Синдром Дао

Наконец наступил момент, когда я уперся взглядом в неподвижную фигуру Учителя. Он стоял на большой площадке и смотрел в направлении деревни. Преодолев последние три валуна, я тоже ступил на ровную местность и с облегчением вздохнул. Следом за мной запрыгнула Сун Лимин. В отличие от меня, она даже не запыхалась и не вспотела – словно лениво перешла улицу по «зебре», а не преодолела половину холма.

Я развернулся и восхищенно цокнул языком: под ногами у меня простиралась необъятная долина с ярко-желтыми полями, ее опоясывали синие горы, и из одной будто вырастала деревня. Сейчас, с высоты нескольких десятков метров, я вдруг ясно увидел, что Хунцунь напоминает… лежащую корову! Головой ее был холм, а рогами – два исполинских дерева, симметрично росших у его основания. Белые здания деревни создавали мускулатуру животного, ручьи же и каналы образовывали разветвленную кровеносную систему. Я не мог поверить своим глазам: это была корова из…

– Добро пожаловать на экскурсию в собственное сновидение, юноша, – перевела Сун Лимин обращенные ко мне слова Учителя. Слова, которые сам я не осмелился додумать до конца. – Тебе суждено было попасть сюда, и ты задолго до приезда увидел деревню во сне. Совершенно нормальное явление.

– Между прочим, я тебя предупреждала: будь внимателен к своим снам, – от себя добавила переводчица, пренебрегая профессиональной этикой.

– Да уж… – только и мог сказать я.

– Когда Хунцунь только начинали строить, деревенский глава пригласил известного мастера Фэн-шуй, – сказал Учитель. – Его звали Хэ Кайда. Он сразу увидел, что топография здешней местности напоминает иероглиф niu («корова»), и предложил построить деревню в виде лежащего животного. Питающий Хунцунь горный источник расширили до формы полукруглого пруда, и он стал «желудком» коровы.

– Это то самое Лунное Озеро, рядом с которым мы живем, – снова вставила свое пояснение Сун Лимин.

– Хэ Кайда, как и многие в то время, полагал, что у коровы целых два желудка, – продолжал рассказывать Ван Хунцзюнь, – поэтому у входа в деревню вырыли Южное Озеро. Оно и стало вторым желудком. А четыре моста через реку Ю-Шань «превратились» в коровьи ноги. Сразу же продумали всю систему водоснабжения. Реку Цзи-Ян в западной части деревни перегородили каменной дамбой, построили канал длиной в четыреста метров и провели воду почти к каждому дому. Эта система стала выполнять роль коровьего кишечника. Надо сказать, Хэ Кайда гениально использовал все возможности Фэн-шуй, потому что на земле трудно отыскать более гармоничное и уравновешенное поселение, чем Хунцунь. За тысячу лет ничего из созданного им не пришлось перестраивать или значительно усовершенствовать.

– Нет, один раз все же внесли изменения, – возразила Учителю Сун Лимин – сперва на китайском, а потом на русском языке. – Изначально Лунное Озеро вырыли в форме полной луны, но жена седьмого правителя деревни настояла, чтобы от него отсекли половину. Она заявила, что «полностью распустившийся цветок облетит, а полная луна неизбежно пойдет на убыль». Возможно, своим вмешательством она уберегла будущие поколения от самодовольства и упадка.

– Красивая история, – вежливо прокомментировал я, все еще пораженный «экскурсией по собственному сновидению», как давеча заметил Ван Хунцзюнь.

Учитель между тем деловито достал из рюкзака деревянную дощечку размером с миниатюрный ноутбук и перочинный ножик. Все это он вручил мне, а сверху положил принт с изображением какого-то иероглифического ключа. Отвечая на мой удивленный взгляд, он сказал:

– Сейчас мы с Сун Лимин оставим тебя одного. Помедитируй-ка в тишине над иероглифом sheng«жизнь». Древние даосы считали, что если сделать его своими руками, то жизнь будет счастливой и беззаботной. Предлагаю тебе последовать их совету. Вырежи иероглиф ножом на табличке и дома повесь над кроватью. Как закончишь работу, возвращайся в деревню. Zaijian!

Я уже знал, что Учителя бесполезно о чем-либо спрашивать после слов прощания, и лишь обреченно кивнул головой. Дождавшись, пока «сладкая парочка» умчится вниз по склону горы, я сел на прогретую солнцем площадку и взял в руки орудия труда. Я не знал, удастся ли мне вырезать на доске что-нибудь вразумительное. И точно так же не знал, к каким озарениям приду в ходе медитации. Честно, я даже не представлял, как нужно правильно медитировать. И все же, пока рука моя ковыряла ножом по дереву, через сознание лениво протекали какие-то мысли и образы – возможно, это и была медитация.

Мне думалось о том, что иероглиф «жизнь» напоминает росток, пробивающийся из земли и стремящийся вверх, в небо. И в то же время он очень похож на знак «корова». Разве что в последнем отсутствует нижняя черта, прочно связывающая жизнь с землей. Интересно, вяло размышлял я, какая связь может быть между жизнью и коровой? Или между мной и коровой? А ведь она наверняка есть, эта связь. В сновидении я входил в корову, гулял по ней, и мне это нравилось. А потом я попал в Хунцунь и, получается, снова вошел в корову, как крошечка-хаврошечка. Сейчас вот взобрался на гору, сижу себе на теплом камне, любуюсь этой коровой сверху и пытаюсь разгадать потайной смысл иероглифов – в общем, дурь необычайная! А пока я тут сижу и наслаждаюсь бездельем, солнцем, мыслями о корове, росток жизни медленно тянется вверх, к небу, к небытию. Иначе говоря, жизнь проходит, а я живу, как во сне, не замечая этого.

«Почему же как во сне? – возражает мое сознание голосом Ван Хунцзюня. – Жизнь и есть сновидение, ты разве не помнишь?» Ну конечно, как я мог забыть: жизнь – это сон, а во сне все логично, понятно и не требует объяснений. И еще: во сне все связаны самым естественным образом – люди, вещи, иероглифы, и не нужно подтверждать эту связь документально, все и так предельно ясно. Ясно, что все мы: я, корова, Учитель, горы и реки, Сяочжу, злой мастер-колдун и добрая Го Сидэ, – все мы созданы из одной пластичной магмы сновидения. Она неустанно кипит, создает новые формы, а формы перетекают друг в друга и образуют необычные связи. Это бесконечное бурление всего и вся в сновидческом пространстве и называется емким словом «жизнь» …

Когда я очнулся от медитации, табличка с иероглифом была готова. Я его вырезал незаметно для себя и вполне остался доволен результатом. Теперь деревянные канальцы следовало залить черной краской, и произведение могло украсить любую стену. Однако сейчас я чувствовал не только удовлетворение от работы, но и удивительное изменение, произошедшее за короткое время в моем мышлении. Это было сродни просветлению. Я внезапно увидел все то, о чем говорил Ван Хунцзюнь на занятиях, и стал отчетливо понимать, что он имел в виду. Я, конечно, и раньше это понимал: ну да, Небо сливается с Землей, образуя новые формы; ну да, Вселенная может дать тебе все, что ты пожелаешь, – но осознавал я это только умозрительно, как заученный школьный урок. А сейчас во мне появилось какое-то новое качество: Знание проросло у меня глубоко в подсознании, завязалось в теле бутонами неведомых доселе ощущений и, словно минеральным удобрением, обогатилось верой. Внезапно я понял, что значит доверять жизни. Это осознание наполнило все мое естество светом и тихой радостью. Я в буквальном смысле физически почувствовал, что смерти и впрямь не существует, а есть лишь беспредельность жизни и счастье Бытия.

Чутко прислушиваясь к непривычным ощущениям внутри себя, я поднялся на ноги. Сунул нож в карман шорт и с жизнеутверждающей картиной в руках подошел к краю площадки. При виде крутого каменистого склона, по которому мне сейчас предстояло спускаться, я испытал легкое головокружение. Сердце по старой привычке на секунду екнуло, но испугаться по-настоящему у меня уже не получилось. Я даже засмеялся, представив, как буду спускаться. И, смеясь, сделал первый шаг вниз, потом второй и третий. С веселым недоумением подумал: а чего я, собственно, всю жизнь панически боялся высоты?..

Конфуз произошел, когда до земли оставалось не больше двух метров. Мне нужно было преодолеть пару больших валунов, и я решил сделать это бегом. Со всей молодецкой удалью, переполнявшей меня в тот момент, я спрыгнул на нижний камень, рванул дальше, но зацепился за край и позорно рухнул прямо у подножия горы. Табличка с иероглифом выпала у меня из рук, и я подмял ее под себя. По счастливой случайности нож, торчавший из кармана, не воткнулся мне в ляжку. Однако, падая, я неловко проехал бедром по острому, как лезвие, камню, и почувствовал, что он буквально взрезает мне кожу и обжигает мышцы ноги сильной болью. Я перепугался, что сейчас фонтаном хлынет кровь, что я не смогу ее остановить и бесславно умру, а под моим бездыханным трупом найдут – боже, какая насмешка судьбы! – иероглиф, означающий «жизнь».

Я вскочил на ноги и первым делом бросил взгляд на ногу. Кожа висела клочьями, рассеченная неровной каменной поверхностью, и под ней – брр! – угадывалось голое мясо. Но крови не было – это поразило меня больше всего. Впрочем, я не собирался предаваться размышлениям по данному поводу. Мне нужно было как можно скорее добраться домой и обработать рану: не дай бог в нее попадет какая-нибудь зараза и я сдохну если не от потери крови, так от столбняка. Я стряхнул с себя пыль, поднял табличку и, морщась от боли в увечной конечности, заковылял к деревне.

Глава тринадцатая

– Если государь в смятении, царство охватывает смута, – бесстрастно произнес Учитель, глядя на мои заклеенные пластырем руки, перебинтованную ногу и ссадины на лице. – Если на душе беспокойно, то и телу плохо.

Поморщившись, я потянулся за чашкой чая. Нога не то чтобы болела, но на каждое движение непременно отзывалась противным нытьем.

– И вовсе у меня на душе не беспокойно, – возразил я, причем совершенно искренне. Вчерашнее просветленное состояние, правда, осталось там, где оно меня настигло – высоко в горах, но и сказать, что меня что-то сильно угнетало изнутри, я не мог.

– Телу плохо только тогда, когда душа не на месте, – с невозмутимым видом повторил Ван Хунцзюнь. – Ты не можешь отрицать, что твое тело сейчас страдает. Если только специально не устроил этот маскарад с бинтами, чтобы ввести меня в заблуждение… Ладно, ладно, не взвивайся так: сам знаю, что не маскарад. Но на твоем месте я бы задумался: каждый день приносит тебе новое увечье – ты падаешь на ровном месте, калечишь себя об острые камни, тебя царапает первая встречная девочка. С человеком, у которого на сердце мир и покой, такого не происходит. Достичь же бессмертия с постоянной бурей в душе и мыслях нечего и думать. Буря разнесет корабль в щепки и затопит раньше, чем капитан догадается увести его в тихую бухту.

– И каков же рецепт бессмертия? – дерзко задал я вопрос, подрывающий основы материалистического мировоззрения.

– Прежде всего, нужно очистить душу и мысли от шлаков прошлого, – сказал Учитель. – Иными словами, простить всех своих обидчиков и самого себя за то, что вобрал эту обиду. Потом нужно освободиться от раздражительности, мелочности, злости, научиться жить без разрушительных эмоций. Обретя состояние покоя, ты встанешь на срединный путь, которому следуют даосы. Они говорят: будь посредине самого себя, и ты достигнешь бессмертия.

– Это все? – сухо поинтересовался я.

– Нет, – ответил Ван Хунцзюнь. – Еще даосы рекомендовали заниматься любовью и принимать снадобья. Вот послушай, что писал один древний мудрец по этому поводу:

Отправляюсь за снадобьем в горный неведомый край,

Поднимаюсь в повозке на девять высоких хребтов.

Под нависшими кручами много целебный камней,

А в скалистых расщелинах красных волшебных грибов.

Помнишь, я говорил, что даосы обнаружили дивное свойство грибов переносить человека в измененное состояние сознания? Там ему открываются многие тайны, включая тайну вечной жизни. И все же начинать нужно с собственных мыслей. Правильное мышление – вот основа бессмертия.

– Я так понимаю, меня ожидает упражнение по очистке мыслей? – кисло высказал я предположение.

– Совершенно верно, – кивнул Учитель Ван. – Ты сегодня на удивление прозорлив. Сейчас начнешь, а годика через три, глядишь, и очистишь котелок.

– Три года!? – воскликнул я в ужасе. – Почему так много?

– Ну так ведь ты уже не мальчик, милый человек. Представляешь, сколько у тебя хлама внутри скопилось? – терпеливо пояснил Ван Хунцзюнь. – Бьюсь об заклад, ты не помнишь даже десятой доли всех своих обид, недоразумений, унижений, планов кровной мести и прочего, и прочего. Постепенно все это дерьмо будет всплывать в твоей памяти, а ты знай себе махай лопатой и выгребай его наружу. Когда почувствуешь свободу от прошлого, когда станешь внутри пустым, тогда и поймешь, как сильно изменился. Ты ощутишь в себе дыхание Дао и станешь на шажок ближе к бессмертию.

– А с чего начинать-то? – уныло поинтересовался я, не в силах даже вообразить ужасающий объем подобной работы. – За какую ниточку тянуть?

– Начнешь с того, что сейчас отправишься с Сун Лимин в одну уютную пещеру в горах, недалеко от деревни. Там в тишине и покое потянешь за первое неприятное воспоминание, что придет тебе в голову. Попробуешь пережить его заново, со всеми эмоциями, соплями и слезами. А когда почувствуешь, что наигрался, простишь и высвободишь. Потом примешься за следующее – и так до бесконечности. Все понятно?

– Будем считать, что да, – произнес я тоном человека, приговоренного к пожизненному заключению. Не дожидаясь от Учителя коронного восклицания «Zaijian!», я встал из-за чайного стола и поплелся к выходу. Сун Лимин последовала за мной.

– А без пещеры нельзя обойтись? – осторожно поинтересовался я, когда мы вышли из дома. – Может, лучше на берегу пруда предаться воспоминаниям?

– Без пещеры никак нельзя, – вздохнула Сун Лимин и серьезно на меня посмотрела. – Пещера в горах – это точка, где Небо соединяется с Землей. Там сходятся воедино прошлое, настоящее и будущее. Помнишь, куда коза Амалфея принесла новорожденного Зевса, чтобы того не съел отец Уран?

– Не помню, но догадываюсь, что именно в пещеру.

– Совершенно верно. А что случилось с Зевсом, пока «нянюшка» несла его в убежище? Он потерял пупок. Это символически означает прерывание связи времен, освобождение от прошлого. Потом Зевс вырос и победил отца, который олицетворял собой Хаос. И установил власть Хроноса, то есть порядка. Но пока Зевс рос в пещере, с ним происходили тайные изменения, неподвластные разуму. Потому что пещера – это всегда тайна сокровенная. Что там творится, нам не дано понять, но в ее глубине всегда зарождается что-то новое. В общем, лучшего места для пересмотра собственной жизни не найдешь. Я тебя убедила?

– Вообще-то не очень, – честно признался я. – Но раз говоришь, что надо именно так, поверю тебе на слово.

– За что тебя люблю, так это за уступчивость, – улыбнулась китаянка.

– Конечно, – хмыкнул я. – Больше-то меня любить не за что…

К счастью, пещера оказалась не слишком высоко в горах – у меня даже не сбилось дыхание, пока я карабкался вслед за Сун Лимин. Да и холм был не такой крутой, как накануне. Правда, от деревни до него было не меньше получаса ходьбы; к тому же, по дороге мы несколько раз меняли направление. Но мне доставляло удовольствие знакомиться со здешней местностью, и если б не жара да не боль в ноге, прогулка вообще получилась бы сказочной.

Пещера оказалась сухая, прохладная и довольно высокая: я мог в ней стоять, не доставая головой до свода. А вытянувшись лежа на «полу», мне не пришлось сгибать ноги в коленях. Солнечного света было достаточно, чтобы освещать внутреннее пространство, и меня это несказанно радовало: я видел, что по стенам не висели летучие мыши, в углах не копошились коварные тарантулы и на камнях не лежали, свернувшись клубком, змеи с раздвоенным языком. Опасность быть укушенным ядовитой тварью мне вроде не угрожала.

Я наделся, что Сун Лимин останется со мной, пока я буду выполнять задание. Но не успели мы добраться до места, как ей позвонили и попросили срочно прийти к Сяочжу. «Там произошло что-то исключительно важное, – объяснила китаянка, закончив разговор по телефону. – Судя по голосу Го Сидэ, скорее хорошее, нежели наоборот». Взяв с меня слово, что я не заблужусь по дороге домой, моя попутчица махнула рукой и побежала в деревню. А я, скрестив ноги, сел посреди пещеры. Мне предстояло зайти в отсек памяти, где хранились безотрадные воспоминания, и мысленно прогуляться по самым болезненным событиям моей жизни. Занятие было, прямо скажем, не из приятных, но куда денешься? – раз пообещал – надо делать. Поэтому я лишь вздохнул и закрыл глаза, готовясь к погружению в прошлое.