Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

И тут же замолк, макушкой почувствовав чью-то тяжелую руку.

– Ты чего это, тут разорался? – Услышал он за спиной грубый, грудной голос.

Здоровенная пятерня, ухватившая куцые волосы, выкрутила из весельчака последние капли веселья. Поневоле поворачиваясь вслед за волосами, он видел мощную, волосатую руку, чьи жилы, перекручиваясь толстыми узлами, с каждым поворотом пальцев двигались как живые. В следующее мгновение, он узрел, то чему это принадлежало: женщина, превышающая размерами любого из известных ему мужей, нависала над ним большой черной тучей. Она была не просто велика, она была громадна. В огромнных обхватах ее телес, едва угадывалась женщина. От осознания этого, видевшим ее в первый раз становилось дурно. Приблизив харю, с чертами заправской пропойцы – красную от постоянных возлияний, великанша, оценивая новичка, прошлась по его лицу кровавыми прожилками воспаленных глаз.

– Кто тут меня ублажить грозился? – Не освобождая руку от стриженой шевелюры, обратилась она ко всем выпивавшим с добрым молодцем.

– Не серчай Ку-Баба, – давясь от смеха, оправдывались бывалые вояки. – Это не мы, это все наш уру-бан, он очень нетерпеливый и все время рвется в бой.

Снова повернув голову в его сторону, Ку-Баба вопросительно на него взглянула, словно ожидая, опровергающего или подтверждающего ответа. Перепуганный до смерти смельчак, сжавшись в комок, совершенно потерял дар речи. Из его только что неумолкающего рта, не издалось ни звука, и он едва смог что-то неслышно промямлить.

– Уу??! – Надавливала на него корчмарка, надвигаясь всей своей дородностью.

– Это я не тебе, это я просто… – Не находя поддержки у старших, едва смог выдавить бедный бан прижимаясь к своим скромным сослуживцам, таким же новобранцам как и он, которые в свою очередь поспешили от него отодвинуться, чтоб не навлечь гнев грозной женщины на себя.

– Оо! А храбрец то наш уже наложил. Чуете, душком потянуло? – Расхохотался рябой воин, обращаясь к товарищам. – А ведь только что подойти страшно было, такой ур-са, ни дать ни взять…

– А мне и сейчас, чего-то не хочется к нему подходить. – Прикрывая нос рукой, пожаловался смешливый ополченец.

– Чего это вы гогочете? Кто все мне это, после него чистить будет? Уж верно не вы.

– Не серчай Ку-Баба. – Повторил, не переставая смеяться, удовлетворенный шуткой десятник, пожалев вконец задавленного новичка. – Рябой пошутил. Этот увалень должно быть, просто склонен пускать ветры после сытного обеда.

– А уж, твои обеды не просто сытные, но такие вкусные, что после трапезы и руки не замочишь. – Поддерживал его рябой, чтоб оправдаться, польстив великанше.

– А какое питье! – Икая, подхватил его, один из постоянных посетителей, несчастный пропойца.

– Ну зачем бы мы еще, постоянно к тебе заваливали?! – Громко заключил кингаль, чем окончательно задобрил грозную великаншу.

– Что нынче слышно про войну? – Спросила корчмарка у десятника, спустя какое-то время, после того как все успокоились.

– Что за вопрос? Какой воин, без хорошей драки? Где мы – там не можно без войны. Вот только что, мы вернулись с закатных земель, где замиряли мракобесов, поклоняющихся богомерзкому пожирателю младенцев – Дагану.

– Брось, ты знаешь про что я. – Оскорбленная недоверием сказала Ку-Баба, и, снизив громкость своего звука, добавила. – Всех жителей священного Нибиру волнует, когда начнется война между частями когда-то единой страны.

– Оо! Об этом можешь, не беспокоится! Мир между нашими странами крепко поддерживается нашим великим единодержцем, несмотря на жалкие попытки его противников вбить между нами клинья, но воля наших народов и мудрость великого помазанника не позволят рассорить два братских народа! – Торжественно провозгласил кингаль. – Затем знаком привлекая великаншу, прошептал – Между нами: всем уже осточертело это лживое перемирие, когда наших братьев и единоверцев медленно уничтожают как затравленного зверя. И многим невдомек, как можно обвиняя Лугальзагесси в кровожадности, слать ему дары, пропускать его людей к медным рудникам и продолжать сплавлять древесину, якобы в помощь его нуждающимся жителям, зная, что все это идет на вооружение его несметного войска. Но у высших свои великие помыслы, до которых наши скудные умишки не достигают. Раз они так решили, значит так лучше. Предадимся же их великому разуму, они знают что делают, ведь ими водит сам всевышний!

– Значит, об освобождении Унука можно забыть. – С тихой злобой, скорее заключила для себя а не спросила Ку-Баба.

– Да не беспокойся. Освободим мы твой Унук, и жителям Урима скоро придет подмога.

– Когда?! Сколько еще держаться Уриму?! Когда прекратятся бесчинства и грабеж на землях захваченных знахарским ублюдком, насилия и убийства жителей их поселений?!

– Ну, это я тебе не скажу.

– Ну так и нечего мне тут рассказывать. Глядя на участь непокорных Умме городов, я беспокоюсь о том, что может произойти со священным Нибиру.

– Ээ, а мы тут на что?! – Обиженно возмутился рябой.

– Аа. Ну конечно, я совсем и забыла про наших доблестных вояк, накладывающих при первом шорохе.

– Эй! Не обобщай, и не равняй меня с молокососом! – Вздернув курносый нос, вскричал рябой, и, вскочив, тут же уперся им в живот корчмарки.

– А ну Рябой, успокойся! Не хватало, чтоб мы еще поссорились… – начал было утихомиривать своего подчиненного десятник, но Ку-Баба не дала ему договорить.

– Не обижайся воробышек, я пошутила – не зло обозвала великанша маленького задиру. – Ну конечно же, вы встанете на нашу защиту. И ты будешь моей личной защитой и обороной от злобных захватчиков.

Этой шуткой, корчмарка решила окончательно снять возникшую напряженность, вызвав громоподобное гоготанье всей корчмы, так как предполагаемый защитник, был вполовину ниже своей предполагаемой подзащитной.

После такого примиренья, вояки решили, что пора знать и честь, чтобы долгими посиделками, не давать повода к ненужной ссоре с хозяйкой заведения, где им порой бесплатно разливали диду, этот искрящийся напиток богов, охлаждающий в жару и согревающий в холод, приятно кислящий и прибавляющий веселья в кругу друзей. Притихший урса, замешкавшись из-за живота, также засобирался домой, но громадная лапа потянула его обратно.

– Куда? А кто мне в передке протирать обещался?

Толстяк побледнел от ужаса, представив, что его ожидает. Са-каль с трудом сдерживая улыбку, сочувственно произнес:

– Ну брат, держись. Придется тебе видно, всю ночь за свое недостойное поведение ее ублажать.

Дружный смех сопровождал удаляющихся товарищей.

Сам не свой от страха, толстяк был ни жив ни мертв, но громогласный голос корчмарки не давал забыться.

– Что встал? Пошли за мной. – Всучила она ему что-то колючее.

***

– Входи. – Тихо приказала служанка.

Дверь чуть скрипнула, и стражник проскользнул вслед за ней в неширокое отверстие раскрытой двери. Осторожно ступая за рабыней, молодой десятник городской стражи недоумевал, к чему такая таинственность, когда можно было просто сообщить о его прибытии, да и вызвать можно было его обычным поручением; но боясь вызвать недовольство ее высокородной хозяйки, послушно выполнял все ее распоряжения. Пройдя по узкому переходу, они попали в широкое и светлое пространство богатого двора. Стражника одолевало чувство тревоги и неудобства от того, что он входит во дворец тайком как вор, с черного входа. Немногословная рабыня, когда сообщала, что его настоятельно просит явиться по неотложной нужде ее госпожа – перед чьими носилками он как-то расчищал улицу от сброда когда ей вздумалось посетить рыночную площадь, не предупредила, что это настоящий дворец, и что нужно будет пробираться в него столь необычным образом. Мысленно он ругал себя за то, что не сказался больным, но чувство долга пересилило в нем ощущение лени и страха, и он внутренне предчувствуя неладное, все-таки собрался, полагая, что дело действительно не терпит отлагательств. Тогда не думалось, что такое можно расценивать как-то иначе, сейчас же это не казалось столь однозначным: может быть это кто-то захотел вовлечь его в нечто противоправное, или же сама служанка задумала недоброе, решив с его помощью завладеть имуществом хозяев. Ну, если второе! Тогда уж он не посмотрит, что пред ним любимица высокородной госпожи и если не убьет ее сам, то непременно воспользуется правом городского стража и предаст ее суду, если не сам, то с помощью безжалостного меча правосудия.

Приказав ждать в приемной, расторопная служанка исчезла за плотными занавесями. Рабов не было, не считая дрыхнувшего у дверей привратника. Видимо заблаговременно перед его приходом, их удалили в дальние покои. Это еще больше забеспокоило молодого кингаля, и непроизвольно схватившись за нож, не отпуская его рукояти, в напряжении он ожидал своей участи.

– Ты пришел. – Услышал он за спиной шелестящий голос.

Обернувшись, он, пялясь не отрывая глаз, невольно залюбовался обладательницей этого чудного голоса: ему чудилось, он созерцал явление на грешную землю самой богини – настолько хороша была сейчас хозяйка в своей воздушной, полупрозрачной сорочнице. Она поразила его своей красотой еще тогда, когда он видел ее в первый раз, но тогда не смел поднимать своих глаз на вельможную госпожу. Теперь же находясь с ней один на один, он забыл о том, что перед ним замужняя женщина высокородных кровей, а не какая-нибудь девица равная по положению. Опомнившись, со стыдом опустив глаза, он тут же бросился извиняться, вызвав скрытое неудовольствие госпожи, которой кажется, нравились восхищенные взоры воздыхателей. Ответив на его покаяния, речами об их беспричинности – потому как его смелый взгляд ничуть ее не смутил; красавица попыталась убедить своего гостя, важностью дела, ради которого был вызван.

– Надеюсь, благородный кингаль, догадывается, зачем я пригласила его к себе в столь поздний час?

– Да простит всемилостивейшая госпожа, но нет, не смею даже предполагать. – Попытался заранее вежливо отказаться от предложенной игры в отгадку взволнованный страж порядка, боясь даже предполагать, что ей от него могло понадобиться.

– Такой молодой, а уже десятник. – Подивилась хозяйка, разглядывая гостя.

– Я очень благодарен нашему улла, что он заприметил и оценил мои старания. – Смущенно ответил хозяйке молодой кингаль.

– Сколько, в твоем десятке человек? – Деловито прохаживаясь, издалека начала она.

– Пять, не считая меня.

– Так маало? Тогда почему он называется десяток? Это ведь, уже пяток какой-то, а ты, стало быть – пятник.– Пошутила, засмеявшись, молодая госпожа.