Осьминог

4.

Напиваться – плохая идея. Профессор идет по улице. Он очень голоден. Нужно подумать о чем-нибудь другом. Подумать о медицинских книгах, о будущем, о том, как уладить дела. Мать умерла месяц назад. Скоро сорок дней. Опять соберутся немногочисленные родственники. Ее брат на похоронах смотрел на него так, как будто это он ее убил, а не сама она упала и ударилась головой, когда готовила ужин. Профессор нашел ее. У нее был оголен череп. Как у той собаки. Умудрилась упасть, удариться об угол столешницы и разбить себе башку. Свою старую голову. Нужно думать о другом. Нужно позвонить на работу, попросить заменить в кабинете кушетку. Учеба позади, практика позади, впереди блестящая карьера. Нужно сосредоточиться на работе. Он старается думать о делах пациентов, о тестах, операциях. Ничего не идет в голову.

Он еле слышно напевает. Мычит себе под нос «с днем рождения тебя» и оглядывается по сторонам. «Ну и что, что я голоден? С этим все равно ничего нельзя поделать». Он идет по улице, ноги сами несут его.

Впереди он видит магазин, небольшой одноэтажный мини-маркет. Перед входом стоит коляска. Розовая коляска. За магазином поворот к домам. Мать заскочила внутрь «на секунду». Проходя мимо стеклянной двери, Профессор мельком видит очередь на кассе. Он не заметил, как вышел на эту улицу между домами. Больше похоже на двор, чем на улицу. Двор с мини-маркетом. Женщина заскочила в магазин и оставила коляску у входа.

Мгновенное решение. Значит так должно было случиться. Значит сама жизнь делает ему подарок. Это просто не может, не может быть совпадением. Что, если там ребенок? Он нашаривает в рюкзаке большой пакет (пакет для подарка ко дню рождения). Все к этому шло. Так и должно было быть. Он понимает это очень быстро. Он знает, что надо делать, если там ребенок.

5.

Он мешкает не дольше доли секунды. Кто-то может увидеть его лицо. Что тогда? Конец карьере. Конец всему. Нет же, он специально уехал в пригород, он не стал бы никогда и не сделал же такого рядом с домом. Незнакомый город, незнакомый двор. В университете он всегда был в костюме. На работе тоже в костюме. В спортивной одежде его видели только на зарядке, еще в школе. Он никогда не ходит в ней на улице. Проходя на расстоянии полутора метров от коляски, он видит, что ребенок внутри. По дороге на работу нужно завезти малыша к бабушке. Мать зашла в магазин на минуту. Ошеломленный, он задерживает дыхание – откуда он это знает? Не время сейчас думать об этом. Улица-двор пуста, за мини-маркетом стройка и там нет никого. Он огибает коляску, подходит с той стороны, которую не видно изнутри, через дверь магазина. Он хватает ребенка. Судя по розовому одеяльцу и коляске – девочку. И прежде, чем она успевает сказать «агу» он сворачивает ей шею. Резко. Не задумываясь. Со щелчком, вроде того, с каким открывают банку консервов, он ломает позвоночник и убирает тело в пакет. Быстрыми шагами он уходит за магазин и потом за угол – за дома.

Сердце колотится. «Господи, прости меня», (сердце колотится). «Прости мне содеянное». «Неужели никто не видел? Никто не видел? Никто не видел». Он старается идти медленно. Не спешить. Ему хочется бежать, хочется скорее поймать машину, но он не бежит. За спиной, метрах в пятидесяти, уже слышатся истерические крики, он еще замедляет шаг, почти останавливается, оборачивается, натягивая на лицо маску обеспокоенного гражданина.

Что теперь? Теперь нужно уйти в другой квартал. Он идет спокойным прогулочным шагом, с большим пакетом в руке. Со стороны похоже, что он сам только вышел из супермаркета. Нельзя слишком задерживаться, но нужно поймать машину на какой-нибудь другой улице. Он думает, не зайти ли действительно в магазин, чтобы прикрыть труп сверху на случай, если кто-то захочет осмотреть пакет, но решает, что это лишнее, ведь он поедет на такси. Главное теперь вести себя непринужденно.

6.

Доехав до другого пригорода, в десяти километрах от дома, он все же зайдет в супермаркет. В магазине он оставит пакет в ячейке для хранения. Он купит овощи: кочан латука, сетку лука шалот, чеснок, зелень, банку горчицы с зернами и набор специй – подарочный, в блестящей коробке. Все это он сложит в пакет поверх тела девочки. Когда он складывает продукты в пакет, он успокаивается. Нужно действовать неторопливо.

Позже он выйдет из машины на автозаправке. Там, в случайной забегаловке, в просторном туалете для инвалидов, он повесит пакет с девочкой на крючок для одежды, достанет из рюкзака сложенный деловой костюм и переоденется в него. В общей сложности он сменит шесть машин – две в одну сторону и четыре в другую. Таксист, который вез его наибольший отрезок пути к дому, будет молчать и слушать радио.

Профессор положил пакет на сиденье рядом с собой. Большой пакет из спортивного магазина. Все сложилось само. Все сходилось в его уме быстро. Под конец пути они слушали новости. Водитель завел разговор о предстоящих выборах. Профессор соврал, что не разбирается в политике. «Расходы на праздничный обед», подумал он, протягивая купюры водителю последнего такси.

7.

Когда он подходит к дому, кто-то внутри уже ликует. «С днем рождения, Профессор», шепчет голос. Он улыбается в ответ. Еще немного терпения, еще несколько часов. После стольких лет ожидания – что эти несколько часов? Он волнуется, так волнуется влюбленный перед свиданием. Он все про это читал, много раз слышал, но с женщиной не знал ничего подобного. Он старался вызвать в себе сильное чувство, но все это было только пародией на то, что он переживает сейчас. Сейчас это нечто действительно большое, настоящее. Именно то, что нужно.

Зайдя в квартиру, он садится и смотрит на пакет. Кладет его напротив себя на журнальный столик, садится на диван, сцепляет руки перед собой на коленях, как в молитве, и смотрит. От волнения желудок подступает к горлу. Он чувствует себя как в детстве – вот-вот надо будет идти с мамой в гости, на праздник. Пахнет ее духами, и от запаха кружится голова.

8.

Он столько лет был голоден, теперь нужно действовать точно. У него нет сомнений, что он сможет избавиться от следов. Растворит в кислоте что получится, а остальное выбросит. Он приоткрывает пакет, выкладывает на диван продукты, чтобы не портить момент, старается не заглядывать внутрь. Относит на кухню то, что купил в супермаркете, возвращается в гостиную и опять садится перед пакетом. Наконец открывает. Он схватил ребенка вместе с одеяльцем. Сейчас она выглядит как сверток в розовой тряпке. Он приоткрывает ей лицо. Бледное, но такое свежее, как будто не весь розовый цвет еще сошел с нее. Милая девочка. «Милая! О, милая!» – негромко восклицает он, разглядывая спокойное, словно бы спящее личико. Он смеется. Тихо, сдерживая себя. Достает тельце из пакета. Чуть не плачет от счастья.

Маленькая нежная девочка. На вид не больше полугода. Он гладит ее по заду. Его охватывает неприятное предчувствие. Он ждет, что сейчас кто-нибудь позвонит или постучит в дверь. Он машинально оглядывает квартиру, оценивая, куда лучше спрятать сверток. Но никто не стучится. Телефон молчит. Сегодня его выходной, день его тридцатилетия, он рано вернулся домой, сейчас только двенадцать дня. Вряд ли кто-то захочет его поздравить. Вряд ли ему станут устраивать вечеринку-сюрприз. Обычно он сам наведывается куда ему нужно. Не сказать, чтобы он был популярен и имел много друзей. «Теперь это придется менять» думает он. «Придется менять». Собаки. Кого волнуют собаки? «Собаки – чушь. Но это. Это уже серьезно».

9.

– Господи, сохрани меня – бормочет он себе под нос – Вот здесь, здесь я мог бы ужаснуться, «что я наделал?» Но, Господи, Ты же знаешь, что этого не будет. Ты знаешь – я тысячи раз сожалел о том, что наделал, прежде чем совершить это. Теперь, когда это произошло, что мне остается, кроме как принять содеянное во всей полноте и уповать на Тебя еще больше, чем я уповал раньше? Господи, я спасу стольких людей от боли. Прости меня за то, что я совершил. Ведь эту девочку я тоже спас от страданий. Я избавил ее от боли прежде, чем она узнала ее. Прости меня.

Сегодня его ждет праздничный ужин. Тридцать лет. Половина жизни. Он не верил, что проживет так долго. С его наклонностями. Это огромная цифра. Он не ожидал, что вытерпит столько. Но сегодня его день, ему тридцать, и вот, наконец-то. Он знает – то, что произошло не может стать привычкой, и это не войдет в привычку. Это не войдет в привычку. Но сейчас ему надо было. Он должен был это сделать, чтобы двигаться дальше. Это было надо. Очень надо. И он это сделал. Он бережно снимает с нее памперс с канареечным нутром, сворачивает и выбрасывает в ведро. Подносит тело к раковине, держа на одной руке, другой обмывает ее. Ребенок выглядит спящим. Он вертит ее так бережно, как будто не замечает, что она умерла. Он старается не бить ее головой о раковину. Девочка. Маленькая чудесная девочка. Какая же хорошая. Глядя на тело, он сглатывает слюну. Сглатывает громко. Раз, другой. Как собака. «Как собака», думает он. Он надрезает шею, сливает в раковину кровь. Отрезает голову. «Надо будет сварить язык. Нет. Слишком маленький». Отделяет конечности. Ему хочется сделать фото, пока голова и корпус целы. Фото на память. Но нельзя. Нельзя. Он не должен быть глупым. Он все про себя понимает. Профессор разбирает тельце на части, как хорошо знакомый конструктор. Все ему известно. Как будто он уже проделывал такое с младенцем.

10.

Эта канистра с кислотой стояла у него пять лет. Пять лет ждала своего часа. Он унес ее из кампуса после того, как закончил с той сумасшедшей девицей. Пробрался в комнату знакомого химика и забрал канистру. Тот хвастался, что тащит реактивы из лаборатории, где проходил практику, и очень в этом наловчился. Настолько, что даже вынес несколько пятилитровых бутылей. Он смешно рассказывал, как под носом у охранника выходил с походным рюкзаком, набитым добычей.

Когда наутро парень бегал по кампусу в поисках пропажи, похмельный смех товарищей эхом отдавался от стен коридоров. Естественно, на Профессора никто не подумал. Он оставил пьяную девицу и ушел с канистрой. Девица не смогла бы после сказать во сколько именно. Она была вся в синяках, но, как ни странно, осталась довольна. Профессор боялся, что она будет жаловаться, но она ничего не сказала. После он пару раз издали видел ее. Она улыбалась и махала ему рукой. Ему было безразлично, что она себе думала. Тогда все сошло ему с рук, и мог ли он желать большего?

11.

Разделывая мясо, он мысленно смакует меню, соображает, что следует готовить и из каких частей, чтобы максимум плоти пошло в дело. Разобрав ее почти всю, он пытается отделить мышцы от костей ладошек. Но ручки настолько крохотные, что, если снимать с них сырую плоть, получится фарш. Он отрезает обе кисти от запястий, пинцетом удаляет ногти. Положив ладошки в глубокую чугунную сковороду, он ставит их на огонь. Думает – не добавить ли к ним и стопы? Руки и ноги он кладет в большой противень. Пока мясо готовится, он моет листья салата и раскладывает их на белом керамическом блюде. Он нарезает подсохший хлеб, запекает сухарики, натирает их чесноком. Он забыл купить пармезан. Не сходить ли за ним до магазина? Но ему не хочется никуда идти, и он решает, что плавленый сыр, в сущности, не так уж плох. Это ведь авторская вариация, а не классический «цезарь». «Пришел, увидел, победил».

Все получилось очень хорошо. Но он не упивается своим успехом. Нельзя забыться. Стоит только допустить искреннюю, безоговорочную радость, как его тут же настигнет расплата. Он не знает почему, но уверен, что будет именно так.

Профессор думает, какие специи добавить. Нужно учесть как можно больше деталей, чтобы получился полноценный праздничный стол. В процессе он пускает в готовку все что можно. Из ливера делает маленькие котлетки. Хочет растянуть ее. Растянуть на подольше.

Ближе к вечеру о нем вспоминают родственники и пара коллег. Они отвлекают его звонками и СМС. Он жует на ходу, со смартфоном в руках и как никогда весело принимает поздравления. По счастливому стечению обстоятельств, все как один заняты. Они повторяют, что хотели бы заехать поздравить его, но никто никак не может: работа, срочное дело, семейные дрязги. Все нарочно устроилось так, чтобы у него получилось. Как будто жизнь дала ему выходной. Специальный, особенный день.

К ночи он съедает ее всю.

«Маленькая девочка».

Доев ее, он плачет, потому что голод скоро вернется.

II. Сахарный череп

1.

В детстве единственным по-настоящему близким Шибел человеком был ее старший брат Оскар. Безбашенный и веселый. Хотя Оскар был на восемь лет старше, на две головы выше, и не был женоподобен, в чертах их было поразительное сходство. Они были почти как близнецы. У Оскара был широкий высокий лоб, прямой нос, улыбчивый рот с ровными зубами и большие глаза, посаженные глубоко и смотревшие слегка раскосо, как бы в разные стороны.

Этот взгляд был у обоих и усиливал настойчивое сходство брата и сестры.

Такая посадка глаз еще не была косоглазием, но производила впечатление некоторой расфокусированности взгляда, придавая лицам выражение спокойной, никому не адресованной задумчивости.

2.

Несчастье произошло, когда Оскар делал селфи. Это был его двадцать девятый год, и перед своим днем рождения он вместе с друзьями отправился в тур по Мексике. Оскар шутил, что раз уж он не женился до тридцати и у него не было свадебного путешествия, он устроит себе «деньрожденьческий медовый месяц». Он говорил, что «перед тридцатником надо оттягиваться, как в последний раз». Главные поездки у людей моложе тридцати чаще всего совпадают со свадебным путешествием. В итоге весь оттяг остается на мальчишник, а в самой поездке приходится вести себя прилично, примеряя на себя роль взрослых людей.

– Раз уж с любовью не сложилось, я, по крайней мере, могу взять от жизни все, – сказал он родителям, хитро улыбаясь и вертя в руках билеты.

Шибел он прихватил с собой в качестве забавного дополнения. Оскар часто брал ее с собой.

3.

Оскар, его друзья и сестра действительно веселились как в последний раз. Они ночевали в машине, толкались в очередях за тако, шлялись в нетуристических районах, требовали текилу в каждом баре, в который чувствовали потребность завалиться, какое бы время суток ни показывали часы. Они с равным нагловатым любопытством заглядывали в католические храмы и святыни ацтеков. Они были и в Центральной Библиотеке Мехико (поразившей их своим фасадом), и в Темпло Майор (нисколько не заинтересовавшем и показавшимся всем чрезвычайно скучным) и много где в Мехико и за его пределами. Спустя месяц все они бегло говорили по-испански и даже пробовали раздобыть мескалин. И все время фотографировались.

Они делали фото с продавцом буррито и с деревянной статуей девы Марии, с рассветами и закатами, на запруженных улицах и на пустынных дорогах меж городов. Оскар заставил Шибел на спор съесть маринованного червя со дна бутылки с текилой и запечатлел это на видео. Они искололи пальцы о бесчисленные колючки, фотографируясь с фигурными кактусами вдоль дорог – дурачились, надевая кактусам шляпу то на воображаемую голову, то на воображаемый пенис – и ужасно много смеялись.

Когда подошло время уезжать, Оскар подбивал компанию задержаться еще и посмотреть День Мертвых. До дня рождения оставалась куча времени, а жизнь в Мексике проходила у них очень весело и непростительно дешево. Утром того дня он опять уговаривал их «не быть занудами» и поменять дату билетов. Он где-то раздобыл маску-череп, надел ее под шляпу и разбудил Шибел, ворвавшись в комнату с завываниями:

– Нууу, давай же, Шииибел, не ворчи! Можно подумать это ты старший брат! – подзадоривал он, тормоша и щекоча ее, сонную, на мятой постели провинциального мини-отеля.

Незадолго до возвращения домой они поехали на мексиканский залив. Оскар высмотрел «шикарный камень», всего в двух метрах над линией дикого пляжа. Он непременно хотел с ним сфотографироваться. Вычурные выступы породы напоминали силуэт обнаженной девушки, крутобедрой, с большой грудью. Она нависла над пляжем и на фоне воды напоминала раздавшуюся мексиканскую Венеру. Оскар старался придумать позу посмешнее. Он говорил, что камень покорил его сердце, что он наконец нашел свою суженую. «Все как надо – красавица без головы! Мы точно поладим». Он повис на камне, уцепившись одной рукой, обвил «невесту» ногами и делал бедрами неприличные движения. Он хотел сделать снимок с руки. Шибел и его друзья хохотали, сам Оскар веселился больше всех. Держа телефон на вытянутой руке, он резко повернул корпус, стараясь поймать удачный ракурс. В этот момент вторая рука сорвалась с камня. Заваливаясь назад, Оскар даже не вскрикнул – глаза удивленно расширились, и он рухнул на острые камни пляжа. Падение было неудачным. Он сильно ударился о камень правой стороной головы. После этого лицо его приобрело странное и жутковатое выражение. Он нахмурился, как будто был обижен на свою новую каменную подругу или на товарищей, которые в решающую минуту не пришли ему на помощь. Щеки надулись, рот скособочился в болезненном стиснутом оскале. Впоследствии черты Оскара стали немного спокойнее, но общее искаженное выражение, к ужасу родных, сохранялось до самого конца.

4.

Они везли его в больницу на той же арендованной машине, в которой до этого катались по Мексике. Маска-череп, прихваченная Оскаром из отеля, всю обратную дорогу зловеще ухмылялась с задней панели, как будто передразнивая своим оскалом искаженное лицо парня. Шибел не могла ни о чем думать. Она не осознавала, что для ее брата это было последнее селфи и конец развлечениям. Она не осознавала этого даже когда через восемь часов после падения врач сообщил им, что сделать ничего невозможно. Необратимые изменения наступили почти сразу после удара, если бы его доставили к врачу в первые десять минут, все могло бы сложиться не так плохо, но теперь он ничем не может помочь.