. На каждом панно внизу есть название. Одно из них изображало юную танцовщицу с тигровой шкурой в руках, и под ее фигурой Го Сидэ прочла: «Китайская девушка». Женщину насторожило, что танцующая лицом очень напоминает Сяочжу, а название почему-то вызвало у нее смутное беспокойство. Сначала Го Сидэ не могла понять, отчего ее так встревожили эти простые слова, но потом вдруг до нее дошло: это же строка из песни, которую постоянно напевал мастер: «Я люблю тебя, китайская девушка»! Го Сидэ тут же припомнила, что именно после этих слов в дочку словно вселился злой дух и она расцарапала тебе руки. И еще, глядя на шкуру в руках танцующей девочки, она вспомнила, как плотник в шутку называл Сяочжу Маленькой Тигрицей. Все эти совпадения сильно взволновали женщину. Она тут же позвонила мне и попросила прийти, чтобы помочь ей разобраться со всем этим. По дороге к дому Сяочжу я уже ясно видела, что нужно делать дальше. Зная колдовской метод мастера Ли, я предположила, что под этим панно или рядом с ним скрывается недостающая седьмая кукла, ставшая причиной припадков у малютки Сяочжу. И оказалась права! Мы сняли панно и обнаружили в стене небольшую нишу. Там лежала тряпичная кукла, а к ее фигурке была привязана записка. В ней мастер Ли, указав свое имя, написал, что если хозяйская дочка услышит от кого-нибудь слова «Woaini, zhonggodeguniang», то непременно превратится в тигра. Прекратить же колдовство можно, если отыскать куклу и сжечь ее. Мы тут же бросили заколдованную фигурку в камин. От нее повалил такой смрадный дым, что если бы Го Сидэ тут же не распахнула все окна, мы бы точно задохнулись. Пока кукла горела, спящую Сяочжу буквально подбрасывало в постели, ее тело извивалось, словно червяк в огне. Мы видели воочию, как у нее под кожей двигаются суставы и руки с ногами начинают принимать свой изначальный вид. Прямо скажем, зрелище не для слабонервных. Когда же все закончилось, девочка погрузилась в глубокий сон, и у нее даже цвет лица изменился, стал более здоровым. Вот такое счастливое окончание всей этой запутанной истории…

– Да уж, настоящий голливудский хэппи энд, – кивнул я и невольно бросил взгляд на собственные изуродованные ноги. – Вот бы такой же финал и для моей истории.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – ободряюще улыбнулась Сун Лимин и тихонько похлопала меня ладошкой по плечу.

Глава пятнадцатая

Больница, куда меня привезла Сун Лимин, находилась почти на окраине Шанхая, и мне снова не удалось полюбоваться небоскребами в центре города – впрочем, до них ли мне было теперь? Пока китаянка в приемном покое общалась с обслуживающим персоналом, я оставался в такси, все еще пребывая в заторможенном наркотическом состоянии. Я сидел, безвольно прильнув лбом к стеклу и вяло уставившись на сияющие корпуса госпиталя.

Сун Лимин вернулась в сопровождении двух высоких санитаров, одетых в ярко-голубую униформу. Один из них катил перед собой инвалидное кресло – я догадался, что оно предназначалось для меня. Медработники с ловкостью извлекли меня из автомобиля, осторожно усадили в кресло и покатили к дверям больницы, весело переговариваясь и смеясь. Они были молоды, полны сил и здоровья – им ничто не мешало радоваться жизни. Санитаров никто не обязывал соблюдать скорбное молчание и строить сочувственные физиономии в присутствии обезноживших пациентов. Сколько таких бедолаг ежедневно проходит через их руки – разве на всех напасешься сочувствия?

В приемном покое – чистом и роскошном, как холл пятизвездочного отеля – было почти пусто, лишь два-три пациента ждали у регистратуры, когда их пригласят к окошку. Больных иностранцев со страховкой обслуживали отдельно, поэтому мне не пришлось тратить время на ожидание в очереди: я у них такой был один. Просто санаторий класса люкс!

Меня загрузили в лифт для людей с ограниченными возможностями, доставили на верхний этаж и долго возили из кабинета в кабинет. Там меня осматривали, прослушивали и ощупывали улыбчивые врачи. Они спрашивали, не страдаю ли я сердечными заболеваниями, нет ли у меня аллергии на еду, лекарства и хорошо ли свертывается кровь.

– Так хорошо свертывается, что даже свежие раны не кровоточат, – ответил я.

Врачи посмеялись над моими словами и что-то уточнили у Сун Лимин. Та, очевидно, сказала, что это не шутка, потому что люди в белых халатах прекратили смеяться и еще раз внимательно оглядели мои глубокие царапины.

Наконец после двухчасового осмотра меня отвезли в кардиологическое отделение и разместили в отдельной палате. Юная медсестра раздела меня догола, обтерла с ног до головы влажной губкой и облачила в уютную больничную пижаму. Потом принесли меню обеда и предложили выбрать еду на свой вкус. Я ткнул в несколько фотографий блюд, самых аппетитных на вид.

Пока готовилась трапеза, я ощутил, что возвращается боль в конечностях. В панике я спросил у китаянки, не захватила ли она еще пару чудодейственных листиков. Та покачала головой и сказала, что в один день нельзя принимать так много этого снадобья. Сун Лимин вызвала медсестру, и девушка, выслушав ее, через минуту вернулась со шприцем в руках. Она вколола мне небольшую дозу морфия, после чего жизнь снова окрасилась в приятные тона, а обед показался необыкновенно вкусным.

Поев, я на какое-то время отключился, когда же очнулся, увидел, что мне поставили капельницу. Рядом с кроватью находилась хромированная стойка на колесиках – на ее верхушке поблескивал в лучах солнца пластиковый контейнер с физраствором, а от контейнера к моей руке протянулась гибкой змейкой прозрачная трубка. Конец трубки венчался иглой, острие которой уже вогнали мне в вену выше локтя и зафиксировали пластырем. Капли физраствора размеренно скатывались по трубке и наполняли меня лекарством.

От нечего делать я принялся наблюдать за жидкостью, перетекавшей из контейнера в мои жилы, и не заметил, как впал в глубокий транс. Вроде и не спишь, но и не сказать, что бодрствуешь – скорее, входишь в промежуточное состояние и, по выражению поэта, застываешь «на границе безумья-разума, на границе счастья-беды»[32 - Слова из стихотворения Е. Добровенской:На границе безумья-разума,На границе счастья-бедыПесня солнечная и яснаяВыступает из темноты…]. Только вместо «песни солнечной и ясной» одна за другой начали выступать из темноты образы девушек, с коими меня когда-то связывали непродолжительные личные отношения.

Бациллы, называл этих дев отец. Точнее, так он звал лишь одну – частную ученицу, бравшую у меня на дому уроки английского. «Что, опять твоя бацилла рыночная заявилась?» – неизменно вопрошал он, когда в определенный день и час раздавался звонок домофона… Та девица проходила последней в серии моих бездарных романов без начала и конца. До нее были другие – о них старик не знал.

Была, например, транспортная бацилла – она работала кондуктором в троллейбусе. Я частенько любовался ее белесыми крашеными волосами, что по-девчачьи, в два пушистых хвостика, торчали по сторонам конопатого лица, украшенного вздернутым носом. Она шустро сновала по салону в обтягивающих джинсах и модной стеганой фуфайке, безошибочно определяла безбилетников и молниеносно их обилечивала. Мало того, объясняла всем желающим нумерологическое значение доставшегося им билета, и пассажиры радовались, что всего за пару десятков рублей получали отличный прогноз на будущее. Мне она, правда, никогда не делала предсказаний – наверное, потому, что я ее об этом не просил.

Я любил кондукторшу по-пушкински искренне и нежно, но как-то застенчиво и все больше издалека: получал свой билетик и меланхолично провожал взглядом фигуру с крутыми бедрами. Ночами я любил принцессу из троллейбуса гораздо более смело и с жаром обещал себе, что в следующий раз обязательно заговорю с ней, поздороваюсь и даже, возможно, узнаю имя. Однако время шло, моя печальная любовь по-прежнему оставалась для нее тайной и все никак не перерастала в новое качество.

А в один прекрасный день мое вялотекущее увлечение пережило ураганный приступ, прошло сразу все этапы развития и завершилось летальным исходом. Случилось это так: я примчался на остановку за секунду до того, как водитель закрыл двери, и, задыхаясь, вбежал в салон троллейбуса. Вымокнув на улице под проливным дождем, я стоял на ступеньках, и с меня ручьями стекала вода. Троллейбус трясло, поэтому я держался одной рукой за поручни, чтобы не упасть. Другой, безнадежно мокрой, я залез в карман куртки и вытащил оттуда горсть мелочи. Когда ко мне подошла моя зоркая принцесса, я протянул ей ладонь с огромной горстью крупных и мелких монет.

– Отсчитайте, пожалуйста, сколько нужно, – сказал я, отчаянно пытаясь восстановить дыхание и придать голосу брутальные нотки.

Кондукторша брезгливо отшатнулась от моей промокшей одежды и протянутой руки с сырыми монетами.

– Я не собираюсь копошиться в вашем болоте, – с отвращением приподняв верхнюю губу, выговорила она сквозь зубы. – Нужно было на остановке приготовить плату за проезд.

– Я не успел, – попытался оправдаться я. – А сейчас мне неудобно стоять, я не могу отсчитать деньги.

– Это ваши проблемы, – все так же сквозь зубы проворчала кондукторша. – Давайте шустрее платите, у меня полный салон пассажиров.

– Вам что, трудно взять у меня сколько нужно? – с некоторым раздражением воскликнул я. – В конце концов, это ваша работа.

– Послушайте, умник, давайте деньги, или я вас высажу! – ни с того ни с сего перешла на визг принцесса. – Еще он мне тут про мою работу будет рассказывать!

– Да подавись ты своими деньгами! – в свою очередь крикнул я, чувствуя внезапный приступ злобы. Я швырнул на пол все монеты, и они рассыпались по мокрой грязи. – А билет засунь в одно место!

– Хам проклятый! – с перекошенным от ярости лицом продолжала визжать кондукторша. – Не смейте мне «тыкать»!

– Сама напросилась, – сказал я уже гораздо спокойнее и мстительно поелозил грязной подошвой по деньгам, разбросанным по полу.

Увидев это, кондукторша впилась пальцем в кнопку связи с водителем.

– Леша, останови машину! – крикнула она в сторону кабины. – Одного беспредельщика надо высадить!

– Ну и пошла ты куда подальше вместе со своим вонючим троллейбусом, – громко сказал я на прощание, вылезая обратно под проливной дождь. – Тоже мне принцесса выискалась!

Та в ответ подняла к небу средний палец.

Больше мы никогда не виделись: я принципиально перестал ездить в институт на троллейбусе и начал ходить пешком – наверное, так и не смог пережить жестокого разочарования в любви.