Синдром Дао

– Вот это да, – выдохнул я, не смея поверить в такое счастье. – Неужели мне сумели вернуть тело?! Выходит, я не напрасно сутки пробыл без сознания.

– Врачи знают свое дело, – усмехнулась Сун Лимин. – Так что ты гордо уйдешь отсюда собственными ногами и жить будешь долго и счастливо.

– А они, случаем, не сказали, что же со мной такое приключилось? – поинтересовался я.

– Нет. Завтра утром я заберу бумаги с окончательным диагнозом, тогда и узнаешь, – пообещала китаянка. – А сейчас мы с котом все же пойдем отсюда, иначе его и вправду застукает медсестра и нас всех выгонят посреди ночи.

Сун Лимин подхватила на руки обаятельного нахала, успевшего перебежать в ванную комнату, и они ушли в гостиницу. Я же, счастливый и будто помолодевший изнутри, бросился на кровать. Я хотел побыстрее заснуть и, пробудившись на рассвете, убедиться, что действительно здоров и что тело мне подчиняется, как и прежде.

Но сразу заснуть не получилось. Перед глазами начали мерцать образы – те, что наполняли меня, пока я находился в «пограничном» состоянии. Я увидел в «ретроспекции» козу с иероглифической надписью на спине и снова попытался вспомнить, что же эти иероглифы означают. Я был уверен, что в бодрствующем сознании смогу это сделать быстрее. Я попробовал «нащупать» смысл надписи методом исключения: припоминал те слова, что хорошо знал, и отставлял их в сторону, надеясь выйти на оставшиеся в моем скудном арсенале знаки китайской письменности. Перебрав, как мне показалось, все известные иероглифы, я так и не приблизился к разгадке. Тогда я попытался логически вывести смысл знака, отталкиваясь от его внешнего вида. Первый иероглиф был похож на грустно опущенные глаза и продольную морщину над ними. Второй напоминал два бруска – побольше справа и поменьше слева; у большого была дугой вырезана сторона, обращенная к маленькому бруску – он словно пытался вобрать его в себя. А еще он был похож на большое солнце, освещающее маленькую землю…

Тут в моем сознании словно включили лампочку, и на меня снизошло озарение! Перед внутренним взором отчетливо вспыхнула картинка: я сижу в харбинском кафе начала прошлого столетия, напротив меня Сун Лимин – она пишет на листе бумаги свое имя, которое передается иероглифами «прекрасная» и «светлая». Теми самыми иероглифами, что были начертаны на спине моей подруги Козы!

От изумления я вскочил с постели. Вот так шутку сыграло со мной подсознание, пока я был под капельницей: начертав на спине животного имя Сун Лимин, оно, по сути, поставило между ними знак равенства! Это что же получается? Выходит, светоносную козу послала за мной на гору именно китаянка?! И коза специально привела меня к дому Учителя, чтобы я увидел Сун Лимин, спящую вместе с Ван Хунцзюнем? Или же – от этих даосов можно ожидать чего угодно! – Сун Лимин сама превратилась в козу, чтобы прийти мне на помощь? Тогда вполне можно понять, отчего животное моментально исчезло прямо у меня на глазах: китаянке ведь нужно было опередить меня и хоть на несколько секунд раньше пробраться к Учителю в спальню.

Несмотря на глубокую ночь, я схватил телефон и набрал номер Сун Лимин, надеясь, что она еще не спит. Китаянка тут же ответила на звонок.

– Послушай, Сун Лимин, – сказал я, стараясь говорить будничным тоном, – я ведь тебе не успел рассказать, как умудрился ночью спуститься с горы и не заблудился впотьмах по дороге домой. Ты в курсе, что меня до деревни довела светящаяся коза?

– Какая еще коза? – очень естественно удивилась китаянка.

– Ну, светящаяся, – повторил я, чувствуя, что мои слова звучат глуповато. – Я подумал, что, возможно, это ты послала за мной животное, ведь мы по дороге говорили об Амалфее, о том, как она спасла маленького Зевса…

– Нет, никакую козу я за тобой не посылала, – твердо сказала Сун Лимин. – Когда стемнело и я поняла, что ты не вернулся в деревню, я послала Вселенной просьбу – чтобы тебя в целости и сохранности доставили до дома. Ну а уж каким именно образом Вселенная выполняет наши запросы, нам знать не дано: ее фантазия и чувство юмора неистощимы. Светящаяся коза – далеко не самое удивительное, что могло с тобой приключиться. Впрочем, она могла тебе просто привидеться, но это уже неважно – главное, что ты вернулся. А заночуй ты в пещере, все могло бы обернуться гораздо печальнее… Ладно, ложись спать – завтра мы чуть свет выезжаем в Хунцунь.

– Спокойной ночи, – произнес я, вконец озадаченный словами Сун Лимин, и постарался наконец-то заснуть.

***

Сун Лимин села в машину, держа в руках папку бумаг, и велела таксисту отправляться в путь. Пока она перебирала листы с записями, графиками и диаграммами, я с любопытством заглядывал ей через плечо: в этих бумагах китайские врачи нарисовали картину моего загадочного заболевания, и мне хотелось побыстрее узнать, что же со мной приключилось. Наконец Сун Лимин закрыла папку и со вздохом посмотрела на меня.

– Вынуждена тебя огорчить, – сказала она. – Врачи так и не смогли установить причину твоего недуга.

– Вот черт! – с досадой выругался я. – И что же мне теперь делать?

– Боюсь, тебе придется возвращаться домой и там продолжать лечение. Страховки едва хватило на то, чтобы покрыть два дня в больнице, а дальнейшее обследование и лечение тебе обойдется в целое состояние: для иностранцев медицинское обслуживание стоит бешеных денег.

– Но хоть что-то доктора думают по поводу меня? – спросил я мрачно. – Они что-нибудь узнали из анализов?

– У тебя какая-то проблема с сосудами и, возможно, с кровью, – ответила Сун Лимин, пожав плечами. – То, что после капельницы ты так быстро встал на ноги – это, конечно, здорово, но подобная штука может повториться в любой момент, и никто не может сказать, когда это произойдет. Тебе действительно необходимо очень серьезное обследование, и лучше всего его пройти в России.

– У меня оплачены еще две недели обучения у Ван Хунцзюня. Что мне с этим делать? Пройти курс до конца или улететь первым рейсом домой?

– Я поговорю с Учителем – думаю, он вернет деньги, – сказала китаянка. – У меня ощущение, что тебе лучше вернуться, и как можно скорее. Билеты мы без проблем сегодня же купим по Интернету.

– Никак не ожидал, что все так повернется, – буркнул я, расстроенный.

– А я знала, что мы должны скоро расстаться, – возразила Сун Лимин. – Поняла это, когда ты в доме Сяочжу разрезал грушу и дал мне одну половинку. Я тогда сказала, что у китайцев это плохая примета, что она говорит о расставании, потому что слова «резать грушу» и «расставаться» произносятся одинаково: fenli. Ты тогда не поверил, и напрасно.

– Да уж, – уныло протянул я. – Теперь вижу, что напрасно…

Глава шестнадцатая

Родина приветствовала меня холодным апрельским дождем и туманной промозглостью. Вопиющая разница между сочным многоцветьем Китая и унылой серостью российских городских пейзажей отозвалась в сердце ноющей тоской. Конечно, меня угнетала не только резкая смена климата и красок: не оставляла подспудная тревога за собственное здоровье и неопределенное состояние отца. Еще пару недель он может оставаться в клинике, но что потом? Вернется ли к нему рассудок, или же он навсегда останется полусумасшедшим стариком, которого не оставишь дома одного? На эти вопросы не было ответов – грядущее было столь же туманным, как и погода, встретившая меня на летном поле захолустного аэропорта.

Квартира стояла неухоженная и одичалая. Едва я открыл дверь, как в нос ударил затхлый воздух непроветренного помещения. Не раздеваясь и не снимая обувь, я обошел все комнаты и распахнул окна. После изысканных китайских интерьеров убогость моего жилища показалась почти непереносимой, а в отцовское логово я не смог зайти без внутреннего содрогания: наверное, я впервые ясно осознал, что подобное светопреставление мог сотворить только настоящий помешанный. Хотя не исключен и другой вариант: может быть, именно зловещее пространство «мастерской» заставило отца съехать с катушек. Или же они оба – старик и комната – любовно создавали друг друга, и каждый довел свой шедевр до маразматического совершенства.

Открыв все окна и устроив в доме сквозняк, я поставил посреди гостиной обмотанный целлофаном чемодан и устало присел на него. Интересно, подумал я, а не ожидает ли меня в этой квартире та же участь? Кто может поручиться, что однажды, глубоко подавленный ее угрюмой атмосферой, я на пару с отцом не сойду с ума? Возможно, моя мать много лет назад ощутила пагубную способность этих стен лишать человека разума и в панике бежала, опасаясь за свое душевное здоровье? Как же мне дальше здесь жить, стучало у меня в голове, как вернуться к нормальному существованию в доме, где я никогда не чувствовал себя до конца свободным, где неизменно был пленником – заложником отцовского безумства?

Так я просидел целый час, охваченный тоской преждевременного возвращения и странными неразрешимыми вопросами, что беспорядочно роились в моем сознании. Только почувствовав, как у меня свело затекшую ногу, я поднялся и доковылял до выключателя: в комнате успело безнадежно стемнеть. Теплый свет от люстры наполнил гостиную подобием хоть какого-то уюта, и, вздохнув, я наконец-то принялся раздеваться с дороги.

***

Молодая медсестра вышла из палаты, оставив меня наедине с отцом. Я испытал облегчение, увидев, что он чисто одет, свеж лицом и довольно бодр. Старик сидел у стола и с энтузиазмом выковыривал из зубов остатки завтрака.

– Привет, папа, – громко поздоровался я.

Тот повернул голову и, не вынимая ногтя из дупла, с интересом окинул меня взглядом.

– Здравствуйте, молодой человек, – дружелюбно сказал он. – Вы, наверное, новичок? Новости хотите послушать?

Иллюзия благополучия немедленно рассеялась: если старик меня не узнавал, грош цена была его свежим щекам и бодрости духа.

– Что за новости? – бесцветным голосом отозвался я, не желая выдавать расстройства.

– А вон, по радио, – охотно сказал он, кивая в сторону умывальника. – Сейчас включу.

Отец подошел к раковине и поднял вверх ручку смесителя. Из крана мощной струей полилась вода, капли ее ударялись о дно умывальника, энергично подскакивали вверх и разлетались далеко за его пределами. Отец немного уменьшил напор и стал переводить ручку из стороны в сторону, сосредоточенно вслушиваясь в «говор» воды.

– Что-то сегодня не настраивается, – огорченно констатировал он, – видать, китайцы опять эфир захватили. А я как раз собирался послушать последние известия из морга, пока эта выдра сестра не вернулась. Она терпеть не может, когда я включаю радио, кричит, что только попусту растрачиваю энергию. Как будто бы она за нее платит.

Я слушал этот бред и не мог осознать, как такое может произносить человек, еще месяц назад бывший вполне адекватным. Сердце отказывалось верить, что это мой отец – разве же способен родитель не узнать собственного сына?! Однако разум грустно подсказывал, что, оказывается, в жизни и такое случается: в оболочке, которая совсем недавно была моим отцом, поселился странный незнакомец. И необходимость рано или поздно забирать этого чужого человека домой меня пугала. Перспектива делить жилье с полным безумцем, пусть даже вполне дружелюбным и энергичным, казалась еще более ужасной, чем снова жить бок о бок с деспотичным и вечно недовольным, но все-таки родным и предсказуемым монстром-отцом.

В голове мелькнула мысль: а может, оставить старика еще на месяцок в «санатории»? Сразу видно, уход здесь хороший, над пациентами не издеваются, вон ведь отец какой бодрячок: домой не просится, стало быть, ему нравится здешняя обстановка – хотя, возможно, он просто не помнит, что у него есть дом. С деньгами проблем быть не должно: во-первых, у меня еще оставалось кое-что от поездки, а во-вторых, скоро батюшке на карту переведут пенсию – хватит и на лечение, и мне на житье, пока опять не наберу учеников. Вдохновленный своими рассуждениями, я отправился прямиком к директору санатория, чтобы решить этот животрепещущий вопрос.

Директор – полноватый седеющий мужичок с печальными глазами – что-то писал, сидя за столом в своем безукоризненно отремонтированном кабинете. Он любезно предложил мне кофе и усадил в обволакивающее кресло. Дожидаясь, пока он окончит делать записи в толстом журнале, я потягивал растворимый капучино и любовался свисающей с потолка клеткой – внутри нее миловались на шесте две желтые канарейки. Здесь было уютно и тепло – хотелось верить, что в этом особом заведении повсюду царит такая же идиллия.

Отложив в сторону журнал, директор переключил внимание на меня. Он поблагодарил за визит и уверил, что готов ответить на любые вопросы. Я осторожно спросил о состоянии отца.

– Ваш папенька очень позитивный и покладистый человек, – улыбнулся глава санатория и опустил свои печальные глаза. – С ним нет никаких проблем: режим соблюдает, есть не отказывается, с удовольствием гуляет и участвует в играх. На персонал, в отличие от некоторых, не рычит… Что еще? Для его возраста пребывает в прекрасной физической форме. Золото, а не пациент!

Директор развел руками, словно не зная, что можно добавить.

– А как у него с головой, доктор? – мягко подсказал я тему для дальнейшей беседы.

– С головой? – немного удивленно, словно недопоняв вопрос, посмотрел на меня руководитель психиатрической лечебницы. – Да тоже все в норме. Ничего такого особенного за ним не замечали. Ну разве что мелочи…

– Какие именно мелочи? – с прежней мягкостью уточнил я. – Вроде той, что он не узнает меня, собственного сына? Действительно, сущие пустяки – я нисколько не волнуюсь по этому поводу.