Домашний рай

Нахимов поднялся со скамейки, и они поздоровались.

– Вообще-то у нас есть столовая, и не одна, даже несколько, на предприятии, но иногда я захожу сюда, просто для разнообразия, – на ходу пояснял Колосов. – Здесь, знаете ли, не так много народу, а готовят сносно.

Максим Андреевич учтиво придержал дверь перед Александром. Тот со смущением прошел вперед.

В это время, как и предполагал Колосов, в уютном кафе было не многолюдно. Возможно, москвичи предпочитали обедать дома, не имея особенной тяги к общественному питанию. Но вечерами, как правило, все рестораны, кафе обычно заполнялись. Нахимов вспомнил маленькую забегаловку на площади Ногина, возле памятника героям Плевны. Там всегда готовили изумительные пельмени. В очень демократичной обстановке рабочий люд мог заказать графинчик водки под пельмени во всевозможном исполнении: пельмени с бульоном, пельмени со сметаной, пельмени с уксусом.

В этом кафе пельменей не было, но ассортимент тоже баловал разнообразием. Оба взяли потемневшие от времени алюминиевые подносы и встали в общую очередь. С кухни раздавался стук поварешек о кастрюли, в ноздри бил запах горячего, только что сваренного борща.

Максим Андреевич борщ в качестве первого и взял, попросив добавить ложку густой сметаны, на второе – бефстроганов с аппетитно выглядящим картофельным пюре, ласково придавленным ложечкой и тоненькой веточкой зеленого укропа и еще стакан теплого компота, с плавающими на дне ранетками и свернувшимися от варки сухофруктами. Положившись на опыт Колосова, то же самое взял и Нахимов, но вместо бефстроганова попросил положить румяную, с хрустящей корочкой, котлету.

Выбрали свободное место у окна, сели, поглядывая на идущих по проспекту горожан. Максим Андреевич снял очки, привычным движением протер мягкой бархоткой стекла и аккуратно сложил в синий футляр.

– Понимаете, я относился к Семену как к сыну. Блестящий юноша, он очень многое обещал, не было задачи, которой он не мог решить, что в институте, что на базе. Колосов ведь из тех студентов, что все задания решают сами.

Нахимов кивнул в знак того, что понимает, о чем идет речь. На физтехе существует система заданий, которые все должны обязательно решать. Сборники задач ласково называют задавальниками. Особенно трудно приходится на первых двух курсах, когда наваливаются и математический анализ, и физика, и аналитическая геометрия, и теоретическая механика… В довесок к тому химия, история КПСС и дамоклов меч английского языка, по поводу чего сами физтехи шутят: «Маленькие долги по английскому могут обернуться одним большим долгом перед родиной…» Немногие могут решить все задачи сами, и уж если такое происходит, то, несомненно, студент обладает большим потенциалом. Весник решал.

– Как-то на математическом анализе лектор принес задачу и сказал студентам: «Эту задачу вряд ли кто решит. Ну просто вам подумать. Она стоит кандидатской». И что вы думаете? Семен решил. Посидел ночь и все-таки решил, хотя специализировался отнюдь не по математике. В нем азарт вспыхивал…

Нахимов много раз слышал эту историю и от студентов, и от преподавателей, всегда рассказываемую с пиететом и огромным уважением к Веснику. Но слова Колосова ему были особенно приятны, потому что тот слыл непререкаемым авторитетом в среде ученых.

Максим Андреевич приставил ложку к краю тарелки и задумался. На его высоком бледном лбу показалась капелька пота.

– Борщ горячий сильно, – усмехнулся он.

Нахимов выждал, не добавит ли его собеседник еще чего-нибудь, но тот замолчал, принявшись с аппетитом за бефстроганов с сочным картофельным пюре.

– Максим Андреевич, а вы верите, что смерть Семена произошла от естественных причин? – спросил он, отхлебнув из граненого стакана вкусный компот, прихватив языком терпкую ранетку.

Колосов удивленно поднял брови.

– Помилуйте, Саша, а что еще могло произойти? На дворе все-таки мирное время, никто на нас не нападает. Все тихо и спокойно. Мне и в голову не могло прийти что-нибудь подозрительное. У вас есть какая-то информация?

В голосе Максима Андреевича звучало благодушие и некая гипнотическая уверенность. Нахимов невольно оглянулся по сторонам. Действительно, атмосфера кафе не предполагала ужасов убийств и кровавых сцен. Москвичи мирно обедали, переговариваясь о своем насущном, жизненном. Никто не бегал и не размахивал остро заточенными топорами. Между тем студент шестого курса физико-технического института, флагмана советской науки, в ясный день свалился замертво прямо на пороге профилактория без всяких на это причин.

Колосов тоже отхлебнул из стакана, вытащил из кармана клетчатый платок и аккуратно промокнул рот.

– Вы знаете, на физтехе чего только не бывает, я ведь и сам в свое время закончил факультет радиотехники и кибернетики. Знаете же, как нас называют?

– Конечно. Паяльники, – хмыкнул Нахимов.

Колосов оживился.

– Совершенно верно! Сколько я видел случаев, когда переучившиеся студенты попадали в «двадцатку», в «дурку», проще говоря. Помните Танаева, у которого, видимо, крыша поехала? Лишил жизни однокурсника ни за что ни про что. И, как водится, шерше ля фам, французы не дураки, знают, где копать.

– А, может, и здесь тоже шерше ля фам? Рядом с ним как раз находился его, так сказать, соперник, Женька Бирюков.

Колосов широко улыбнулся.

– Ну это вряд ли, Саша. Ведь медицинская экспертиза показала, что никаких причин сомневаться в естественности смерти нет. Скорей всего то, о чем я говорил: перегрузки, стресс, связанный с ним. Семен все близко брал к сердцу, неравнодушный человек был. Видимо, все и наложилось. Я понимаю, вы не можете с этим смириться, но надо пережить. Бедная мать, представляю, что она сейчас испытывает. Если бы вы знали, Саша, как жаль мне его, сколько мы могли бы с ним наворотить!

– Максим Андреевич! Мне надо бы забрать вещи Семена, возможно, трудовую книжку из отдела кадров, другие документы.

– Конечно, конечно. Вы же с ФРТК тоже? На старших курсах у вас появится пропуск, а пока я выпишу разовый. Пойдемте со мной, заодно покажу место, где работал Семен.

Колосов неторопливо вытер рот салфеткой, вынул из футляра очки, снова надел их, положил футляр в боковой карман пиджака, и они, миновав обедающих, покинули кафе.

– Вы раньше были в «Граните»? – поинтересовался Максим Андреевич, когда они шли по Ленинградскому проспекту, по которому с шумом проезжали «Жигули» да «Волги».

– Еще нет, – ответил Нахимов. – На третьем курсе будем ездить в базовый день.

– Вот и отлично, заодно посмотрите свою вторую альма-матер.

Через пять минут они подходили к внушительному, темно-желтому, сталинской постройки, зданию. Оно казалось чудовищно большим, особенно на фоне пустынного бульвара, разбитого рядом. В обед сотрудники предприятия прогуливались по нему после сытного обеда, наблюдая за праздными гостями столицы да вечно выходными домохозяйками с малышами, что деловито вышагивали с лопатками или санками, в зависимости от времени года. И точно, весна сменяла зиму, в природе все менялось, но только не в секретном «ящике». «Гранит» был и в самом деле огромной конторой. Созданный после войны, он постепенно разрастался, превратившись в исполинскую махину. И работало здесь несколько тысяч людей.

На сером здании, шедшем кругом, не имелось ни одной вывески, хоть как-то намекающей о сути организации, и поэтому все москвичи знали, что это «ящик». Рано утром длинная человеческая гусеница заползала в здание, похожее на перевернутого бегемота с торчащими вверх лапками. Сходство придавали две пары башен, симметрично окаймляющих основной корпус.

Колосов предъявил охраннику в стеклянной будке пропуск с неожиданно красной корочкой, велев Нахимову ждать, пока он не выпишет бумагу.

Нахимов знал, что «Гранит» имеет сообщение и с метрополитеном, откуда напрямую идут различные грузы, вплоть до запчастей к ракетам и прочему военному оборудованию. Холодная война шла к своему апогею. Уже и бывший голливудский актер, а ныне любимый американцами президент Рейган обозвал Советский Союз империей зла, уже и наши генералы заговорили об асимметричном ответе, так что военные отрасли обеих держав-вершителей судеб трудились в поте лица в две, а то и в три смены. Ученые «ящика», кроме своей работы, где рассчитывали формулы, которые предназначались для стрельбы по потенциальному противнику – США, еще и преподавали физтехам. Нахимов помнил, как Семен говорил, что все преподаватели там тем и сильны, что совмещают обучение с практикой. Один из профессоров по фамилии Ронин, острейший ум, специалист в области цифровой обработки сигналов порой делился своими соображениями о текущей мировой ситуации и со слушателями. «Японцы, конечно, продвинутый народ, но своих мозгов у них не хватает, они берут заготовки запада… Рейган правильно сделал, что ударил по Ливии, я бы тоже отомстил…»

Семен сказал, что в этом профессоре говорила желчь из-за не реализовавшихся амбиций. Оказывается, сидя в «ящике», он открыл алгоритм быстрого преобразования Фурье, но нигде его не опубликовал и приоритет ушел к западным ученым. Так это или не так, проверить было нельзя, но с тем, что профессор знал свое дело туго, никто не спорил.

Такой вот он был человек, Ронин. Не заглядывая в конспекты, выводил мелом на доске километровые формулы, да и думал быстро. К пресловутой системе физтеха, где студентов загружали лекциями и семинарами с девяти до семи вечера относился отрицательно. «Эх, не надо так с молодыми, ведь им и погулять хочется. А вы на них все накидываете и накидываете. Так и крыша поехать может. По сыну своему сужу, поэтому и вас жалею…»

Наконец, появился Колосов с временным пропуском в руках. Александр протянул паспорт и прошел в святая святых. Они оказались на просторной площади, где имелись и другие здания, побольше и поменьше.

Колосов махнул рукой направо, сказав, что там располагается аспирантура и там же проходит обучение студентов. В дальнем углу – цех точной механики, где изготавливают детали для боевых ракет. Имеются и другие цеха да лаборатории, только туда не пустят.

– Давайте зайдем сначала в бухгалтерию. Семен ведь у меня в отделе на полставки работал. У нас здесь, знаете ли, ушлый народ. Такой случай был. Один физтех с пятого курса ушел по идейным причинам в армию, а деньги на его имя кто-то исправно продолжал получать. Но я проконтролирую, чтоб никаких махинаций с именем Семена не было.

Бухгалтерия располагалась в отдельном здании, там же, где и столовая. Колосов подошел к одной из женщин, сидящих в просторном кабинете. Та сказала профессору несколько слов, от которых тот поморщился, как от зубной боли. Потом что-то написала на листочке бумаги и протянула Колосову.

– Без доверенности от законного наследника получить никак нельзя, – вздохнул Максим Андреевич, вернувшись к Нахимову. – Но я кое-что придумал! Мне добрая бухгалтерша сообщила, сколько причитается Семену. Сто девятнадцать рублей тридцать две копейки. Мы так сейчас сделаем. У меня с собой, естественно, такой суммы нет, но я сейчас пройдусь по коллегам и одолжу у них искомую сумму. Отдам ее вам, а вы вернете деньги после того, как получите доверенность от матери Семена.

В отделе кадров дело обстояло ровно таким же образом. Там сидела симпатичная кадровичка. Максим Андреевич сделал ей комплимент, видно было, что он не из тех сухарей, которые видят перед собой только формулы. «Ничто человеческое ему не чуждо», – отметил про себя Нахимов. Та сухо улыбнулась, посетовала на преждевременный уход из жизни Семена Весника, но трудовую книжку выдавать без доверенности наотрез отказалась.

Колосов развел руками, считая, что трудовую книжку можно было бы выдать и без всякой бюрократии. Затем поспешил к коллегам и вернулся через некоторое время, имея в руках искомую сумму. Нахимов только восхитился такой проворности. Профессор отмел все возражения студента, страшно смущающегося того, что наделал столько хлопот занятому человеку, но Максим Андреевич даже слушать не стал.

– Пока мама Семена все документы оформит, времени много пройдет. А деньги ей сейчас очень даже понадобятся!

Нахимов робко взял деньги и сложил в кошелек. Там было четыре фиолетовые бумажки с портретом Ленина номиналом в двадцать пять рублей, один красный червонец, голубая пятерка, зеленый трояк и, наконец, два бежевых рубля. Все, что заработал Семен в «Граните».

– Это еще с учетом премии, – прокомментировал Колосов, – а то и вовсе гроши бы насчитали. Пойдемте в наш кабинет, посмотрите, где Семен работал, там и вещи его кое-какие остались.

Они поднялись на третий этаж, прошли мимо кабинета с надписью на двери «По общественным делам и пустякам не беспокоить!»

Колосов улыбнулся: