Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение

Отоспавшись, стражник вспомнил о долге, боясь, что встречающиеся разъезды примут его за самовольщика, и, закинув копье на плечо, зашагал рядом с повозкой. В свою очередь, уставшие и изможденные ходьбой путники, смогли с облегчением отдохнуть и укрыться от весенних ветров. Под сенью, Нин с Хувавой вынуждены были терпеть присутствие сторонницы, трясясь с ней бок о бок. Юная бродяжка как старшая из них двоих, не по возрасту, но по уму, не отрывала глаз от гостьи, с подозрительностью следя за тем, как-бы та чего-нибудь не выкинула. И когда та с любопытством рассматривала их вещи, она грозно на нее покрикивала: «Положи на место!», «Не трожь, это не твой сатуш!». А потом, со злобой вперясь в нее взглядом, по-змеиному шипела:

– Не надейся здесь устроиться, скоро Аш с Гиром вернутся и тогда тебе и плешачка здесь не найдется. Я насквозь вижу твою лживую сущность, ты только притворяешься хорошей, а сама только и думаешь, как бы захапать чужое и соблазнить наших мужчин.

Жрица с недоумением посмотрела на многомудрую образину Хувавы, который с многозначительным видом следил за полетами большой мухи, вокруг обмотанной головы вершительницы священных обрядов.

– И не мечтай, Аш с Гиром не такие простаки, их миловидностью не возьмешь, они тебя и близко не подпустят. – Говорила уверенно Нин, а сама внутри боялась именно того, что Аш не окажется достаточно твердым и не устоит перед этой расфуфыренной красоткой.

– Что ты? Я и не думала. Мне бы только до Киша доехать. – Оправдывалась испуганная божья служительница, и озираясь по сторонам, словно ища спасения. – Я только хотела помочь. Ведь помощь никогда не помешает, у вас и возок совсем негодный и осел один. А, со мной, вам будет легче.

– Ты меня не слышала? – Угрожающе погрозила девочка кулачком, исцарапанным и грязным от дорожной пыли. – Я тебя насквозь вижу. Даже не вздумай оставаться, когда мы приедем.

Обычно приветливая и дружелюбная, Нин не узнавала себя, и, понимая, что делает неправильные вещи, продолжала давить на забившуюся в угол богомолицу. Ей было жаль одинокую странницу, ведь и она сама знала, что такое одиночество, но что-то грязненькое внутри говорило ей, что вот эта лиса хочет отобрать у нее ее покой и возможное счастье, и что нужно защитить от нее это счастье. На ее лице, таком же перепачканном, как и ее кулачки, выразилась суровость, какая бывает у детей, когда они ссорятся со сверстниками. Насколько сильно перепугалась странница, было трудно разобрать из-за густо подведенных, по обычаю зажиточных горожан или служителей храмов, чернью глаз. Зато это лишний раз, заставляло Нин подозревать гостью в хитрости и недобрых намерениях. Но к своему счастью, та оказалась не глупой, и больше не пыталась убедить злобную бродяжку в своей невинности и дальше сидела, не проронив ни слова. Сама успокоившаяся бродяжка, глядя на забитую странницу уже жалела о своем ужасном поступке, и хотела уже броситься к ней с извинениями, но стыд не давал ей это сделать теперь. Совестясь, она успокаивала себя тем, что как только они доедут до Киша, она непременно это сделает. Тут возок остановился, и снаружи послышались разговоры, вскоре они прекратились. Нин, чтоб узнать, что случилось причиной задержки, высунулась наружу.

– Ну что, ушел, наконец? – Услышала она вдруг знакомый голос, когда присела на место; негромкий, но совсем рядом, почти у самого уха.

Встрепенувшись, Нин завертела головой, не понимая показалось ли ей это, или это чудо было действительно. Вид застывшего то ли от ужаса, то ли от удивления великана, дал понять, что не показалось. По-детски раскрыв от удивления рот, он едва смог поднять палец, чтоб показать на гостью. Нин все еще не понимая, взглянула в сторону странницы, тщетно ища глазами за ее спиной хозяина голоса, а та глядела на нее уже не испуганно и застенчиво, а смело и весело.

– Я уж думал, он никогда не уйдет. – Издавалось из ее уст, бодрым юношеским гласом.

– Ааахх. – Густо покраснев, только и смогла выдохнуть Нин, стыдливо прикрывшись рукой.

– Что тут у вас? – Просунулась голова Пузура.

***

Лежа в своей клети, он вспоминал старого учителя, каким тот был перед самым их расставанием. Он тогда и вправду будто прощался навсегда, но может, так просто казалось ему – больному и расстроенному. Он вдруг вспомнил, тот свой страшный сон, о котором силился забыть. А ведь тот человек на горе, отчего-то показавшийся ему знакомым, и был его учитель – вернувший молодой облик, вознесшись в вышние стражи. Ведь по словам чужеземца, учитель уже был мертв, когда и он оказался у врат смерти.

– Аштур. – Пробудили его, чье-то осторожное прикосновение и шепот. – Просыпайся Аштур, тебе нужно собираться. Девушки соберут тебя к дороге: в этом одеянии тебе не выйти, да и в лохмотьях далеко не уйти, Кунга наверняка доложил стражам, в чьем обличье ты явился.

– Вы отпускаете меня? – Удивился Аш, перемене настроения настоятельницы.

– Ты не знаешь, как тяжко мне дается прощание с тобой. Но окружившие храм стражи, как только ты вошел, дали мне понять, что эти люди не отстанут от тебя, и мы потеряем тебя так или иначе. Теперь в силе Кунга и я не вольна и над собой. Кто бы мог знать, что этот жалкий подражатель, имеет хоть какую-то способность? – Горько и презрительно усмехнулась жрица. – А гляди-ка, оказывается я вовремя не разглядела в нем, кучу безмерных способностей. Великую способность к гнусности и коварству, плетению заговоров, лицемерия и лизоблюдства. Способности присущие скорее сановнику, чем служителю божественной воли. Что ж, не удивительно: ведь его родитель, некий чин при дворе лугаля, впавший в немилость. Дни мои сочтены, и мне придеться передать управление обителью. Самой мне придется удалиться, ибо не сумею подчиниться тому, кого всегда презирала за подлый нрав и низкопоклонство, не смогу подчиняться чуждым уставам. Но перед тем, я хотела бы освободить тебя, от всех обетов возложенных здесь на тебя. Я желаю тебе только добра, и не позволю, чтоб кто-то удерживал тебя помимо твоей воли.

Аш невольно дернул уголком рта, подумав о том, что вот они-то, держали же его помимо его воли. Не заметив злой ухмылки, но словно в ответ на нее, настоятельница сказала еще:

– Сама Госпожа небес явилась мне ныне, и велела не удерживать ее избранника от исполнения предназначенного богами. – Холодок прошелся по спине Аша. – Я не могу ослушаться ее воли, но воодушевлена и переполнена духовной радостью, что могу быть угодной нашей Великой Госпоже. Подойди же ко мне сынок, и не гневись на ту, кто любит тебя больше жизни. Мне – прислужнице покровительницы рожениц, не выпало счастье женщины, иметь своих детей. Всю свою жизнь, я посвятила служению ей, помогая другим женам в благополучности родов и в благословении их мужей для зачатия новых жизней. Много прислужниц и прислужников я воспитала, многие из них мне дороги и я люблю их, но ни к одним из них я не прикипела и не испытала того чувства, что должно быть испытывает мать к своему дитю, и только ты пробудил во мне подобное.

Взглянув в его лицо, и прикоснувшись к еще краснеющим полосам от рубцов, она внезапно прильнула к нему, вскрывая материнские чувства. После недолгих проявлений нахлынувших чувств, она хлопнула в ладоши и девушки сопровождавшие ее, были готовы увести его.

– Я хочу, чтоб ты отнес благословляющее на ратный подвиг послание Инанны, в стан к идущим в бой. Но нельзя вещать от имени Инанны простому послушнику-гала, тебе придется пройти обряд посвящения в сонм ишибов. Будь спокоен, тебе не придется сидеть заточенным в стенах храма, и ты будешь волен идти куда захочешь. Служи госпоже странствуя среди людей: воспевай неземную красоту и любовную страсть, благословляй семейные союзы и воинов уходящих на битвы, лечи и помогай обездоленным, как того хотел твой учитель. Но всегда помни: ты посвящен ей, и никто не смеет вставать между вами. Соблазняй, вступай в сношения, влюбляй, но не связывай узами себя; сама Госпожа этого не допустит, ибо ревностно относится к своим чадам. Ступай, оденься в подобающие одежды посыльной верховной жрицы. Девушки все уже приготовили и помогут тебе собраться. И сложи крылья, косая сажень не красит жриц любви.

С удовлетворением оценив вид – пристойный посвящения в служительницы Великой госпожи, верховная жрица приказала готовить эштарота к обряду. Сам Аш не противился этому, ради посуленной свободы, он был готов даже принять посвящение в жрицы самой тьмы матери, если б таковые были.

Вопреки обыкновению и ожиданию Аша, из-за скрытности обряд провели довольно скоро, втайне от самовлюбленного ставленника унукцев, воспользовавшись его отсутствием. Оставленные из-за своего юного возраста в Нибиру, послушницы покружив над ним с венками и спев во славу Инанны, преподносили нужные дары и наряды, а все священные действа необходимые для посвящения, совершила сама верховная жрица.

На прощание, верховная жрица с напутствием подала новоявленной посыльной страннический посох:

– Ты не смотри, что он прост и неприметен, это очень хороший посох. С ним тебе не будут страшны ночные страхи и дневные печали. Он станет надежным помощником в пути, и я уверена, не раз спасет тебе жизнь и избавит от напасти.

Аш благодарил жрицу, но думал уже выпросить свой старый посох, однако подержав дар и почувствовав знакомую тяжесть, обратил внимание и на изогнутость навершия, а подняв глаза, встретил лукавые искорки во взгляде настоятельницы. Он понял, что пока он был в гостях у иноземца, настоятельница под уже изрядно потрепанным покрытием обнаружила скрытое острие лезвия, но все поняла и никому не выдала его тайну, распорядившись подточить под него один из посохов обители, не столь грубый и неохватный как клюка нищенки.

Снарядив и отправив эштарота, настоятельница удалилась в молельню и, помолившись изваянию святой богини, положив перед собой криволезвийный жертвенный нож, просила у нее благословения на совершение жертвенного деяния.

***

Нин шла поодаль, разгневанная жестокостью шутки, не желая слушать оправдания, сколько бы Аш ни старался объяснить, что никак не мог открыться в присутствии кишского стражника, сразу при встрече. Юношеское отчаяние, погасили спокойствие и размеренная речь жизненного опыта гальнара, подбодрившего Аша быстрой ее отходчивостью, но при этом сокрушаясь, что жить с этим хоть и легче, но плохо, ибо злые люди всегда будут пользоваться этим в свою пользу, осложняя и без того нерадостное ее житье. Когда эштарот негодуя стал уверять его, что и в мыслях не было делать девушке худое, Пузур с раздражением ответил, что в этом мире и без него найдутся негодяи.

– Пойми парень… – Сказав это, он тут же рассмеялся собственным словам глянув на переодетого Аша, все еще поражаясь, как тот мог так удачно преобразиться в милую девицу, что и они его не узнали. – Пойми, мы с Эги не вечны и рано или поздно уйдем в мир унылости, и нам тяжело от мысли, что как только нас не станет, наши дети не смогут выжить в этом мире без нас. Хувава, ты знаешь, разумом мал как дитя, а добросердечием Нин будут пользоваться нечистые на руку, так что она и сама не наживется и малыша не сумеет защитить. Потому я хочу быть уверенным, что и после нас, о них будет кому позаботиться. До твоего прихода, я возлагал все надежды на Гира. Он хоть не юн, но основателен, и был бы надежной опорой и защитой для них. Но где теперь он? Хотя и он порой, идет на поводу своих страстей и пылкого нрава, а это всегда ведет к бездумным поступкам. Его горячность, итак принесла ему много худого. Не скажу что он злой, но порой и в самом кротком человеке вспыхнет пламя, если ему подливать масла, да еще и искрой чиркать. Да что мне тебе объяснять, ты ведь и сам такой. Но твоя горячность оправданна твоей юностью, а Гир с его прожитым опытом, мог бы быть осмотрительнее. Вот и это его решение пойти в ополчение, принятое под наплывом чувств какого-то мнимого долга перед родиной. Он говорит, что идет защищать свою землю, своих сородичей, свою жену, которая его бросила; что они для него родина. Пусть так. Но как можно надеяться, что обдиратели, называющие себя лучшими людьми, сидя на мешках с золотом, бросят все силы на защиту обворованных ими же, а не на защиту наворованного? Разве родиной может считаться мошна и благополучие живоглотов, за которые он идет биться? И может быть, биться насмерть с такими же бедолагами, обворованными и обманутыми высокими речами о мнимых стремлениях. Это в давние времена, когда все уважали обычаи предков, всем миром стояли плечом друг за друга, была родина, а сейчас… – махнул он рукой. – Они друг дружке будут глотки рвать, а кто-то будет торговать их смертями.

– Мне больно было слышать, что Гира забрали на войну. – Вставил слово сожаления Аш.

– Ну, я думаю, все обойдется, – снова вздохнув, ободряя то ли Аша, то ли себя, сказал Пузур, – Гир не таков, чтоб дать себя убить, но все же умелый и опытный воин. Неспроста они в него так вцепились.

После столь продолжительного и запальчивого выговора, Пузур замолчал, уже жалея о сказанном, будто боясь сглазить. И смог продолжить, после шага в молчании:

– Ты наверно, думаешь: «Чего это старый шут так разболтался, не иначе что-то нужно»? Да не шуми, я бы и сам так подумал. И я тебе, не таясь скажу, что это так и есть. А все потому, что я хочу быть спокойным когда придет время, да и вообще. Обещай мне, что не оставишь их. Я не прошу тебя клясться всеми богами, или твоей богиней. Клятвы ничего не стоят в наше время. Просто слово по чести. Клятвы слишком много рушатся, чтоб на них полагаться. Словно люди не богами клянутся, гнева которых так боятся. Слово это другое, оно не на страхе, а на доверии держится. Пусть совесть, будет тебе мерилом.

Получив обещание юноши, Пузур снова повеселел, вспомнив, как они принимали его за жрицу.

– И как я не догадался? – Смеялся он – Ты же обещал, что нагонишь нас. А я даже не вспомнил о тебе.

Сверху ему вторила его жена, злорадно посмеиваясь:

– Да уж, еще бы немного, он бы и в жены тебя позвал.

– Ну что ты? Я же все объяснил тебе… – попытался оправдаться Пузур.

– Объяснил. Только глазки–то все равно блестели, когда молодуху увидал. Чуть с шубату не выскочил.

Пристыженный гальнар обиженно отмахнувшись, перевел разговор:

– Надеюсь, ты расскажешь нам про то, как с тобой приключилось это превращение? Ты ли там еще, или и впрямь у Нин вместо друга подружка появится? А может и не было Аша, а была переодетая девица, морочившая нам голову, и ты – это ты настоящая сейчас?

Поняв, что старый скоморох мстит ему за неловкость в которую попал, Аш отшутился:

– Ну, коли так, Нин должна только радоваться, что у нее кроме друга еще и подружка появится. Чем нас больше, тем лучше. Ты ведь сам говорил, что во мне поселилась чья-то душа. Я и Аш я и жрица; я и зверь я и человек; я и жив я и мертв. Я и сам уже не знаю кто я настоящий, зато наряд всегда сменить можно. Знай только – что, когда надеть. Надень я свиту жреца, во мне бы заподозрили соглядатая, а в своем я идти не решился. Я прослышал, что теперь хватают всех мужчин, а женщине в одиночку ходить опасно, если она не защищена священным саном. Вот и пришлось, вывернуться как барашек на вертеле. Правда и тут я оплошал. Знали бы вы от скольких ухажеров, принявших меня за жрицу любви, пришлось отбиваться; скольких прельстить и оставить с носом. – Улыбнулся он веселее, заметив, что любопытство Нин перебороло гордость, и она подошла поближе, чтоб послушать. – Спасибо не все из них олухи, есть среди них и разбирающиеся; еще лучше, что таковые есть среди кингалей. Вот к одному такому, загодя разузнав по каким тропам вы даете представления, срезав путь, я и пристал с просьбой найти бродячих скоморохов.

– И что, теперь нам привыкать к новой спутнице? – Улыбался Пузур сверху, снова взгромоздившись на облучок рядом с женой. – Как нам называть-то, теперь тебя?

– Я это сменю. При первом же стане.

– В твоем, тебя сразу же заприметят и в ополчение заберут, а то и похуже. Хоть Нибиру и пал, никто приговоры хулителям единодержца не отменял, а первый кто тебя узнает, тут же поднимет шум; первыми всегда бегут самые горлопанные. Так что старых знакомых ты и здесь можешь встретить.

– Жрица бродяжничающая со скоморохами, тоже вызовет лишь вопросы, и рано или поздно, те кому надо догадаются, что тут что-то неладно. От этого и вы пострадаете.

– Так что делать, если и так и этак нельзя? – Не на шутку обеспокоившись, заерзал скоморох. – Может просто переодеть тебя в платье Нин? У нас тут, что-нибудь подходящее найдется. Скажем, что ты ее сестра.

– Об этом я уже подумал. Вы скоро увидите…