Синдром Дао

Еще была ресторанная бацилла – с ней я предпринял попытку расстаться с невинностью. В то время я уже был пожилой: учился на третьем курсе. Как-то на перемене в курилке мой однокурсник Генка похвастался, что накануне снял в одном ресторане умопомрачительную жрицу любви. «Высший класс, – заявил он, небрежно смахивая пепел с сигареты, – и недорого. Будет интересно – обращайся к администратору, он все устроит». Зная мои стесненные жилищные условия, Генка, щедрая душа, предложил провести встречу в его общежитской комнате. Первый раз бесплатно, уточнил он, а потом, если что, за деньги.

Мои душевные терзания начались в автомобиле – «фирма» любезно предоставила его вместе с работницей по имени Лера. Пока мы ехали, я исподтишка разглядывал эту размалеванную куклу в экстремально коротком черном платье и изумленно спрашивал себя, неужели именно с ней произойдет таинственный ритуал, к которому я так долго готовился. Сердце мне подсказывало, что этому следовало бы случиться как-то иначе, наверняка с другой девушкой, нежно любимой и обожаемой, но, увы, рядом сидела именно Лера – холодная, профессиональная, с пофигистским взглядом. В один момент мне даже захотелось остановить авто и позорно сбежать, но удержала мысль о том, что я уже заплатил за свидание деньги – как-никак месячную стипендию отдал. У общаги я по причине нервозности долго не мог открыть в машине дверь и мысленно обозвал себя «провинциальным кретином».

В комнате Лера сразу же перешла к работе: словно доярка в колхозном предбаннике, она деловито сбросила на стул одежду и небрежным кивком велела мне сделать то же самое – наверняка полагала, что терять трудовое время на неспешные прелюдии совсем ни к чему. Мы возлегли на узкую Генкину кровать, но уже через пару минут я осознал, что эта чужая девка никак не отвечала моим представлениям о желанной женщине. Мало того, что у Леры была отнюдь не шелковая кожа, так мне еще чудилось, будто из ее подмышек доносится слабый запах пота, забиваемый ароматом духов.

Лера подняла голову.

– Что-то не так?

– Да нет, все в порядке. Я только сейчас настроюсь.

– Давай. Я пока покурю.

Лера вскочила с кровати и вытащила из ридикюля сигареты с зажигалкой. Сев на краешек постели, нога на ногу, затянулась.

– Ты на каком факультете? – спросила она, выпуская слова вместе с кольцами дыма, как Змей Горыныч.

– На инязе.

– Я тоже здесь училась, только на филфаке. Детям на школьной практике про Пьера Безухова рассказывала, себя ощущала Наташей Ростовой, а пашу вот, как Сонечка Мармеладова. Наташей Ростовой шибко на жизнь не заработаешь… Ну что, продолжим?

– Нет, думаю, не стоит, – поспешно возразил я. – Кажется, я немного болен.

– Ну, смотри сам, – пожала плечами Лера и быстро облачилась в свою проститутскую спецовку. Полагаю, в душе она обрадовалась, что так ловко заполучила деньги – без обычных производственных усилий и амортизации оборудования. – Я тогда побежала, мне еще надо «Тампакс» купить. Пока!

После ее ухода я целый час провалялся в постели, испытывая глубокую душевную подавленность. Я пытался убедить себя, что ничего не было, что унизительная и травмирующая ситуация – лишь плод моего воображения, а Лера – дурной послеобеденный сон. Однако по опыту я знал, что даже самые жуткие сновидения не источают запахов, а дева оставила, словно автограф на память, неимоверную ароматическую смесь – сигаретный дым вместе с запахом пота. Эта вонь, будучи свидетелем моего фиаско, беспощадно возвращала меня к действительности. Чтобы избавиться от тошнотворного запаха, я настежь распахнул окно и побрел в душ – смывать комья грязи, что, казалось, налипли на меня от прикосновений Леры… Больше я никогда в жизни не пользовался услугами продажных женщин – на фиг, на фиг!

Много лет спустя в моей жизни появилась рыночная бацилла – та самая, которую люто невзлюбил отец. Звали ее Снежана, она пришла по объявлению об уроках английского. Была она вся округлая, с упругими формами и, между прочим, натуральная блондинка; ее блеклым кудрям неизменно противостояла яркая помада пятидесяти оттенков алого. На мой вопрос, зачем ей нужен язык, дева кокетливо хихикнула и сказала: чтобы наслаждаться французским поцелуем. Я вежливо посмеялся и уточнил, что вообще-то имею в виду английский язык.

– А, вон ты про что, – сразу поскучнела она, но почему-то тут же взяла со мной фамильярный тон. – Хочу навсегда уехать в Таиланд. Научи меня побыстрее болтать по-английски, и я свалю отсюда. А может, вместе уедем – будешь моим личным переводчиком…

Однако побыстрее обучить Снежану языку почему-то не получалось. По правде говоря, вообще никак не получалось – ни побыстрее, ни помедленнее, ни традиционным путем, ни даже с помощью секретных методик из арсенала школ американских разведчиков. Снежана упорно не поддавалась обучению. Нет, вы не подумайте, что она была какая-нибудь дурочка-с-переулочка или страдала лингвистическим кретинизмом. Ей просто было не до учебы: она вся жила рыночной жизнью с ее товарно-денежными отношениями, облавами санэпидстанций, ежедневными заморочками с поставщиками, скандалами с покупателями и рэкетом со стороны местной мафии. Торгашеская романтика никак не способствовала погружению в иноязычную речь, поэтому мы застряли на уровне “MynameisSnezhana, IliveinRussia”[33 - «Меня зовут Снежана, я живу в России» (англ.)] и, хоть убей, не могли сдвинуться дальше.

Впрочем, Снежану это нимало не тревожило. В моем лице она нашла терпеливого слушателя и могла весь урок проболтать на свободные темы – по-русски, разумеется. Сначала я сопротивлялся, пытался направить разговор в нужное русло, но потом плюнул и даже начал получать удовольствие от наших посиделок. А что – время мое аккуратно оплачивалось, клиентка была довольна, так что же я буду зря напрягаться? К приходу Снежаны я ставил чайник, чтобы отогреть ее с мороза, и мы добрых полчаса гоняли чаи со сладостями – ученица добросовестно приносила их на каждое занятие. Поначалу она пыталась сунуть конфетку или шоколадку отцу, но тот шарахался от рыночной бациллы, как от бубонной чумы, и категорически отказывался что-либо брать из ее «поганых рук».

Я даже не заметил, как наши отношения стали слишком уж близкими. Началось все с того, что Снежана принялась меня регулярно обнимать, словно старого друга: сначала – на прощание, потом добавились обнимашки при встрече, а еще чуть позже она стала заключать меня в объятия по поводу и без. В один прекрасный день ученица внезапно прервала объяснение новой темы, запечатав мой рот жарким поцелуем и с чувством прижавшись ко мне всей своей необъятной грудью. Потом отпрянула, будто испугавшись собственного порыва, и проговорила хрипловатым голосом:

– Прости, я не могла сдержаться – ты так хорошо говоришь!

Но тут же набросилась на меня с удвоенной страстью…

С того дня моя выверенная система преподавания погрузилась в хаос, а уроки со Снежаной стали сплошным недоразумением – с каждым ее визитом учебный класс на шестьдесят минут превращался в храм чувственной любви. Впрочем, логической кульминации наших странных отношений эти стены так и не увидели: с моим бдительным отцом вряд ли это было возможно. Он будто чуял, что занятия с бациллой носят нежелательный и наверняка постыдный характер. Пока мы на диване предавались безмолвной игре в поцелуи, он непрестанно расхаживал по соседней комнате, как охранник по тюремному коридору, и назойливо скрипел половицами. Стоило «уроку» затянуться на пару минут, как старик подходил к «кабинету» и стучал в дверь.

– Молодые люди, – елейным голосом говорил он из-за стены, – вам пора закругляться, сейчас придет следующий ученик…

В середине зимы Снежана стала жаловаться на непредвиденные траты и прекратила платить за занятия. Я не настаивал на оплате, но Снежана говорила, что уроки ей очень много дают, поэтому она не останется в долгу и щедро вознаградит мое время. Однажды она клятвенно пообещала, что в следующий раз непременно отдаст все деньги, и… исчезла навсегда, словно растаяла на мартовском солнце вместе со своим именем.

Отец злорадствовал.

– Я ведь говорил, что эта бацилла рыночная тебя кинет, оставит на бобах, как последнего дурака, – ежедневно говорил он за завтраком самым издевательским тоном. – Давай, еще такую же найди, поработай задарма!..

В грусти и тоске прождав ученицу пару месяцев, я не вытерпел и отправился на рынок, чтобы убедить ее забыть о дурацком долге и вернуться ко мне. За прилавком, где дева торговала орехами и восточными сластями, мне сообщили, что месяц назад она с мужем уехала в Таиланд на постоянное жительство: они купили квартиру в городе Паттайа – эпицентре мирового разврата. «Самое место для Снежаны, – подумал я тогда флегматично, – там она наверняка найдет себя».

Надеюсь, что все у нее сложилось хорошо…

В моем сознании, одурманенном морфием и физраствором, одна за одной всплывали бациллы. Их было много, не меньше дюжины. Эти девицы, такие разные и в то же время удивительно похожие, возникали перед моим внутренним взором, как живые. Яркие блондинки и брюнетки в тонких разноцветных одеждах, они медленно проходили мимо меня, смущая соблазнительными формами и призывными взглядами. Однако едва я протягивал руку к одной из девушек, она тут же оказывалась вне досягаемости, издали продолжая будоражить мое воображение и сворачивать кровь своей недоступностью. Вскоре они все рассеялись по зеленому лугу, как прекрасные экзотические цветы. Их аромат кружил голову и в то же время источал какую-то угрозу – я чувствовал, что воздух как будто заражен смертельно опасным вирусом. Эти великолепные цветы были словно отравлены, и чем больше я наслаждался их видом, тем больше ощущал, как их яд проникает в самое мое существо, в тело и разум, отнимая жизненную энергию и парализуя волю.

Но вот высоко в небе возникло серебристое сияние. Оно появилось из ниоткуда, словно небесный свод немного раздвинулся и дал ему излиться на землю. Спустившись чуть ниже над пышной зеленью луга, бесформенное облако света стало принимать некие очертания и вдруг превратилось в мою вчерашнюю спасительницу – козу, чья аура светилась подобно серебряному солнцу. Коза спокойно парила в небесах, а ее сияние распадалось на мощные радиоактивные лучи и устремлялось к зеленой траве, пораженной ядовитыми испарениями бацилл. Едва луч соприкасался с одной из дев, та немедленно вспыхивала и растворялась в пустоте, я же в это мгновение ощущал, как воздух наполняется озоном и проникает упоительной свежестью в мои легкие. Вскоре с луга исчезли все вредоносные бациллы, что годами отравляли мое существование неудовлетворенным желанием любить и быть любимым – самым естественным, что только может желать человек.

Коза между тем приземлилась на лугу. Ее свечение уменьшилось и постепенно сошло на нет. Теперь это была обычная домашняя козочка с белой шерстью и круглыми любопытными глазами. Она неторопливо направилась ко мне, а когда подошла ближе, я с удивлением разглядел на ее спине два черных иероглифа. Я точно знал, что где-то уже видел эти знаки, и попытался припомнить, что означает их сочетание. Но как ни напрягал я память, расшифровать иероглифы не удалось. Махнув рукой, я оставил это занятие и, когда коза приблизилась ко мне, присел на корточки, чтобы погладить ее мягкую шерстку. В порыве умиления я обхватил руками шею чудесного животного, а коза доверчиво ткнулась мне в шею горячим, влажным носом…

***

Я ощутил, как что-то мягкое и теплое прикоснулось к моей шее, и открыл глаза. По груди у меня деловито расхаживал пушистый белый котенок и тыкался носом в кожу, не прикрытую больничной пижамой.

– Ой, кто это тут пришел в себя? – раздался бодрый голос Сун Лимин.

Я повернул голову. Китаянка с журналом в руках сидела в кресле у окна и с улыбкой смотрела на меня. За окном стояла кромешная тьма – судя по всему, была глубокая ночь.

– Господи, сколько же я пробыл в отключке? – воскликнул я.

– Больше суток, – сообщила Сун Лимин.

– Ничего себе! – присвистнул я. – А ты все это время сидела со мной?

– Нет, конечно. Прошлую ночь я провела в гостинице. А днем выезжала в город, купила подарочек для крошки Сяочжу – по случаю ее выздоровления.

– Что за подарочек? – поинтересовался я.

– А вот он, по тебе ползает, – кивнула Сун Лимин на котенка.

– Как же врачи тебя с животным пустили в палату? – удивился я.

– Я его контрабандой пронесла, – улыбнулась та.

– В сумке?

– Нет, котик сидел у меня на плече, – сказала китаянка. – Я его на пять минут сделала невидимым.

– Выдумщица, – фыркнул я. – Выдумщица и мелкая преступница.

– Почему же выдумщица? – возразила Сун Лимин. – Для даоса стать невидимым – раз плюнуть. Ну или сделать кого-то невидимым.

– Ну да, я ж постоянно забываю, с кем имею дело, – усмехнулся я и погладил котенка по восхитительной шерстке. Тому, однако, не понравилось, что я его осмелился тронуть: он тут же зашипел и, спрыгнув на пол, спрятался у меня под кроватью.

– Ах, так? Ты, значит, решил побег устроить? – воскликнул я и, отбросив простыню, соскочил с кровати. – Ну да все равно я до тебя доберусь!

Я бросился на пол и пополз под кровать, чтобы вытащить оттуда пушистого сорванца, как вдруг застыл на месте, пораженный внезапным осознанием: до меня дошло, что я снова как ни в чем не бывало двигаю руками и ногами – я напрочь забыл о недавней мучительной боли и обездвиженности! Вскочив на ноги и при этом чуть не снеся полголовы о железную перекладину, я с радостным изумлением уставился на собственные конечности – кожа была нормального человеческого цвета, без зловещих пятен и разводов.