Синдром Дао

– Ну, когда в нем ничего не отражается, оно пустое, – не очень уверенно сказал я. – А когда отражается, наполненное.

– Верно! В своей пустоте и наполненности зеркало подобно Дао. Можно сказать, это его мини-модель. Дао есть Абсолютное Все и Ничто, зеркало тоже заряжено одновременно всем и ничем… Хорошо, если я заявлю, что зеркало связано с луной, как ты это докажешь? – в очередной раз озадачил меня Учитель.

– Возможно, потому что оно напоминает полную луну? – предположил я, чувствуя, что у меня начинает закипать мозг.

– Ну ты и дурак! – расхохотался Ван Хунцзюнь. – А если зеркало квадратное?

Я лишь беспомощно на него посмотрел и развел руками. Когда меня называли дураком (неважно, в шутку или всерьез), у меня блокировалась всякая мыслительная деятельность. Выработанный за жизнь условный рефлекс. Видать, Учитель понял, что сейчас меня пытать вопросами бесполезно, поэтому сам объяснил, что он имел в виду:

– Вот ты сейчас сказал, что иногда зеркало пустое, а иногда наполнено образами. Выходит, его существованию присущ тот самый ритм, который есть у луны. Далее, зеркало связано с луной благодаря способности к отражению. Оно воспринимает и отдает образы так же пассивно, как луна воспринимает и отдает миру солнечный свет. Наконец, зеркалу, как и луне, приписывают магические свойства и проводят с ним всяческие ритуалы, ориентируясь на различные лунные фазы… Эй, юноша, не умирай, у тебя еще один предмет остался. Ну-ка скажи: с чем у тебя ассоциируется зонтик?

– Только с одним: с мужским органом, – вяло сказал я, находясь на грани полного отключения. – Нет, пожалуй, еще с большим грибом…

– О, гриб – это хорошо! – внезапно обрадовался Учитель. – До этого даже я не додумался. Кстати, о грибах: ты в курсе, что даосы первые изобрели наркотики и изготовляли их именно из грибов? Они искусственно создавали галлюцинаторное сознание и постепенно пришли к выводу, что жизнь – это сон! Хотя считается, что даосы – исключительно практики и к научным выкладкам склонности не имеют, но это они разработали теорию сна как жизни. Или жизни как сновидения… Все, на сегодня довольно! Тебе домашнее задание: припомни на досуге какое-нибудь необычное сновидение и в следующий раз перескажи его. Желательно подробно и в ярких красках… А теперь пошел вон отсюда! Утомил ты меня сегодня своим тупоумием.

– Вы умеете найти теплые слова, Учитель Ван, – сквозь зубы процедил я и поспешил выйти из чайной комнаты. – Zaijian!

Я выскочил из дома вне себя от ярости, внутри меня все бушевало.

– Интересно, за что я плачу этому ублюдку?! – срывающимся голосом крикнул я Сун Лимин. – За то, что он меня оскорбляет и выставляет на улицу, как паршивую собаку?! Твой «великий и благородный муж» – обычный хам!

– Да успокойся ты, горе луковое! – со смехом сказал китаянка, беря меня под руку. – Никто тебя не оскорбляет. Просто это самый настоящий даосский способ обучения. Его передают из поколения в поколение. Учителя-даосы кричат, обзывают учеников, бьют их почем зря, но все это с одной целью: сделать их сознание безмятежным, освободить от чувства собственной важности и прочих ненужных эмоций. Одним словом, убить в них эго, чтобы в один день они ощутили внутри себя пустоту Дао.

– И все равно можно бы и потактичнее вести себя с учениками, даже если те не семи пядей во лбу! – проворчал я, чувствуя опустошение, но в то же время приятное успокоение. Сун Лимин умела приводить мои чувства в порядок, и за это я ей был бесконечно благодарен.

Глава двенадцатая

На следующее утро я проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Я испуганно открыл глаза и увидел Сун Лимин, склонившуюся надо мной. Еще не совсем рассвело, и пейзаж за окном было окрашен в монотонно-серые тона. Часы показывали без четверти шесть.

– Вставай, сегодня выйдем пораньше, нужно заглянуть к Сяочжу, – деловито сообщила китаянка. – Там позавтракаем и пойдем к Учителю.

– Что, так уж необходимо ни свет ни заря тащиться в гости? – недовольно проворчал я.

– Да, – кратко ответила Сун Лимин. – Нужно поговорить с матерью Сяочжу, пока девочка спит.

– Господи, как все сложно с этой девочкой, – вздохнул я. – Ладно, встаю.

– Жду тебя внизу, – сказала китаянка и тактично вышла из комнаты, пока я нехотя вылезал из-под простыни. Через пять минут я уже стоял на крыльце, потирая заспанные глаза.

Не успели мы подойти к дому, как дверь тут же распахнулась. На пороге стояла Го Сидэ. Женщина с улыбкой поздоровалась, провела нас в комнату для гостей и пригласила к накрытому столу, сама же на несколько минут вышла.

– Смотри, – сказала Сун Лимин, указывая на резной комод у противоположной стены. На нем красовались старинные предметы – ваза, зеркало, часы. – Это обязательный элемент интерьера у местных жителей. Чтобы в доме царили мир и гармония, на стол в определенном порядке ставят эти вещи. Ваза всегда находится на западе, в центре – часы, а зеркало помещают на востоке.

– Что-то в этом доме Фэн-шуй слабо работает, – скептически заметил я. – Предметы неохотно оберегают хозяев от ударов судьбы.

– От ударов судьбы никто не застрахован, – возразила Сун Лимин. – Важно, как человек на них реагирует. Лично мне кажется, родители Сяочжу очень достойно противостоят своему несчастью.

– Ну, тебе виднее, – пожал я плечами. Протянув руку к большому блюду с фруктами, я взял спелую грушу, разрезал ее и протянул одну половинку Сун Лимин. – Угощайся, пожалуйста.

– Спасибо, – сказала китаянка. Она как-то странно на меня посмотрела и положила грушу на блюдце.

– Что-то не так? – нахмурился я. – Я совершил бестактность?

– Да нет, все нормально, – успокоила меня Сун Лимин. – Просто у китайцев разрезанная груша намекает на скорое расставание.

– Час от часу не легче, – фыркнул я и с аппетитом вонзил зубы в сочный фрукт. – Откуда такая странная примета?

– В китайском языке слова «резать грушу» и «расставаться» произносятся одинаково: fenli. Хотя пишутся по-разному.

– Ну вот видишь! – воскликнул я со смехом. – Раз иероглифы разные, то мы еще не скоро с тобой расстанемся. В конце концов, я ведь только приехал. Ты же не собираешься от меня сбежать?

– Нет, не собираюсь, – усмехнулась Сун Лимин. – Насчет меня можешь не беспокоиться…

В эту минуту в комнату вошла мать Сяочжу с чайником в руках. Она извинилась за то, что заставила нас ждать, и села за стол.

Некоторое время мы молча завтракали. Изредка я ловил на себе взгляды Го Сидэ: она бросала их исподлобья, словно хотела что-то сказать, но не решалась. Наконец она тихо обратилась по-китайски к моей спутнице, и та попросила меня вспомнить, что я сказал Сяочжу за минуту до того, как накануне у озера с ней случился приступ.

– «Woaini, zhongguodeguniang», – пожав плечами, ответил я. Меня удивляло, почему обе женщины такое значение придавали этим словам: можно подумать, в них таился какой-то сакральный смысл. Однако, подняв глаза на Го Сидэ, я чуть не вздрогнул. Женщина побледнела, как полотно, а руки сжала в кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Молча встав из-за стола, она поспешно вышла из комнаты, но через несколько минут вернулась. Извинившись, она снова села на свое место и начала говорить, попросив Сун Лимин переводить для меня.

– Хорошо, что муж сейчас в отъезде, – попытавшись улыбнуться, сказала Го Сидэ. – Будь он дома, я бы не осмелилась рассказать об этом. Дело в том, что перед рождением дочки мы с супругом долго спорили о том, как ее назвать. Он предлагал различные варианты, но я все отвергала. Однажды в праздничный день я надела жемчужное колье, которое он подарил перед свадьбой, и внезапно меня осенило. Я решила, что лучшее имя для нашей дочери – Сяочжу, то есть Маленькая Жемчужина. Но когда я сказала об этом мужу, он пришел в ужас. Оказывается, в старину так звали девушку-оборотня, умевшую превращаться в тигра [31 - Согласно древней китайской легенде, девушка по имени Сяочжу, проходя мимо храма, внезапно побежала к нему и на глазах подруги скрылась в зарослях травы. Домой она больше не вернулась. Однажды жених Сяочжу, застигнутый сильным ливнем, забежал в этот храм. Рядом со статуей божества он увидел одежду и почти сразу же услышал снаружи звук шагов. Он спрятался за ширмой, как вдруг, к своему ужасу, увидел тигра. Возле огня зверь сбросил с себя челюсти и когти, скатал шкуру и положил все это перед статуей. Потом он облачился в одежду и сел на корточки перед огнем. Только теперь юноша увидел, что это его невеста. Он отвел ее домой и там оставил. Через несколько дней Сяочжу вновь обратилась в тигра, и тогда жителям деревни пришлось ее убить.]. «Ты же не хочешь, чтобы нашу дочь постигла участь той несчастной?» – воскликнул он в гневе. Однако я была непреклонна и настояла на своем решении. Когда у нас в доме поселился мастер Ли, он тихонько посмеивался над именем девочки и иногда в шутку называл ее Сяомуху – Маленькая Тигрица. Конечно, когда этого не слышал муж, иначе он тут же убил бы мастера. Мой супруг терпеть его не мог: возможно, чувствовал, что молодой человек неравнодушен ко мне и время от времени глядит на меня так, как совсем не следует смотреть на замужнюю женщину. Иногда плотник заставал меня в одиночестве и, посмеиваясь, напевал строку из старой песенки: «Я люблю тебя, китайская девушка». Я только улыбалась и старалась сразу же уйти в другое место. С мастером Ли я вела себя вежливо, но всем поведением давала понять, что его попытки завоевать мое расположение обречены на провал. Несмотря на это, дерзкий парень продолжал выслеживать меня в уединенных местах, насвистывая или напевая свою песню. Однажды он настолько осмелел, что поцеловал меня в шею. Я рассердилась и в сердцах влепила ему пощечину. Пригрозив рассказать мужу о его домогательствах, я велела мастеру держаться от меня подальше. Наглец лишь злобно на меня посмотрел и пробормотал, что я еще пожалею об этом. И не только я, но и Сяочжу тоже. Тогда я не придала его словам большого значения, а напрасно. После случая с поцелуем мастер, к счастью, оставался у нас недолго и вскоре уехал, окончив ремонт дома. Мы с мужем вздохнули с облегчением: он – в открытую, я – тайком. И постарались поскорее о нем забыть. Но, увы, через какое-то время снова пришлось вспомнить об этом человеке и его угрозах. Он осуществил-таки свой план отомстить мне за несговорчивость и сделал это самым низким способом: лишил здоровья ни в чем не повинную девочку. Сам он, правда, тоже поплатился за свои козни, ушел из жизни во цвете лет, но бедная Сяочжу по сей день расплачивается за мою несдержанность. И это новое несчастье, непонятные приступы!.. Неужели этому никогда не придет конец?!..

Женщина всхлипнула и поспешила смахнуть выступившие на глаза слезы. Моя спутница стала что-то быстро говорить по-китайски, видимо, пытаясь ее утешить. Го Сидэ молча кивала головой и даже слабо улыбнулась. Потом Сун Лимин протянула ей руки, и та с благодарностью во взгляде пожала их.

– Нам пора идти, – сказала Сун Лимин по-русски. Я поднялся из-за стола. Поблагодарив хозяйку дома за завтрак и попрощавшись с ней на доступном мне китайском наречии, я вышел из дома. Через пару минут ко мне присоединилась Сун Лимин. Бодрым шагом мы направились к Учителю.

– Тебе не кажутся удивительными все эти совпадения? – поинтересовалась китаянка. – Имя девочки, легенда о ее тезке-оборотне, странное поведение Сяочжу на озере… Она ведь действительно на минуту будто превратилась в зверя – как славно тебя оцарапала!

– Не то слово, – подтвердил я, вспомнив ночные завывания на луну и свои подозрения насчет малютки Сяочжу. – У нее тогда были совершенно кошачьи – или тигриные – глаза! Но вот что поразительнее всего: лейтмотивом везде проходит невинная фраза – признание в любви китайской девушке. Ты тоже знаешь эту песенку?

– Нет, никогда не слышала, – покачала головой Сун Лимин. – Я придумала эти слова специально для тебя.

– А сейчас выясняется, что мастер-колдун напевал эти самые слова матери Сяочжу. Перед тем, как проклясть обеих. А я их случайно произнес в присутствии девочки – и она словно превратилась в зверя. На мой взгляд, слишком много случайных совпадений.

– Случайные совпадения – это другое название Судьбы, – задумчиво сказала Сун Лимин. – Именно так работает Дао…

***

Я долго пытался припомнить сон, который мог бы красочно пересказать Учителю. Моя ночная жизнь не была богата видениями, но те, что все же иногда меня посещали, я запоминал навсегда. Потому что они больше напоминали кошмары и целыми неделями, даже днем, продолжали вторгаться в сознание: вызывали неприятный озноб, мешали думать и заниматься делами. Помню, незадолго до того, как у моего старика начала потихоньку съезжать крыша, я увидел один выразительный сон с его участием. В сновидении отец, молодой и полный сил, прогуливался по берегу озера с какой-то женщиной. Это была красотка с рассыпанными по плечам густыми темными волосами. Парочка остановилась у огромного валуна, и отец стал расписывать тело подруги черной краской, выдавливая ее из длинного тюбика. Женщина хохотала, обнажая крупные зубы, поднимала руками волосы и подставляла «художнику» то плечи, то грудь, то спину. Отец оставлял на ее коже странные каллиграфические знаки, напоминавшие иероглифы. Вскоре все тело женщины было покрыто, словно татуировкой, текстовым узором. Она побежала к озеру и легла в воду у самого берега. Постепенно вода смывала рисунок и окрашивалась в черный цвет. Отец тоже подошел к озеру и сел перед подругой на колени. Смеясь, она взяла его руку и положила себе на грудь. Отец скользнул ладонью к шее женщины и нажал ей на горло. Голова красотки полностью ушла под воду. Я видел, как она смеется, широко открыв рот, и бьет руками по поверхности озера. Отец продолжал удерживать ее лицо под водой. Вскоре движения рук стали слабее, а потом и вовсе прекратились. Последнее, что я запомнил, был застывший в смехе рот женщины под водой и неподвижные зрачки ее распахнутых глаз…

После долгих раздумий я решил описать Учителю один из последних снов – тот, что предшествовал началу нашей переписки с Сун Лимин. Если вы помните, в этом сне мой художественно озабоченный родитель мелом рисует на полу прозрачную тушу коровы. Ее кровеносная система напоминает сеть венецианских каналов, а внутренние органы похожи на острова. Закончив рисовать, отец с аппетитом съедает остатки мела. Я попадаю внутрь коровы, гуляю по долинам и по взгорьям ее меловых органов и оказываюсь весь перепачканный белой известью. Сновидение был яркое, образное и вовсе не кошмарное – наилучший вариант для презентации моего внутреннего мира.

Когда я начал пересказывать сон, Ван Хунцзюнь сидел со скучающим видом. Он без устали гонял по ладони нефритовые шары и даже не смотрел в мою сторону, увлеченный этим занятием. Однако что-то в рассказе все же привлекло внимание Учителя, так как он стал на меня заинтересованно посматривать. Когда же я замолчал, Ван Хунцзюнь послал моей переводчице выразительный взгляд. Сун Лимин ответила на него не менее выразительной улыбкой. Хотя они не проронили ни звука, я видел, что рассказ вызвал у обоих некие мысли, понятные только им двоим.

– Сегодня идем на прогулку за город, – внезапно объявил Учитель, ни единым словом не прокомментировав мое красочное сновидение. – Через час встречаемся у моста по ту сторону озера. Zaijian!

Дойдя с Сун Лимин до середины моста, мы увидели, что Ван Хунцзюнь уже стоит на том берегу. Заметив нас на вершине арки, он махнул рукой и пошел налево от деревни, по направлению к невысоким холмам. Я впервые видел его одетым в обычные хлопковые штаны, легкую рубаху и кепку козырьком назад. Но даже без своего чародейского халата и тонны драгоценных украшений он сильно отличался от других людей. В движениях Учителя юношеская живость сочеталась со зрелой грацией опытного хищника. Он шагал так, словно совершал ритуальный танец: в нем жили все мускулы до единого; каждый поворот головы, каждый взмах седого хвоста под кепкой был одушевленным. В то же время «танец» этот не выглядел наигранным и рассчитанным на публику: тело Учителя двигалось максимально естественно, без капли позерства. Мне было чему поучиться у него в этом отношении.

Ван Хунцзюнь остановился у подножия каменистого холма и подождал, пока мы тоже туда доберемся. Но едва мы приблизились к Учителю, он молча отвернулся к горе и начал взбираться наверх, ловко карабкаясь по большим валунам. Я не отличался проворством, к тому же страх высоты не покинул меня окончательно, поэтому я медленно и с опаской переставлял ноги с камня на камень, подолгу пробуя каждый выступ на прочность. Сун Лимин следовала за мной; время от времени за спиной слышался ее тихий смешок, как комментарий к моей неуклюжести. Это нервировало и отнюдь не способствовало развитию у меня навыков скалолазания. Но я стискивал зубы, упрямо делал очередной шаг и про себя молил небо, чтобы непонятное восхождение поскорее закончилось.