Синдром Дао

Дома Сун Лимин тщательно промыла мои царапины водой, нанесла на них холодящую мазь и заклеила длинными полосами пластыря. Со словами «Ну вот и все, жить будешь долго и счастливо!» она ободряюще похлопала меня по плечу и отправила выполнять задание Ван Хунцзюня. Мы расстались у ворот дома и пошли в разные стороны.

Я в очередной раз окунулся в неизвестность: что, спрашивается, нужно делать и куда идти, чтобы ни с того ни с сего найти на дороге деньги? Попытался вспомнить, как это происходило на родине: иногда мне удавалось подобрать с земли монеты в десять или пятьдесят копеек, а если фортуна улыбалась, то и рубль, и пять, и даже десять. Бывало это, конечно, крайне редко, и всегда неожиданно: почему-то я бросал взгляд под ноги, а там – продукция Монетного двора! Воодушевленный находкой, я начинал упорно «выслеживать» деньги. Несколько дней подряд бродил с опущенной головой в надежде отыскать кошелек, набитый долларами или хотя бы рублями. Как правило, в эти периоды усиленных поисков исчезали даже презираемые всеми копеечные монеты. В конце концов, я пришел к выводу, что в этом деле важны случайность и эффект неожиданности, а целенаправленная охота на «деньги с неба» ни к чему не приведет. Только как мне сейчас забыть, что я ищу деньги, если именно они – цель моих блужданий по деревне? Решил: буду просто ходить и восхищаться здешними красотами, а там будь что будет.

Я вышел на улицу, где жил Учитель, и принялся изучать деревянные картины и кирпичные орнаменты на фасадах домов. При этом старательно гнал мысли о деньгах и с презрением отводил взгляд от земли: дескать, мне вовсе не интересно, лежат там предназначенные для меня юани или нет. Вдоволь налюбовавшись резными панно с изображениями музыкантов, писцов и слуг, я заскучал и пошел по руслу длинного ручья, гадая, куда он выведет.

Ручей привел в короткий переулок с полуразрушенными зданиями, когда-то красивыми, а теперь почерневшими от древности и заросшими сорной травой. Разглядывая все еще впечатляющие черепичные крыши, я, разумеется, не удерживался и то и дело бросал взгляд под ноги: а вдруг между щербатыми плитами притаилась монетка? Опомнившись, ругал себя за слабость и подавлял алчные мысли созерцанием синих далей.

За первым же поворотом переулок вдруг развернулся, как свиток, и превратился в большую площадь с высокими домами, открытыми магазинами и художественными лавками. Здесь было множество людей и царило оживление. Я понял, что попал в самый центр деревенской жизни, которая до этого мне представлялась не иначе как заколдованным сонным царством. В дверях лавчонок стояли торговки – они продавали лепешки, жареные утиные ножки, пахучие чаи и зелень, лежавшую грудами на земле. Тучный парикмахер скучал перед своей цирюльней: он сидел в шезлонге под зонтом и щелкал огромными ножницами, пытаясь привлечь внимание возможных клиентов. От здания к зданию бодро передвигались туристы с тяжелыми фотоаппаратами на шее. Они на секунду заглядывали в магазины и внутренние дворики, кратко обменивались впечатлениями и шагали дальше. Из дверей ресторанов доносились соблазнительные ароматы, и я подумал, что было бы неплохо подкрепиться.

Мысли о еде естественным образом отвлекли меня от поставленной задачи – я принялся слоняться по площади в поисках какой-нибудь экзотической вкуснятины. Несмотря на обилие съестного, уличная снедь не сильно радовала глаз. Висевшие под навесом птичьи окорочка казались слишком сухими. Мясные пельмени в кипящем бульоне выглядели более привлекательно, но есть их на жаре совсем не хотелось. Яйца с побитой скорлупой, плававшие в коричневой жиже, вызвали у меня физическое отвращение – я бы не притронулся к ним даже под угрозой голодной смерти. Так я переходил от одной лавки к другой, но почему-то ничто не способствовало пробуждению аппетита.

А потом я неожиданно наткнулся на лоток мороженщика, и душа моя возликовала: вот, вот что мне сейчас действительно нужно! На радостях я купил целых полкило фисташкового десерта и в предвкушении гастрономического наслаждения присел на каменный бордюр у фонтана.

Заметив, что у меня развязался шнурок, я поставил стакан с мороженым на бордюр и только нагнулся к башмаку, как вдруг ко мне подбежал какой-то сорванец, на ходу подхватил мое лакомство и что есть духу понесся через площадь.

Я знаю, любой просветленный человек, не привязанный к удовольствиям материального мира, на моем месте крикнул бы этому хрену вдогонку: «Дорогой мальчик, я с радостью дарю тебе мороженое, кушай на здоровье!» Но, наверное, в ту минуту на меня снизошло затмение, потому что я, как полоумный, заорал: «Стой, сука китайская! Верни стакан!»

Малолетний преступник, вероятно, не понимал разговорного русского языка, потому что продолжал стремительно удаляться от меня. Так и не завязав шнурок, я вскочил и понесся за ним, подгоняемый внезапно вспыхнувшей злобой. Во мне бурлило желание не просто отобрать у него мороженое, но и жестоко наказать за оскорбление: больно ударить, повалить на землю, пинать до синевы, разорвать, убить! (Удивительно, как быстро цивилизованный человек может превращаться в зверя и как мало порой для этого нужно.)

Воришка нырнул в один из арочных проходов. Через несколько секунд я тоже вбежал в арку – за ней начиналась пустынная улица. Я увидел, как пацан мелькнул за поворотом, и понесся следом, но тут мой шнурок предательски застрял между плитами, и я с размаху полетел на землю. Чудом успел поднести руки к лицу и лишь благодаря этому не расшиб голову о неровные камни.

«Везет же мне сегодня с детишками, – была моя первая мысль, как только я пришел в себя, – одна всю шкуру сняла своими когтями, а из-за второго чуть мозги не оставил на мостовой!» Впрочем, подумал я об этом совершенно беззлобно: шок от падения начисто развеял мой гнев.

Я слегка приподнял лицо, прислушиваясь к ощущениям в теле: не сломал ли чего? Не услышав никаких тревожных сигналов изнутри, повернул шею. В нескольких сантиметрах от моей головы лежала зеленая купюра в пятьдесят юаней. «Что и следовало доказать», – ни к селу ни к городу подумал я, совсем не удивившись при виде этой находки.

Глава одиннадцатая

Ночью я опять не мог заснуть. Саднили оцарапанные руки, от долгого хождения гудели ноги, ныли синяки, без которых не обошлось при падении. Но при этом меня распирала гордость от успешно выполненного задания. Досадные телесные ощущения вкупе с эмоциональными переживаниями отнюдь не способствовали погружению в сон. Я ворочался с боку на бок, то и дело возвращаясь к событиям прошедшего дня.

Бессмысленно провалявшись невесть сколько времени, я встал и бросил взгляд на экран телефона – был ровно час ночи. Я подошел к окну. Над крышей противоположного дома висел огромный диск полной луны – я никогда не видел ночное светило в такой близости от земли. Зрелище было завораживающим и в то же время вызывало тревогу.

Вдалеке раздался протяжный вой какого-то зверя. Услышав его, я испытал приступ необъяснимой тоски и почему-то прильнул лбом к оконному стеклу. В ту же секунду распахнулась входная дверь; из дома бесшумно выскользнула Сун Лимин – в том же серебристом покрывале, что и накануне. Возможно, мне показалось, но в ее движениях я прочитал некую озабоченность. Она торопливо подошла к калитке и какое-то время нервно возилась с засовом, никак не могла его открыть. Наконец, ей это удалось, и она почти выбежала за ворота. Дверь калитки с шумом захлопнулась за ее спиной.

Снова раздался далекий звериный вой. От этого звука тоска в моей душе достигла таких размеров, что впору было самому опуститься на четвереньки и на пару с лесной зверюгой завыть на луну…

Утром я не удержался и по дороге к дому Учителя небрежно спросил Сун Лимин, куда она отлучалась прошлой ночью. Китаянка ничуть не удивилась вопросу, словно ожидала его, и спокойно сказала, что ходила в дом Сяочжу.

– У девочки повторился вчерашний приступ, – объяснила она. – Ее мать позвонила мне далеко за полночь и умоляла прийти, чтобы как-то его смягчить. Никто не может понять, что это такое. Раньше с ней ничего подобного не приключалось. Возможно, это состояние вызвано полнолунием, а может, чем-то еще – о причинах можно только догадываться.

«Уж не малютка ли Сяочжу выла ночью, как дикий зверь? – мелькнуло у меня в голове. Я вспомнил ее кошачьи глаза-щелки накануне у озера и странный вопль, с каким она на меня набросилась. – А что если маленькая китаянка – оборотень?!»

Впрочем, я не стал делиться своими мыслями с Сун Лимин. Вместо этого напомнил, что она обещала мне рассказать, отчего у Сяочжу деформировались руки и ноги, почему бедняжка так рано стала инвалидом.

– Это долгая история, – задумчиво сказала китаянка. – К тому же, из разряда тех, что вызывают у тебя приступ скептицизма. Тем не менее, слушай. Я попытаюсь быть краткой. Сяочжу родилась совершенно нормальным ребенком, со здоровыми руками и ногами. Росла очень смышленой, веселой. Соседские ребятишки ее обожали, она всегда была центром внимания. Когда девочке исполнилось пять лет, родители задумали перестроить дом. Они хотели объединить несколько верхних комнат в одну большую, чтобы у Сяочжу было где расти и развиваться. Для этого выписали из города мастера, специалиста по работе с камнем и деревом. Он поселился во флигеле и стал заниматься ремонтом. Парень был молодой и во всех отношениях приятный, постоянно что-то напевал, но отец Сяочжу его сразу невзлюбил. Его начинало трясти при одном упоминании о мастере. Здесь по традиции принято время от времени выставлять работникам щедрое угощение, но хозяин строго-настрого запретил жене «подкармливать» молодого человека. «Мы ему платим по-королевски, пусть сам покупает себе пропитание», – заявил он, и вопрос был навсегда закрыт. Спустя несколько месяцев после ремонта у девочки начались странные слуховые галлюцинации. Время от времени она слышала, как некий голос нашептывает ей на ухо какие-то слова, но разобрать их не могла. А потом Сяочжу увидела во сне ребенка, ростом не более дюйма. Он глядел на нее жалобными глазами и пальцем подзывал к себе. После этого девочка начала быстро худеть и слабеть, а спустя несколько недель уже не могла вставать с постели. Родители были уверены, что причина тому – чье-то колдовство, и пригласили мага. Тот посоветовал спрятать небольшой кинжал в изголовье кровати Сяочжу. С тех пор, когда бы девочка ни просыпалась, она видела, как какой-то крошечный ребенок выбегает оттуда и прячется под деревянной лавкой. По наставлению колдуна под лавкой поставили медный таз, наполненный водой. Однажды в полдень Сяочжу очнулась от сна и в очередной раз увидела ребенка, бегущего под лавку. Она схватила кинжал и бросила его вслед. Кинжал упал прямо в воду. В тот же день родители нашли в тазу деревянную фигурку мальчика в красной одежде, с золотой ленточкой вокруг шеи: он обеими руками тянул за ленту с такой силой, будто хотел задушить себя. Тут же вспомнили, что так одевался мастер, ремонтировавший дом. Стало ясно, что болезнь Сяочжу – его рук дело. Это был не первый случай, когда плотники, обиженные хозяевами, прибегали к колдовству с помощью фигурок из дерева или извести, прятали их в стене, под полом, где-нибудь еще, и дом наводняли призраки, изводящие жильцов. Спустя несколько дней девочка была совершенно здорова, словно никогда и не болела…

– Дорогая Сун Лимин, – осторожно сказал я, когда рассказчица сделала паузу в повествовании, – я тебе, конечно, верю, но иногда мне кажется, что ты надо мной изощренно издеваешься. Ведь то, что ты рассказываешь – это какие-то байки из книги по китайской демонологии. Однако звучит очень увлекательно, я жду продолжения – это ведь еще не конец истории?

– Еще не конец, – подтвердила Сун Лимин, оставив без комментариев мое саркастическое замечание. – Прошло два с половиной года, и у Сяочжу начали побаливать руки и ноги. Сначала родители не придали этому большого значения. Серьезно обеспокоились, лишь когда заметили, что пальцы у девочки на руках слегка искривились и она стала часто ронять предметы. А потом кости рук и ног начали деформироваться с такой скоростью, что спустя несколько недель Сяочжу уже не могла держать вещи, стоять и передвигаться без посторонней помощи. Врачи разводили руками, не в состоянии объяснить, с чем связаны такие изменения в организме: ведь, казалось бы, она была совершенно здоровым ребенком. А как лечить болезнь, если ей нет названия? Снова прибегли к помощи мага, но в этот раз ему не за что было зацепиться. После нескольких попыток выйти на связь с темными силами он заявил, что вряд ли чем поможет. Тогда отчаявшиеся родители вспомнили про злополучного мастера в красной рубашке и решили, что это опять его проделки. Отец семейства решительно отправился в город, чтобы лично призвать негодяя к ответу, но в мастерской, где тот работал, сказали, что парня уже давно нет в живых. Он повесился на собственном золотом шнурке, которым так любил щеголять. После этого известия родители отчаялись когда-либо исцелить Сяочжу. В доме надолго воцарилось уныние. Чтобы как-то приободрить жену и дочку-инвалида, хозяин решил вырыть на заднем дворе бассейн, убрав для этого огромную навозную кучу. Для работы он нанял трех парней из соседней деревни. Они принялись кидать навоз в телегу, как вдруг на глубине нескольких дюймов наткнулись на амулет из персикового дерева. На нем еще можно было разобрать написанные красной тушью слова: «Мастер Ли (а это и был покойный плотник с золотым шнурком) сделал семь человеческих фигурок, чтобы околдовать дочь из семьи Го. Фигурки на востоке, под кистью безрукого каллиграфа, заложены глиной. Они должны подействовать через три года». Когда работники отдали амулет хозяевам, в доме начался настоящий переворот. По всем комнатам принялись искать загадочного «безрукого каллиграфа» и обнаружили его на деревянном панно в спальне Сяочжу. Он был изображен с кистью во рту среди других писцов. Прямо под кистью разворотили стену и нашли разноцветные фигурки кукол, связанных золотой нитью. Правда, кукол было только шесть, но эта находка вызвала огромное облегчение у всех жителей дома. Снова пригласили мага, и он торжественно бросил фигурки в огонь. Пока куклы горели, весь дом наполнился еле слышными звуками, словно кто-то непрерывно стонал. От этих стенаний у домочадцев волосы стояли дыбом, до того было жутко. Но едва фигурки догорели, все прекратилось, и в доме даже стало легче дышать. У родителей вспыхнула надежда на исцеление Сяочжу. И здоровье ее в самом деле стало улучшаться. Через несколько месяцев руки и ноги девочки окрепли настолько, что она могла самостоятельно брать вещи и передвигаться – сначала с костылями, а потом и с палочкой. Правда, окончательного выздоровления так и не наступило. Скорее всего, из-за того, что седьмую фигурку по сей день не нашли – не сносить же из-за нее весь дом. Но теперь уже есть надежда, что рано или поздно отыщется и последнее звено. Правда, после вчерашнего приступа Го Сидэ[29 - Сидэ (кит.) – женское имя, состоит из иероглифов «надежда» и «добродетель».] (так зовут мать Сяочжу) в который раз пришла в отчаяние: неужели ненавистный мастер даже на том свете продолжает терзать девочку, а заодно изводить всю семью?..

– Я так понимаю, в колдовство у вас верят так же свято, как и в силу иероглифов? – спросил я после некоторого молчания.

– А как же в него не верить, если доказательства налицо? – удивилась Сун Лимин. – Ах, да, я все время забываю, что тебя трудно убедить в очевидных вещах… Так, пойдем-ка поживее – Учитель наверняка нас заждался.

***

Во время чаепития я все ждал, что Ван Хунцзюнь хотя бы сейчас похвалит меня за успешно выполненное задание. Когда накануне я с гордостью протянул ему найденную купюру, он лишь мельком на нее взглянул и ушел в дом, бросив через плечо небрежное: «Hao. Mingtianjian»[30 - «Хорошо. Увидимся завтра» (кит.).]. Однако и на следующее утро не дождался я от Учителя ни одного поощрительного слова.

Впрочем, это было совсем неудивительно: с детства похвала обходила меня десятой стороной. Хвалили кого угодно, но про меня почему-то всегда забывали, даже когда я действительно заслуживал одобрения. Помню, на школьном выпускном вечере всем одноклассникам выдали похвальные грамоты: одному – за достойную учебу, другому – за праведное поведение, третьему – за красивые глаза. И лишь меня, как обычно, обделили вниманием. Словно сговорившись, учителя забыли, что в том году я стал победителем городской олимпиады по иностранному языку, что мое сочинение на злободневную тему опубликовали в местной газете и что я занял первое место в конкурсе логотипов для новой молодежной организации.

Школа осталась далеко позади, но люди так и не научились хвалить меня. Свою печальную карму я не отработал и по сей день, разве что сумел с ней смириться.

По знаку Учителя Сун Лимин отставила в сторону чайник и поднялась на ноги. Она брала предметы, находившиеся в комнате, и раскладывала их на циновке перед столом. На пол легли зонт, колокольчик, веер, круглое зеркальце.

– Ты знаешь, что объединяет эти вещи? – спросил меня Ван Хунцзюнь.

– Возможно, то, что все они существуют в объективной реальности? – предположил я, вспомнив институтский курс философии марксизма-ленинизма.

– Боюсь, это слишком сложно для моего понимания, – со скрытой издевкой вздохнул Учитель Ван. – Можно я проще скажу? Эти предметы – все до единого – изобрели даосы. Произошло это несколько тысяч лет назад. Император отправил всех даосов в ссылку, причем заведомо в такие места, где выжить было практически невозможно. И знаешь, что учудили впавшие в немилость приверженцы недеяния? От безысходности они научились пускать в пищу все, что растет и движется – не только зверей и птиц, но даже жуков и тараканов. В результате даосы создали всю современную китайскую кухню.

– Так вот кого надо благодарить за чудесных шелкопрядов в моем желудке! – ухмыльнулся я, взглянув на Сун Лимин. Та широко улыбнулась и потрепала меня по плечу.

– Помимо еды, людям нужно было жилье, – продолжил Учитель, – и они изобрели пагоду. В ее архитектуре даосы наилучшим образом воплотили свои представления о слиянии Неба и Земли. Кроме необходимых для выживания вещей, они еще придумали кучу полезных штучек. Часть из них лежит перед тобой. В каждом изобретении можно проследить, как работает алхимическое сознание. Расскажи мне немного об этом – что ты видишь в этих вещах?

Я немного подумал, переводя взгляд с предмета на предмет, и первым поднял с пола колокольчик.

– Полевой цветок, колокольчик, – пожал я плечами, – это же очевидно. Бутон юбочкой и внутри стебелек с язычком.

– А что в этом даосском изобретении не столь очевидно? – спросил Ван Хунцзюнь, прищурившись.

– Не знаю, – развел я руками. – Подскажите.

– Ты часто встречаешь в природе звенящие цветочки? – поинтересовался Учитель не без ехидцы. – Нет? Вот и я тоже. Для того, чтобы расслышать звук язычка, бьющегося о лепесток, даосу необходимо было однажды услышать внутри себя музыку Вселенной и совместить ее с образом полевого колокольчика. А потом еще понять, что так может звучать металл, или фарфор, или дерево. И лишь тогда с помощью метаморфоз в сознании родился обыкновенный звенящий колокольчик – и то лишь наверняка после долгих экспериментов. Хорошо, что ты можешь сказать о веере?

– Это распускающийся хвост павлина, – заявил я, немного поиграв со складным веером.

– Неплохо, – одобрил мое наблюдение Ван Хунцзюнь. – Что-нибудь еще?

– Пожалуй, нет, – признался я после созерцания тонких бамбуковых пластин этой штуковины.

– Как насчет луны? – предложил Учитель.

– Черт, точно! – воскликнул я и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. –Это же очевидно: веер повторяет различные лунные фазы.

– А если заглянуть еще глубже, то можно увидеть, что веер напоминает жизнь Вселенной. Ведь она, подобно луне, имеет свои фазы существования: небытие, возникновение, развертывание, полное бытие, свертывание, исчезновение. Мы не можем, конечно, утверждать, что даос, подаривший миру первый веер, «списал» его именно со Вселенной, но в том, что его сознание было алхимическим, нет никаких сомнений… Ладно, идем дальше: зеркало!

– Зеркало – это озеро, в котором отражается мир, – сказал я.

– Отлично. Зеркало пустое или наполненное?