Океан

– Что мне с ним делать?

– План определит его место.

Ученик согласно кивнул головой, сунул кинжал в голенище сапога и сказал:

– Пора отнести звезду Наири на её место, – и улыбнувшись, добавил: – Таков План.

Мы достигли склона, густо поросшего деревьями с жёлто-зелёными листьями, когда солнце было ещё достаточно высоко. Разгорячённый Ученик взглянул на гору.

– Не так уж и высоко, давай начнём подъем и заночуем на вершине, Учитель.

– Нас ждёт вершина, а любая вершина требует к себе особой подготовки – это первое, и второе – чтобы зажечь звезду, прежде её необходимо зажечь в себе, а для этого требуется совершить Переход. Энсиноорская Гряда – это Переход, смысл и цель нашей встречи, смена состояний тел, изменение мира внутри и снаружи. Отправься в Путь сейчас, мы не пройдём и половины.

Я посмотрел на Ученика. Улан спрыгнул с коня и сел за парту.

– Учитель, – сказал он серьёзно, – изо льда я превращусь в воду?

– Скорее, из воды в пар! – рассмеялся я и понял, что Ученик готов.

– Теперь послушай, Переход для каждого из нас будет разный, – начал я.

– Мы пойдём не вместе? – перебил испуганно ученик.

– Ты – воплощённый, из плоти и крови, я же в этом мире только копия, небо, отражённое в воде, – вода, а не небо, пусть и не отличимое от него. Мы пойдём вместе только на этом проявленном плане, и если ты споткнёшься, то сможешь опереться на меня, в тонких же слоях мы будем порознь.

– Значит, ночуем здесь и переходим с утра? – спокойно спросил он.

– Да мой друг, но эта ночь не для сна. Чтобы осилить Переход, тебе нужно оставить всё прежнее, тяжёлое, неуклюжее, всё, что приобретено тобой без Бога. Очисти шелуху, смой грязь, стряхни наросты и оставь только её одну…

– Любовь, – прошептал юноша.

– Я уже не нужен Тебе, – ответил я, с радостью глядя в светлые глаза моего возлюбленного товарища.

Укутываясь в плащ, перед тем как закрыть глаза, он задал мне вопрос, которого я ждал.

– А как перейдёт Гряду Наири?

– Она уже на той стороне, – ответил я. – Её Путь освещал Ребёнок.

20

Я не спал, я закрыл глаза и сразу открыл их. Учитель тоже лежал с открытыми глазами, взгляд его упёрся в треугольник из двух голубых и одной красной звезды. Он беззвучно шевелил губами и не реагировал ни на ночные шорохи вокруг, ни на бесчинство москитов, устроивших пир на его крючковатом носу.

В отличие от Учителя, мои глаза уставились на сердцевидный лист, нависшей надо мной ветви. Вцепившись в него, меня разглядывала давнишняя знакомая, серая ящерка.

– Здравствуй, Бог, – сказал я.

Ящерка моргнула в ответ, и в голове прозвучало: «Спрашивай».

– Господи, подскажи, как оставить в себе только Любовь, как избавиться от всего остального? Куда дену я страхов когорту? Чаша гнева полна до краёв. Чем вытяну из сердца ненависть, а из разума зависть? Что делать с гордыней, которая стелой вознеслась в небеса, и не вижу верхушки её?

– Всего лишь пусти в себя Любовь, и страхи, щетинистые и клыкастые, обернутся беззубыми и пушистыми комочками. Гнев высохнет на дне, а сердце, наполнившись любовью, захлопнет двери перед ненавистью, разум же станет завидовать наполненному сердцу и сам начнёт наполняться. Что касается стелы гордыни, ты будешь искать её макушку под ногами и не найдёшь.

– Я верю, Боже, что так и будет, если впустить любовь. Но как это сделать не на словах, а по-настоящему?

– Намерение, твёрдое намерение невозможности иного бытия для себя, – ответствовал Бог.

Я задумался. Задавать вопросы Богу трудно, чувствуешь себя глупым и мелочным, выпрашивающим себе проводника с мешком соломы и опахалом для комфорта.

– Вижу, для осознания Слова Моего нужно иное мнение, – ящерка моргнула на прощание и исчезла в листве.

Едва успокоившись, ветка надо мной закачалась снова, и тот же лист облюбовал аспид, к сожалению, мне уже знакомый.

«Слушай, – препротивно зашипело в голове. – Страхами называешь то, что ограждает тебя от бед, а иной раз спасает жизнь. Справедливость и упорство подменил гневом, хорошо, что чаша эта полна до краёв. Не зависть ли, скажи мне, заставляет идти вперёд ленивый род человеков, не зависть ли к оружию врага вынуждает придумывать защиту от него, откуда взялся бы щит, не будь меча, а стела гордыни определяет место твоё в мире, иначе кто бы знал о тебе».

Уловки антипода были не новы, но я недооценил его лукавства и угодил в сети, спросив:

– А что скажешь о Любви?

– О, любовь! – зашипел, раскачиваясь на ветке, аспид. – Великая сила, цемент Вселенной, Меч, острее которого нет. Щит, крепче которого не сыскать.

– Стало быть, нужно впустить её в себя, – поддакнул я, не понимая, что занимаю место в его рядах.

– Несомненно! – шипение стало нарастать. – Чем больше любви в тебе, тем выше ты и, значит, ближе к Нему, а если любви в тебе Океан – ты ровня Ему.

Капля упала мне на лицо, я моргнул – аспид скрылся. Мне показалось, что капля змеиного яда с его языка обожгла кожу, но это всего лишь начинался дождь. Я посмотрел на Учителя, звёздный треугольник над его глазами сменился на созвездие из шести светил, вытянувшихся по небосклону змейкой. Учитель спал, я улыбнулся ему, повернулся на спину и тоже заснул.

Утром Учитель, растолкав меня, спросил:

– Нам пора. Ты готов?

– Да, готов, – и подумав секунду, сказал: – Учитель, любовь важно не только брать, но ещё важнее отдавать. Безудержное накопление приведёт к падению.

– Как и всё в этом Мире, – подтвердил он. – До Гряды нам давали, и мы брали, пришло время возвращать.

21

Я смотрел в ночное небо. Если представить треугольное созвездие надо мной гигантской аркой, то она делит пополам расстояние отсюда до другой планеты, очень похожей на эту. Там воплощался я четырежды, двое мужчин и две женщины. Там остался мой долг Богу.

В тех местах я был искушаем талантами. Первый муж виртуозно владел мечом, равных ему по силе и искусству в сражениях не находилось. Гордыня подняла голову и крепко удерживалась на могучих плечах, пока клинок в женской руке не скинул её под покровом сладострастной ночи.

Второй муж был слаб телом, но велик умом и остёр на язык. Талант складывать буквы в слова ранил не хуже меча, а порой приносил и больший урон, ибо резал не тела, а души. Гордыня обрела крылья и могла бы взлететь, но один философ с большим клювом подрезал их своей эпиграммой, и я покидал мир дряхлым, никому не нужным безумцем.

Третья жена явила собой совершенство тела, под властью которого было любое движение и изгиб, тело, о котором мечтали скульпторы и художники, тело, которое вызывало желание и разрушало сердца. Гордыня прикрыла восхитительный образ накидкой надменности, но она были полупрозрачна – не лишать же вожделенных их мечты. Кровавыми цветами украсил тот пеньюар обезумевший поклонник, с ножом проникший в покои молодой женщины.

Четвертая жена была лишена соблазнительных форм и миловидной внешности, но обладала отточенным, как меч, умом и совершенным, как женское тело, словом. Её логика походила на шахматную партию, а речь отличалась изяществом и многозначительностью. Гордыня заняла вершину её мира, с ней закончилось моё последнее воплощение там…

Бог был здесь. Сидя на листке, Он беседовал с Учеником, готовя его к Переходу. Мне не хотелось мешать им, но ящерка повернулась в мою сторону, и я услышал: