Синдром Дао

– Если бы я знал, что в лифте задняя стенка прозрачная, встал бы у двери, – проворчал я. – Каждый такой приступ мне, наверное, года жизни стоит. Помню, однажды отец решил меня наказать за какой-то пустяк (кажется, я тогда двойку получил) и запер одного на балконе. Он знал о моей фобии от школьного психолога и, сволочь, решил посмотреть, как люди себя ведут при панических атаках. Что ж, он увидел целиком всю клиническую картину, хоть снимай реалити-шоу для будущих психиатров. Я уткнулся ладонями и лицом в дверное стекло, чтобы случайно не сделать шаг назад и не вывалиться за перила. Мне казалось, что, если я хоть на сантиметр отодвинусь от двери, неминуемо полечу с пятого этажа. Я ревел благим матом, умолял отца впустить меня обратно, но он молча стоял за стеклом – руки в брюки – и презрительно смотрел на мои слезы и сопли. Полагаю, этим он лишний раз доказывал себе, что сын у него – слабак, никчемное создание. А у меня и вправду ноги ослабели до такой степени, что подкосились, и я рухнул на колени. Вне себя от ужаса, я уперся локтем в пол, чтобы не скатиться к бордюру, а другой рукой вцепился в ржавый карниз. В этом положении я провел минут пятнадцать, пока папаша не смилостивился и не открыл дверь. Я буквально вполз в комнату ему под ноги, а этот изверг не сказал ни слова и ушел готовить обед. Я же еще полчаса тупо просидел на полу, пока он не вышел из кухни и не рявкнул: мол, быстро встал и пошел жрать!.. Так он меня и воспитывал, мой родитель.

– Да, суровый у тебя отец, – посочувствовала Сун Лимин, заказывая в баре два мартини, – только воспитатель плохой. Если бы он тогда нашел способ правильно решить проблему, ее бы уже давно не существовало.

– И что же он такого правильного мог сделать, чтобы я перестал бояться? – полюбопытствовал я, с жадностью делая глоток ледяного вермута.

– Ну, взял бы и сбросил тебя с балкона, – с серьезнейшим видом сказала китаянка. – Устрани источник проблемы – и проблема исчезнет сама собой!

В тот момент в моем безумном взгляде, наверное, смешалось все: недоумение, обида, ярость – как она могла так зло шутить над моей бедой?! Видя, как болезненно я реагирую на ее слова, Сун Лимин покатилась со смеху и ободряюще похлопала меня по спине.

– Знаешь, с чем у тебя настоящая проблема? – сказала она весело. – Ты слишком уж серьезно относишься к себе и своей разнесчастной жизни. Лелеешь обиды столетней давности, каждый раз с новой силой переживаешь тяжелые воспоминания. Так, друг мой, и с ума можно сойти. Кажется, я знаю, как помочь тебе уменьшить страх перед высотой. Или даже совсем от него избавиться. И это займет не больше пяти минут.

– Так я тебе и поверил, – скептически сказал я, залпом осушая бокал. –Великий психотерапевт Сун Лимин спешит на помощь!

– Ладно, пошли, Фома неверующий, – усмехнулась китаянка, – будем городом любоваться.

Мы вышли из бара и поднялись по винтовой лестнице на два этажа выше: там располагалась смотровая площадка – конечная цель наших блужданий по внутренностям Дракона. К моему облегчению, это оказалась закрытая круглая комната в виде кабины космического корабля – здесь все лучилось серебристо-голубым светом. По диаметру комнаты красовались многочисленные окна-иллюминаторы, через них можно было созерцать виды Харбина. Чтобы добраться до иллюминаторов, нужно было встать на огороженную бордюром дорожку, бегущую по окружности кабины. Мы разулись, надели одноразовые тапочки – их здесь услужливо предлагали за три юаня всем желающим – и ступили на дорожку.

Сун Лимин предупредила, что я должен глядеть в иллюминаторы не прямо, а через экран цифровой камеры: так, мол, проще привыкнуть к мысли, что я созерцаю город с высоты ста восьмидесяти метров. Под ноги тоже не смотри, небрежно сказала китаянка, просто передвигайся от одного окна к другому.

Надо признать, ее совет оказался эффективным: глядеть через объектив на спичечные коробки многоэтажек было очень комфортно, я не испытывал с этим никаких проблем. После четвертого по счету окна Сун Лимин предложила мне убрать фотоаппарат и выглянуть непосредственно в иллюминатор. Я немного поколебался, но сделал это. Внизу простирался горящий огнями город, и я понимал, что забрался неимоверно высоко, раз вижу всю его безграничность. Но почему-то на этот раз я чувствовал себя защищенным, и даже тень страха не шевельнулась во мне. Я медленно переходил от одного окна к другому, а внутри меня росло и ширилось чувство уверенности, даже гордости за свое спокойствие.

За моей спиной снова раздался голос Сун Лимин. Она велела мне продолжать двигаться по кругу, но только теперь глядя себе под ноги. И вот тут-то я понял, какой сюрприз она для меня приготовила: пол на дорожке был стеклянный! Под ним зияла устрашающая пустота, и безбрежный океан огней плескался теперь прямо подо мной. При этом я живо почувствовал, что нас разделяют многие десятки метров – я словно висел в воздухе.

От неожиданности и потрясения я застыл на месте, а потом вдруг потерял равновесие: меня повело в сторону, и чтобы не упасть, я вцепился в бордюр. В приступе нарастающего страха мне показалось, что стекло под ногами сейчас треснет, разобьется и я совершу последнее в жизни стремительное путешествие вниз. Захотелось немедленно, пусть даже с позором, покинуть стеклянный круг, и я сделал движение, чтобы сойти с него, но сзади мне на плечо опустилась рука Сун Лимин – сейчас она была словно железная.

– Продолжай идти, – тихо приказала она. – Ничего страшного не случится, можешь быть абсолютно спокоен. Я тебя подстрахую, если что.

Ее голос не исцелил меня в мгновение ока, но благодаря ему я восстановил утраченный баланс тела. Подавив ужас, я продолжил ходьбу. Ноги у меня были словно каменные, однако они не дрожали и не отказывали – я медленно делал шаг за шагом, продвигаясь вопреки всему. Когда я завершил прогулку над пропастью и сошел с круга, мне показалось, что прошла целая вечность. В эту вечность канул без следа мой ненавистный страх перед высотой.

Покидая башню Дракона, я ощущал себя новым человеком.

Глава шестая

Я был начинающим путешественником, но и при всей своей неопытности понимал, что наша трехзвездочная гостиница отличается весьма умеренными достоинствами. Про летучих пауков в ванной комнате я уже говорил, про великолепную слышимость в номерах тоже. К этому надо добавить, что в отеле в принципе отсутствовал лифт. Подниматься по высоченным ступеням на пятый этаж и тащить за собой отцовский чемодан-инвалид было то еще удовольствие!

Однако самыми умеренными достоинствами обладали, пожалуй, завтраки для постояльцев: утренняя трапеза в ресторане включала жуткое соевое молоко, малоаппетитные на вид вареные или пареные овощи, да еще пресные булочки из бледного теста. Даже Сун Лимин отвернула нос от этого убожества. Она заявила, что мы отправляемся завтракать в другое место, где наверняка найдем что-нибудь более соблазнительное.

Мы вышли из отеля и пересекли дорогу. На другой стороне улицы стояло здание европейской архитектуры начала ХХ века. Над его распахнутой дверью красовалась шестиконечная звезда, а еще выше – зеленая вывеска с уютной надписью Coffee Bar. Это было как раз то, что могло сейчас согреть душу и тело: кофейня в синагоге, открытой сто лет назад на севере Поднебесной.

Внутри витал одуряющий аромат кофе. Учуяв его, уже невозможно было думать о чем-либо другом. На первом этаже мы заказали по большой чашке капучино с куском творожного торта и по витой лестнице поднялись наверх. Небольшая закругленная комната была пуста, и в этой пустоте пронзительно ощущалось время. Оно стелилось невидимой дымкой под потолком с грубой штукатуркой, поскрипывало в деревянном полу с потертыми половицами, пристально смотрело со старинных черно-белых фотографий на неровных стенах. Давно канувшая в небытие эпоха чудом задержалась здесь.

В ожидании кофе Сун Лимин присела на диван, взяла в руки свежую газету и погрузилась в чтение. Я же ходил по комнате и с благоговением трогал руками вещи на деревянных подоконниках, старинных резных столиках, мягких креслах с выцветшими гобеленами – все здесь окружала таинственная аура минувших лет. Я впервые в жизни прикасался пальцами к настоящей старине, и это наполняло меня сладким трепетом. Дыхание древности гипнотизировало: с каждым прикосновением я все глубже погружался в ушедшее столетие; самый воздух, казалось, изменил плотность и сделался видимым в лучах солнца.

Зачарованный здешней атмосферой, я дошел до зеркала, что неприметно висело в углу в потемневшей от времени деревянной раме. Я бросил рассеянный взгляд на его поверхность и от неожиданности застыл на месте: сквозь дрожание воздуха я увидел в глубине зеркала сидящую женщину с высокой прической и веером в руках. Это была моя мать – такой я ее запомнил по нескольким старым фотографиям!

Я резко обернулся. Вместо Сун Лимин на диване сидела женщина, чье отражение я увидел в зеркальной поверхности. Ее волосы были заплетены в косу и уложены наверх с помощью костяного гребня. Наверняка мое порывистое движение застало женщину врасплох: она поспешно наклонила голову, словно пряча лицо за шелковым веером – мне был виден лишь ее открытый лоб.

Я сбросил секундное оцепенение, вызванное странным появлением незнакомки, и громко сказал по-китайски – nihao! Женщина подняла голову – это была Сун Лимин! Меня ввела в заблуждение ее новая прическа – до этого китаянка скрывала волосы под широкополой черной шляпой. А вибрирующий воздух породил у меня что-то вроде зрительной галлюцинации. Но, черт побери, теперь я действительно заметил в ее лице сходство с материнскими чертами. С чертами женщины на черно-белых снимках, о которой отец с неизменным презрением говорил: твоя блудная мать.

Сейчас у Сун Лимин снова был тот отрешенный взгляд, что поразил меня на вокзале прошлым утром. Сегодняшние девушки так не глядят: так смотрели женщины иных эпох, так смотрели венецианки с полотен старых мастеров. И еще так смотрела моя мать с пожелтевших фотографий в семейном альбоме.

«Да брось, что за абсурдная идея, – одернул я сам себя, – как может юная китаянка походить на твою мать? Ты ведь даже не помнишь ее! Мало ли что могло причудиться в этой заколдованной комнате: зазеркалье сыграло с тобой злую шутку, наслоило одну реальность на другую, а ты и повелся, дурачок!»

– С кем это ты здороваешься? – удивленно спросила Сун Лимин.

– С тобой, – сконфуженно хмыкнул я. – Я просто перепутал тебя… с одной знакомой. Извини.

– Ничего страшного, – спокойно сказала Сун Лимин. Она вернулась в этот мир, и взгляд ее снова принял обычное выражение. – Тут с посетителями то и дело творятся такие дела. Именно в этой комнате я постоянно кого-то напоминаю людям. Чаще всего очень дорогого им человека, порой его уже нет в живых. Иногда это женщина, иногда мужчина. Место здесь такое. Особое. Но я привыкла, уже даже не считаю это странным.

Мне, в отличие от китаянки, это как раз казалось чрезвычайно странным. Я подумал, что именно так люди начинают потихоньку сходить с ума. Впрочем, я не успел поделиться с ней своими соображениями, потому что в этот момент официант принес кофе с тортом.

Я сел напротив Сун Лимин, любуясь ее новым обликом. Несомненно, с высокой прической она выглядела старше, а длинные серьги из серебра с чернью подчеркивали эффект «взрослости». Это придавало ей шарм. Вчера она была потрясающе красивой девчонкой, сегодня – очаровательной дамой без возраста. В моих глазах это делало китаянку еще интереснее. И загадочнее.

– Ты никогда не думала о карьере актрисы или певицы? – спросил я Сун Лимин. – Мне кажется, с твоей внешностью ты бы моментально стала звездой экрана. Зачем ты теряешь время на работу с вредными клиентами вроде меня? Денег особых не получаешь, да и удовольствие наверняка сомнительное – мотаться с нами туда-сюда.

– Меня с детства готовили к сценической жизни, – с легкой усмешкой сказала моя собеседница. – Сначала балетная школа, потом – Академия танца в Пекине. Триумфальные выступления в студенческом театре, победы в национальных и международных конкурсах – все это было в моей копилке за годы обучения. Мне пророчили великое будущее, практически мировое господство: на руках был контракт с труппой Матс Экка [11 - Матс Экк (род. в 1945) – шведский танцовщик, хореограф и режиссер. Знаменит революционными постановками таких популярных классических балетов, как «Жизель», «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетта».] – представляешь, мне предложили станцевать партию Джульетты в его новой постановке! И вдруг перед самым отъездом в Европу я ломаю щиколотку, да так, что говорить о серьезной танцевальной карьере уже не приходится. Вся семья в шоке, но я почему-то легко свыкаюсь с мыслью о том, что сцена для меня уже в прошлом. Я вдруг поняла, что избавилась от пожизненного рабства, каким была бы моя карьера танцовщицы. Пусть даже ценой тяжкого увечья. Потом я ощутила потребность получить какое-то иное образование. По совету матери я еду в Россию и поступаю во ВГИК на кинооператора. Там мне посчастливилось прослушать курс лекций по культурологии – его вела изумительная старушка. Стыдно сказать, о классическом китайском искусстве я впервые узнала именно от нее, европейского преподавателя. Раскрыв рот слушала о художественном мышлении китайцев, и каждое ее слово для меня было настоящим открытием. Благодаря ей я также узнала о роли даосов в мировой культуре и вообще о том, что это такое – даосский образ жизни. С тех пор у меня появилась мечта: вернувшись на родину, встать на «тропу бессмертных». Когда я приехала в Китай, всех доставала расспросами о том, где мне отыскать настоящего даоса. И вдруг однажды выясняется, что у моего отца есть один друг, увлекающийся даосизмом. Так в мою жизнь вошел Учитель, Ван Хунцзюнь. Он в корне изменил мое восприятие жизни и отношение к ней. Я ежедневно общалась с ним и мало-помалу превращалась в женщину-даоса. От прошлой Сун Лимин во мне осталась разве что внешняя оболочка. Однажды Учитель попросил меня перевести его речь для русской делегации, и это было началом нашей совместной работы с иностранцами. Находиться все время рядом с Учителем и помогать ему – в этом сегодня мое счастье и смысл жизни. Так что я вовсе не теряю с тобой время, как ты говоришь. Наблюдать, как человек благодаря тебе становится даосом – что может быть интересней? Поверь мне, я получаю от своей работы колоссальное удовольствие. И уж, конечно, не променяю ее на карьеру экранной дивы.

– Я так понимаю, ты не просто работаешь переводчиком у Ван Хунцзюня, но и помогаешь ему лепить из клиента человека-даоса? – уточнил я, с интересом выслушав историю Сун Лимин.

– А разве до тебя еще не дошло, что я только этим с тобой и занимаюсь? – иронично поинтересовалась китаянка, с аппетитом откусывая кусок торта.

– Кажется, понемногу начинает доходить, – вздохнул я и смешал с капучино пронзенное стрелой коричное сердце.

***

После кафе Сун Лимин потащила меня в торговый центр на Арбате[12 - Центральная улица в Харбине, где расположены самые стильные бутики и универмаги. Подобно московскому Арбату, улица закрыта для автотранспорта.] – покупать новый чемодан: от нее не ускользнуло плачевное состояние отцовского саквояжа, с которым я приехал в Китай.

– Ты не сможешь так долго путешествовать, – заметила она накануне, иронично глядя, как я сражаюсь с рыжей развалиной и пытаюсь удержать ее на ходу. – В поездке нужно иметь максимально комфортный багаж. Вообще, от старья надо избавляться до того, как оно станет обузой. Иначе не ровен час раздавит своим грузом. А твой чемодан – просто собирательный образ рухляди, давно отжившей свой век: путается под ногами и не дает спокойно идти вперед.

– Ты что, в каждой вещи видишь какой-то символ? – сухо спросил я.

– Когда в этом есть нужда, – сказала китаянка. – В твоем случае есть…

Наверное, Сун Лимин даже не подозревала, что история с чемоданом еще более символична. Он олицетворял собой отца, который вечно давил на меня своей тяжестью, контролировал каждый шаг, не давал жить собственной жизнью. Оставив старика в больнице и сбежав в Китай, я вроде бы освободился от него, но не тут-то было: он нахально поселился у меня в голове и непрерывно взывал к совести, словно испытывал на прочность. Так что же получается: я беру в дорогу отцовский чемодан и тем самым символически волоку старика за собой, позволяя по-прежнему наступать себе на пятки – уже в буквальном смысле?!

Эта мысль так поразила меня, что я даже не стал сопротивляться, когда Сун Лимин заговорила о покупке нового чемодана. Возможно, этот поступок означал символическое убийство отца, но он же говорил и о моем личном обновлении, о нежелании более жить по отцовской указке и мыслить его старческими мерками. Я чувствовал, что внутри меня зреют качественные перемены, и всей душой был готов принять их.

В гостиницу я вернулся с новым чемоданом – стильным, легким, удобным. Много разъезжавшая Сун Лимин действительно знала толк в вещах для путешествий: выбирая саквояж, она учла такую кучу нюансов, о которых я никогда не задумывался. Китаянка не только испытала на прочность колеса, выдвижную ручку и замки, но и досконально исследовала внутренности моего нового походного друга: открыла каждое отделение, забралась в мельчайшие кармашки, придирчиво подергала все ремешки и крепления. Только после этого она удовлетворенно объявила: готово, покупаем!

Я перекладывал вещи из старого чемодана в новый, чувствуя необыкновенное облегчение. Постоянно всплывавшие в голове мысли об отце осели на дно, уступив место куда более приятным размышлениям о Сун Лимин.

Впрочем, и о ней мысли были не столь безмятежны, как мне бы того хотелось. Я знал эту девушку меньше двух дней, но она так быстро менялась, так стремительно обрастала новыми смыслами, что это вызывало у меня самые противоречивые чувства: от симпатии и естественного влечения до растерянности и даже смутного страха.

Между девочкой-хохотушкой на перроне и загадочной дамой в кафе лежала целая пропасть. Вчера мне казалось, ей слегка за двадцать, а теперь я вполне допускал, что она давно перешагнула черту тридцатилетия. И дело не только в истории жизни, которая не могла уместиться в два десятка лет. Я говорю о внутреннем опыте, об умении влиять на людей, манипулировать их эмоциями и умонастроением. Иногда делать это мягко и женственно, издалека, но порой по-мужски жестко, открыто.

Впрочем, ни житейским опытом, ни бытовой мудростью невозможно объяснить, как ей удалось играючи разбить мои внутренние окаменелости, изменить многолетние привычки и, что самое невероятное, почти исцелить от извечной боязни высоты. По крайней мере, настолько, что я не испытывал никакого страха перед предстоящим полетом – первым в моей жизни!

А непостижимая способность Сун Лимин становиться похожей на других – это что, колдовство? Почему люди начинают видеть в ней черты своих близких – неважно, мужчин или женщин, живых или давно умерших? Каким образом китаянке удалось стать похожей на мою мать? Ведь она ее в жизни не видела!