Залес. Противостояние

Прошмыгивая между домами, девушка несколько раз оглянулась на пустынную улицу. Вдали от площади тихо, звуки празднества почти не слышны. Девушка замедлила шаг и перевела дыхание. Как назло, впереди замаячил мужской силуэт, вынырнув из-за соседних домов. Наяда готова была привычно опустить голову и пройти мимо. Ровно до тех пор, пока в темноте не различила того, кто перед ней.

Хеуд.

Он сложил руки за спиной, глядя прямо на девушку и ждал. Наяда снова попятилась, обдумывая пути отступления. Она вспомнила об отцовском кинжале, который сейчас пришёлся бы весьма кстати. Но отсутствие оружия редко её пугало, девушка подобралась, в любой момент готовая к драке, пусть даже с человеком, который обладал чем-то странным и непонятным. Про себя Наяда отметила, что Хеуд достаточно худой, хоть и широкоплечий. Если она сможет подобраться к нему достаточно близко, то успеет ударить в кадык. Невольно вспомнились ручные молнии господина, ползающие по его ладони. Но леди Эванлин выжила после прямого удара, значит, не настолько его сила страшна, как кажется на первый взгляд. Наяда сжала кулаки, чуть согнув колени, готовясь к драке, платье несомненно будет помехой, но терпимой. Неожиданно гул в её голове заглушил абсолютно все звуки, в глазах потемнело, боль в затылке угрожала расколоть череп надвое.

Удар, ещё один. Она развернулась боком, чтобы иметь место для маневра и оскалилась. Из перепачканного кровью рта медленно стекала бордовая струйка, спускаясь по подбородку. Девушка поднесла руку, сжатую в кулак к ребрам, защищая важные органы, вторую чуть выставила вперёд на уровне собственной головы, одновременно защищаясь и готовясь к удару. Ей страшно хотелось упасть и не шевелиться, чтобы хоть как-то восполнить силы, вместо этого она закричала и двинулась на врага. Серия ударов; она била неустанно, почти не чувствуя боли от прилива адреналина. Удары противника, если и достигали её торса, то оставались незамеченными. Наконец, он рухнул на выжженную, всё ещё дымящуюся землю, стирая кровь с лица. Над бровью человека в необычной военной форме пару мгновений виднелось белое мясо, а после – кровь из раны хлынула, как под напором. Девушка позволила себе чуть расслабиться, опустить руки, наблюдая за врагом. Из последних сил он достал из отсека на поясе что-то непонятное, похожее на железную палку.

Она наклонила голову, изучая противника; из маленькой чёрной палки он явно целился в неё, считая это чем-то смертоносным. Девушка усмехнулась, присаживаясь перед врагом.

– Что ты такое? – глухо спросил он, сплёвывая кровь.

Девушка не ответила, она вытянула одну руку вперёд, только сейчас ощущая ноющую боль в двух сломанных пальцах и выбитый локоть.

Противник закашлялся, уже не сплёвывая кровавые сгустки, а срыгивая их. Спустя пару секунд он задрожал всем телом и закричал, теряя остатки своей жизни. Он умер быстро, так и не получив ответа.

Девушка поднялась с земли, оглядывая простирающееся перед ней поле брани. Всего пару часов назад здесь гремела битва, теперь земля усеяна трупами. Она посмотрела на свои руки, затянутые в тёмно-синюю жёсткую форменную ткань, пошитую специально для таких, как она. На плече вышитый серебряными нитями знак: расколотая на две части корона. Чтобы никогда не забывала, кто она, и для чего создана.

– Не думай пытаться сбежать.

Сначала Наяда решила, что ей послышалось, так тихо говорил господин. Она встряхнула головой, отгоняя страшное видение, и постаралась устоять на ногах.

– Доброй ночи, господин, – девушка чуть присела, кланяясь и попыталась проскочить мимо. Сейчас ей было не до него.

Хеуд поймал её за локоть и заставил остановиться. Наяда поморщилась от боли, скорее всего, от его хватки на коже останется синяк.

– Я слышал, тебе нужна работа.

Не припомню, что Вас было видно на празднике.

Наяда сглотнула, открыв рот, чтобы ответить, но впервые слова застряли где-то в глотке, отказываясь выходить наружу. Она снова встряхнула головой, на этот раз, чтобы привести себя в порядок.

– Благодарю Вас за беспокойство, господин. К счастью, работу я всё же нашла.

Она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло в том злоклятом лесу осенью, но нервное подёргивание верхнего века на правом глазу её явно выдавало.

– Мне кажется, ты врёшь, девчонка. На первый раз я тебя прощаю. Но впредь – не смей.

Хеуд сильнее сжал девушке руку.

– Хочу тебя осчастливить: моей супруге нужна служанка. С завтрашнего дня ты переезжаешь в наш дом. Эта работа постоянная, в свой сарай ты больше не вернёшься.

– Простите, господин, но я не достойна Вашего предложения. Госпожа Эванлин заслуживает более усердную служанку, – Наяда постаралась выдавить улыбку.

Хеуд осмотрел её с ног до головы, будто увидел впервые, и чуть оттолкнул от себя, наконец, выпустив девушку.

– Это не предложение. Завтра утром явишься в мой дом. Эванлин… госпожа Эванлин тебя встретит и объяснит твои новые обязанности. А если вздумаешь ослушаться…

На руке Лилового потрескивали искры, угрожая перерасти в шар и перепрыгнуть на девушку. Наяда сразу вспомнила вопль леди, отчаянный, полный боли и мольбы.

– А если об этом случайно узнает господин Дамир? – Наяда кивком указала на руку Хеуда.

Он засмеялся, прогоняя ручные искрящиеся молнии и медленно надвигаясь на девушку.

– Это будет последнее, что ты, возможно, успеешь сделать. Возможно, девчонка, такой маленький процент на удачу. Подумай.

Процент и удача, два неприятных слова для Наяды. Какой процент был того, что она окажется именно на том лугу около Хорты? Вероятно, небольшой. Быть может, процент того, что она выжила, был ещё меньше. В обоих случаях девушка не была уверена, что это удача. Хорт определённо нельзя было назвать удачей.

– Я буду рада служить леди Эванлин, угождать её нуждам и защищать, если придётся.

Наяда вздёрнула подбородок, давая господину явственный намек.

– Вот и чудно. Не задерживайся.

С этими словами господин Хеуд пожелал удалиться в ночь, оставив девушку осмысливать произошедшее.

Наяда кое-как добрела до ближайшего здания и скатилась по стене на землю, подогнув ноги к груди и обхватив голову руками. Она не обращала внимания на холод. Голова всё ещё неприятно гудела, заставляя её морщиться и терять из виду очевидное. Она нашла работу, пусть и не совсем удачно, но постоянную, и, вероятно, хорошо оплачиваемую. Не будет же Хеуд швырять ей пару медяков и ждать, что она останется. Хотя, конечно же, останется. Во-первых, лучше ничего не представится; во-вторых, так проще всего, не привлекая внимания, наблюдать за Хеудом. А ещё, естественно, жить в тепле и не думать, как не замёрзнуть насмерть в своей жалкой лачужке.

Девушка просидела на земле какое-то время, снова и снова прокручивая картины из видения. Что это было? А главное: кто? Наяда ощущала и видела всё перед собой так, будто этим бесстрашным созданием была она. Но это невозможно. Если бы она была на войне, что вряд ли, об этом бы стало известно властям, после того, как информацию о ней внесли в общий список жителей Хорта. Всё в этом видении было странным, размышлять об этом на холоде, означало превратиться в ледышку. Девушка медленно встала, ощущая слабость и пошатываясь, будто не пропустила мимо себя пару кружек медовухи, пошла домой.

Дом. Какое странное слово, чуть сладкое на вкус с примесью некой горечи, с привкусом грусти и послевкусием тепла и сожаления. Она считала своим домом старую хижину, в которой не прожила детство, не родилась и не была счастливой. В её понятии, дом должен был обладать всеми тремя качествами, чтобы считаться домом. Но самое главное, это не дом, в котором всё напоминает о родителях. Это лишь пустая оболочка, наполненная разваливающейся мебелью. Наяда даже не была до конца уверена, были ли у неё вообще родители. Иногда она с затаённой завистью смотрела на тех, кто рос в семьях, имел радость каждый день обнимать родных.

У неё был только Робин. Отец не по праву её рождения, а по стечению обстоятельств, при жизни он в самом деле старался. Старался показать ей, что такое родительская любовь и забота, старался заменить ей и мать, и отца, которых возможно, никогда и не существовало. Она могла родиться где угодно, от женщины, которая её не желала и даже не удосужилась взглянуть на лицо новорождённой дочери, прежде чем отдать её. Могла родиться на фронте и потерять мать за секунду, убитую вражеским солдатом. Правда ей не известна и никогда не будет известна. Она до конца жизни обречена нести это бремя, не зная истины.

Как-то Наяда задумалась, а что если эта самая правда очень горькая и причинит ей много душевной боли? Через пару дней после этой мысли, она поняла, что какой бы ужасной ни была правда, она хотела бы её знать, хотя бы ради того, чтобы понимать себя, свои чувства. Она чувствовала, что правда может принести ей исцеление и покой, о которых девушка так мечтала. Что бы ни скрывалось за её появлением на свет, она смогла бы это принять.

Вместо того чтобы завалиться спать, Наяда ещё долго просидела у остывшего очага. Она не помнила, как добралась до дома, а когда пришла в себя, то уже подходила к своей хижине. Домой…

Тяжело вздохнув, девушка сдвинула кровать немного в сторону и отодвинула две половицы. Она улыбнулась, смотря на завёрнутый в ткань меч. Её наследие, оставленное Робином. Интересно, хотел бы он, чтобы она его забрала? Ещё одно, о чём она никогда не узнает; старый воин умер неожиданно и быстро, его сердце отказалось биться в одну из ночей. Большой и сильный Робин рухнул перед девчушкой на дощатый пол с оглушительным грохотом и замер. Наяда кричала, долго, пискляво, как самый настоящий ребёнок, увидевший нечто ужасное; она ползала рядом с телом воина, скребла пальцами доски пола, топала ногами и заливалась горячими слезами. Её крик вполне могли услышать в городе, однако никто не пришёл, хранители спокойствия оставили без внимания её личную трагедию. До самого утра она скулила и трясла тело приёмного отца, не веря, что этот могучий мужчина может так просто взять и умереть.

Взяв оружие в левую руку, девушка встала и выпрямилась. Ей нравилось, как меч тяжелил руку, отсекал страхи и сомнения. По-настоящему девушка до сих пор не знала, что такое страх. У неё ни разу не возникло чувство, заставляющее её бежать, спасаться, прятаться или плакать и умолять о пощаде. Всякий раз сталкиваясь с проблемами, её внутренний инстинкт требовал собраться и готовиться к бою, а не бежать. Либо выжидать и наблюдать, подмечать мелочи и внимательно слушать.

Она знала, что должна бояться Мардара, но это не инстинкт, не её собственные чувства. Так наказал Дамир в первый же день их знакомства, и она слепо подчинялась. На деле же ей было жалко младшего господина. Тогда у реки она ощущала не страх, а тоску. Они оба были бесконечно одиноки в этом мире. Он – больной сын лорда, обречённый быть тенью брата. Она – свалившееся с неба непонятное существо, не знающее о себе ничего, ей судьба уготовила всю жизнь прожить в неведении.

Вроде как, происшествие в лесу должно было бы напугать, но вместо этого вызывало интерес. Или взять показательные порки: Наяда слышала, что многие женщины при виде того, как бьют привязанного к столбу человека, испытывают страх. Кто за себя, кто за родных, но это определённо страх. Некоторые падают в обморок. Наяда первые пару лет во все глаза наблюдала за поркой, но не испытала ничего. Совсем ничего. Потом она пыталась представить, что её так же по глупости нашкодившую ведут к позорному столбу. Вот и Вилмет стоит неподалёку, сжимая в руке плеть. Опять ничего. Будто кто-то поставил барьер на подобные ощущения. Робин говорил, что бояться нужно прежде всего войны. Когда он был жив, она лгала, будто согласна с ним, будто одно это слово повергает её в настоящий ужас.

Наяда выставила правую ногу вперёд, развела плечи, занося меч за плечо для рубящего удара сверху, и опрокинула его одним резким рывком. Сразу же сменила позицию, защищаясь. Провела мечом по дуге, другой рукой держа воображаемый щит для защиты. После каждого удара она сменяла стойку, повинуясь зову тела.

Удар сверху от верхней стойки.

– Стойка дамы, – неожиданно для себя прошептала девушка.

Её движения плавно перешли в нижнюю стойку.

– Зуб кабана…

Наяда в изумлении открыла рот и глупо заморгала, но не остановилась. Она плотнее обхватила рукоять меча и занесла его для удара противнику по рёбрам, защищая свою голову от предполагаемого удара невидимым щитом. Она откуда-то знала, что этот стиль направлен на бой с противником в лёгком или среднем обмундировании. Она переставила ноги, балансируя в выдуманной схватке, баланс её тела и оружия выходил идеальным, так, будто она тренировалась всю жизнь. Она знала, что меч не предназначен для прорезания доспеха, и искала у воображаемого противника слабые или открытые места на теле.

Девушка сделала ещё пару выбросов, нанося удар, несколько раз отскочила, ловко переставляя ноги, защищаясь. И случайно посмотрела в зеркало.