Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

– Не тебе, продавшей себя слюнявому богачу словно бараний окорок, говорить о целомудрии; не той, кого из-за множества измен, прозвали гулящей гашан и выгнали из дома, обвинять меня в потаскушестве.

Как видишь, я тоже кое-что о тебе знаю. Так, что лучше тебе не задирать меня, и также настоятельно тебе отсоветываю трогать эту сиротку. И не тебе пытаться совладать со мной: мне не раз приходилось отваживать чересчур заносчивых мужчин, которые думали, что со мной можно обращаться как со скотиной.

С этими словами она с силой оттолкнула от себя бывшую купчиху, отпустив грязные лохмы.

– А вам, – обратилась она к обступавшим ее девушкам, опешившим от страха, – прежде чем слушать сквернословия пропойки, следовало бы узнать ее как следует.

– Она врет, врет!– Пыталась было оправдываться замарашка, но колкие словечки в ее сторону, брошенные разбойниками наводившими порядок, подтвердили, что она не такая уж святая.

– Так вот – прошептала блудница, когда все успокоилось, – пока вы слушали бредни этой замарашки, я присматривала за охраной, и думала о том, как нам вырваться. Я успела заприметить все их слабости и рассчитала время для удачного побега. И это не покров ночи, как вы наверно подумали. В это время, они наоборот бывают сильнее всего настороже, ибо не понаслышке знают, что темнота лучший друг вора и беглеца. Раннее утро, когда блистательный Уту только запрягает свою колесницу, – вот время, когда даже самую бдительную стражу одолевает сон, а остальных еще не пробуждают теплые прикосновенья…

– Ты собираешься бежать??? – Спрашивали ее испуганные девушки.

– Не я, а мы. Я же вам говорила, чтобы мы держались вместе. Вот и настало время, когда нам это поможет. Конечно, то, что сон одолевает стражей, это не значит, что они все поголовно спят. Но главное-то они будут сонными, а значит, их можно будет разоружить, оглушив или крепко связав, накинувшись разом…

– Бежааать? Сейчаас? – Нин с беспокойством посмотрела в сторону, где содержались пленные мужчины.

Заметив это, блудница поспешила успокоить ее:

– Послушай милая, пока мы в плену мы все равно не в силах им помочь, мы только сдерживаем их от побега, так как они тоже не решаются бежать без нас, оставляя в лапах этих злодеев. Что пустынникам побег каких-то женщин, они нас за людей-то не держат, вон какую куцую охрану приставили. Будут злы но не встревожены, а значит и пленников почем зря трогать не будут. Этот их главный, судя по всему бережет товар, то есть нас – пленников, зато крут со своими людьми. Видали, как он жбан своему человеку снес? Нашу доблестную охрану, за наш побег он и казнит. Зато наши мужчины, не смогут не заметить, что их женщинам удалось бежать, что придаст им сил и надежды на скорое спасение. И оно обязательно придет. Нам останется только, найти стражей или военных. Эти самоуверенные ослы, думали разделив нас сделать покладистее, но не подумали, что это делает слабее их.

– Я поддерживаю. – Воодушевленная словами защитницы, выразила решительность Нин. – Надо подготовиться, к хорошей взбучке этих красавцев.

– Ну-ну, вояка, успеешь еще повоевать – рассмеялась блудница. – Сегодня еще рано, мы слишком далеко от селений. Ну а завтра, судя по следованию которым нас ведут эти шакалы, мы будем как раз недалеко от Ларсы. Все согласны, девушки…? Может кто-нибудь против…? – Дождавшись одобрения поддержавших побег полонянок, или молчаливого согласия перепуганных недоброжелательниц, задиристая блудница заключила. – Завтра и подготовимся. А сегодня, наберемся-ка сил. Давайте спать.

Убаюкиваемая тишиной темной ночи, одолевшей волнительные мысли о скором освобождении, постепенно погружаясь в пелену тумана, Нин впервые за много бессонных ночей могла отоспаться, и даже видела какое-то сновидение, будто она снова выступала на площади и люди радовались ее появлению. Выступление было веселым и красочным, а все вокруг были добрыми и счастливыми, и от этого казалось, впереди будет только хорошее. Так снилось ей, пока вдруг в их круг не ворвался ветер и не устроил среди них беспорядок и переполох, лица людей тут же перекосило и превратило в звериные оскалы…. и она проснулась от доносившегося откуда-то крика и шума.

– Что?! Бежать вздумала?! – Слышала она сквозь сон, и узнала голос начальника их надзирателей.

Вскочив в ужасе, девушка продирала глаза, надеясь, что это страшный сон, но происходившее никуда не уходило, голос же главного надзирателя, и крики переполошенных девушек слышались явственно, давая понять, что все, что она видит и слышит, происходит наяву.

– Ну?! Кто еще бежать хочет?! – Схватив за волосы мятежную блудницу, поставленную на колени и удерживаемую двумя амбалами, вопрошал надзиратель, дико вращая белками глаз. – Я покажу вам волю! От Аскара еще никто не убегал!

По кровавым припухлостям на лице блудницы и сжатому кулаку Аскара, было видно, что он успел вволю отыграться на ней своему гневу. Но смелую женщину это не сломило и не уронило ее духа, и она дерзко и насмешливо смотрела в глаза своему обидчику. Это еще больше злило надсмотрщика, и он начинал отыгрываться за ее дерзость на других девушках, стегая их ремнем и приговаривая: «Я научу вас быть послушными безмозглые твари!» И снова переключался на шамхат, пока не намучившись, не приказал ее крепко связать и отвести под усиленную охрану, туда где содержались мужчины. При этом успел крикнуть вдогонку, жестко тащившим и избивавшим пленницу подчиненным:

– Шкурку не попортьте! Когда Аш-Шу вернется, он сам решит ее участь. А я попрошу, чтоб в наказание, он отдал ее вам на забаву. Все равно, если верить Гулящей гашан, она блудница, и много навара от порченой он не получит.

Несмотря на успокоение девушек, Нин не могла уснуть, тревожась за судьбу своей заступницы и боясь, что под покровом ночи, кто-то из недоброжелательниц набросится на нее, за то, что она киурийка, и особенно обозленных за дружбу и заступничество за нее мятежной блудницы, из-за которой они все пострадали. Было слышно, как пленницы перешептываются, а зловредная замарашка, хоть и два раза униженная, но судя по всему привыкшая к этому, продолжала подговаривать остальных. Кто-то с раздражением от нее отмахивался, но многие внимательно слушали. Нин готовилась уже поднять шум, если они все же соберутся сделать задуманное, но душераздирающий крик прорезавший темноту ночи, заставил всех встрепенуться.

***

Ночь в пустыне, пугающа своей холодной и беспросветной темнотой и непонятными и оттого еще более пугающими звуками, и люди невольно начинают прижиматься друг к другу и к единственному источнику тепла и света – разожженному костру, с его успокаивающими и убаюкивающими потрескиваниями. Но даже если рядом нет врагов и хищных и ядовитых животных, и единственное существо в пустыне, могущее нести тебе смертельную опасность, это твой товарищ, костер не дает забыть о суеверных страхах, пугающих, но таких притягательных. И люди рассказывают друг другу жуткие случаи, произошедшие с ними, или не с ними, или не произошедшие, но до дрожи страшные. Вот и сейчас, после веселых и непристойных шуток под горячительные напитки, пришло время страшных басен от стариков. И вот кто-то начинает вспоминать страшные случаи и поверья, услышанные когда-то в детстве от деда, бабушки или просто от незнакомого прохожего, появившегося на один миг, в одно это мгновение в их жизни, и бесследно исчезнувшего в море многообразия и разноцветья огромного мира. Искатели удачи, открыв рот, внимательно слушали откровения дядюшки Одашо.

– Вы знаете, что стало с отцом покойного Марука? – Подслеповато прищурившись, спросил внимающих старик.

– Это тот, который удавился?

– Не, то был дядя Нарама, а отец Марука был врыт по шею.

– Верно. – Подтвердил старик. – По приказу Аш-Шу, его оставили так на ночь, в наказание за непристойную шутку. Его так подержали целую ночь, а наутро откопали и отпустили с миром. И с тех пор, он стал более сдержан в своих непристойностях. Это было тогда, когда наш вождь был еще молод и только вступал на великую тропу, и как все молодые, любил хорошенько разгуляться.

Так же Аш-Шу, задумал перевоспитать и своего непутевого шурина, сына прежнего владетеля, ибо тот славился едким язычком и скверной шуткой. Все знают, как Аш-Шу по-доброму относился к любым выходкам и шуткам непутевого Расада, единокровного брата его жены. Но у всех шуток есть предел. И однажды, и насмешка Расада перешла все границы дозволенного, так как это было в день великой жертвы, и Аш-Шу как вождь не мог не наказать его. Что он и сделал, выбрав эьл шутливое наказание, сообразно нраву наказуемого. Но судьба бывает настолько жестокой, что порой выбирает людям самые нелепые смерти. И случай с глупым Расадом, лучшее тому доказание. Ибо смешное наказание, привело его к случайной гибели, превратившись в настоящую мучительную казнь.

– И из-за этого, – озираясь с опаской, перешел на шепот старик – злые языки утверждают, что Аш-Шу сделал это как будто бы намеренно, чтобы избавится от соперника, и нарочно не приказал охранять его там, а вместо этого всех напоил.

– Но только – он снова повысил голос, – все это злые наговоры наших врагов, и не стоит вам их слушать. Все знают, как душевно, по-отечески Аш-Шу относился к Расаду, и с тяжелым сердцем велел наказать его. Но блюдя справедливость, он не мог бы не наказать даже и своего брата, случись его брату совершить такое. Но заботясь о его безопасности, он строго настрого приказал, чтобы рядом с ним все это время был кто-то. И не его вина, что он вынужденный покинуть становище, чтобы навестить матушку, доверился беспечным товарищам, которые, не удержавшись от хорошей попойки, не только не охраняли его, но и проспали время, когда его нужно было освободить. Когда же проснувшись, протрезвевшие друзья вспомнили про него, и конечно, тут же бросились туда где его оставили. Но, то ли место то занесло ветром, то ли выпито было слишком много, но долго, говорят, они не могли еще найти то место, куда его закопали. И неспроста. Ведь когда, наконец, они его нашли, из земли едва виднелся торчащий огрызок шеи бедняги. Его глупую голову, искали по пустыне весь последующий день, но так и не нашли. Так и отправили его в последний путь без головы. Аш-Шу был так сильно опечален, что не стал наказывать повинившихся товарищей, так тяжело у него было на сердце, и во всем случившемся он винил только себя – ибо сам отдал приказ наказать Расада – и хотел даже снять с себя звание владетеля, но люди отговорили его. А тут еще мать покойного, от горя настолько обезумила, что стала обвинять его и прокляла семью смертельными проклятиями и одной самой страшной – потерять свое имя, похитившись славой ни живого, ни мертвого, не раба но презренного. Ибо, что может быть страшнее для грядущего гремящей славой, чем лишиться имени, быть преданным забвению, исчезнуть, стереться с памяти, развеяться веками, когда не будут помнить и потомки. А что его обвинять? Не он же проспал, и не он виноват, что ее падчерица избрала его своим мужем. Он пожертвовал богам целую десятину овец, чтобы они смилостивились над Расадом, и чтоб он не мучился сильно в том краю и не мстил живым, и нашел покой. А, знаете ли вы, что несчастный, претерпевший великие муки и не полностью захороненный, не находит покоя и на том свете?

– Да. – С затаенным придыханием, прошептали слушатели.

– Даа, – задумчиво произнес старик, после того как зажевал листья травы придающей силы и освежающей дыхание – видно богам той десятины показалось мало, или же страдания души Расада, были столь мучительны, что и увещевания богов, не возымели силы. Но говорят, с тех пор люди часто стали встречать в пустыне его неупокоенную душу. Рассказывают, что встретить его к большому несчастью, ибо с теми, кто видел его, происходили всякие нехорошие вещи, люди вскоре умирали или что-то случалось с их близкими, но чаще люди просто сходили с ума. Еще бы, не каждый выдержит ужас от встречи с уттуку, ведь вид его ужасен и безобразен: на его человечье тело, какие-то темные силы водрузили голову презренного животного, и он превратился в кровожадного ушума. И горе тому, кто встретится с ним лично, тела их находят безголовыми, а их души попадают к нему в вечное рабство. Говорят, это Расад все ищет свою голову, и забирает ту, которая оказывается ему впору, а так как она ему кажется нехорошей, поносив, он ее выбрасывает и снова отправляется на поиски бродить по пустыне. И – он снова перешел на шепот, – воинов тогда его охранявших, все же настигла мстительная душа Расада, и вскоре все они были найдены обезглавленными.

При этих словах, разбойники, поежившись со страхом, поозирались по сторонам. С улыбкой оглядев их, Одашо сказал:

– Ну, здесь нам боятся нечего, ибо он бродит по той пустыне, где потерял свою глупую голову, а это там.

Все облегченно вздохнув, посмеялись. В это время, донесли, что среди невольниц назревает заговор, и Аскар, оставленный Аш-Шу старшим, приказал всем возвращаться по местам, а сам направился усмирять глупых женщин, ругаясь, что этих невольниц ни на миг нельзя оставить без того, чтобы среди них не произошел переполох. За мужчин он был спокоен, так как они были крепко связаны, и освобождались только по большой необходимости. Наведя порядок и оставив надсмотрщиков, он вернулся к своему шатру.

Сидя у костра, Аскар размышлял о страшной судьбе непутевого Расада, и все думал, а смог бы он поступить так же с братом своей старшей жены, пусть и сводным. Тут его размышления прервал душераздирающий крик. Это шум шел откуда-то оттуда, с того конца становища. И среди этих криков, явственно слышалось: «Уттуку!!!» Крики прекратились, так же быстро, как и начались, и вскоре были слышны только заклинания и молитвы пленников. Не на шутку перепуганные разбойники, стояли как вкопанные, боясь пошевелиться. А потом началось страшное. Из ниоткуда, появилось какое-то ужасное, поросшее звериной шерстью человекоподобное существо, со страшным кривым оружием в руках, казалось отлитым в самой гуще преисподней. И исторгнув из нутра нечеловеческий визг, отсвечиваясь бликами костров, являя все безобразие преисподней, оно взмахнув своим бесовским оружием, забрало с собой голову надсмотрщика, по несчастью стоявшего у самого края, унося вместе с ней пропащую душу.

– Это Расад, Расад! Спаси нас боги! – В ужасе закричал старый дядюшка Одашо, но и остальные уже поняли, что это обиженный дух шурина их предводителя пришел за новыми душами, и дрожащие столпились вокруг Аскара, который покрикивая на них за то, что они верят во всякие сказки, все еще пытался сохранять самообладание.

А ужас продолжался. Тут и там, возникала тень существа, взмахивавшего своей беспощадной косищей, снося голову очередному воину и исчезая во тьме ночи, с бесовским хохотом унося душу несчастной жертвы. У Аскара, попытавшегося призвать к порядку, опустились руки, он, умевший подчинить себе воинов в неравных битвах, знавший как заставить драться трусов в смертельной схватке, ничего не мог сделать с суеверным страхом. Воины перепуганные до смерти, в своих беспомощных попытках убить или прогнать потустороннее существо, походили на рыб, барахтающихся в рыбацком садке. Кто-то от страха неуклюже тыкал, в то место, где только что стоял нечистый дух, размахивая, стараясь не допустить уттуку до себя, а кто-то бесцельно пускал стрелы в пустоту мглистой ночи. Вскоре из десятка его людей, охранявших становище, остались только они с дядюшкой Одашо, который ползал, зарываясь в песок, все причитая и призывая всех богов и духов сразу, о спасении себя и своей души, и дрожащим голосом молил дух о прощении за то, что посмел называть его непутевым и глупым. Дух же приближался к нему. О боже!!! Он был о двух головах: с головой со звериным оскалом и изорванной человечьей…!!! Больше, один из самых лихих воинов и безжалостных убийц Аш-Шу, не мог думать ничего, но замерев от ужаса, упал и не мог подняться. А Одашо все ползал и просил о прощении, повторяя, как он при жизни любил и уважал Расада и что всегда считал его законным их вождем. Не имея мочи шевельнуться и сходив под себя, Аскар еще видел, как уттуку даже не взглянув на старика, прошел прямо к замеревшим от страха пленникам…. Но это было последнее, что он осмыслил в жизни; пришел в себя он другим человеком.

3. Пробуждение.

Аш-Шу чуть не плакал: куча трупов, глупый старик и головорез, впавший в младенчество, вот все, что он нашел по прибытии в свое становище. И это после неудачного набега, и этого случая со старухой.

«Аскааар!!!» – Кричал он в отчаянии про себя, но оставаясь спокойным на виду. – «Я вырву твой блудливый уд, и скормлю им твоих дочек! Аскаар, я заставлю тебя смотреть, как ими развлекаются твои рабы! Аскаар, верни то, что украл!»…

– Господин. – С беспокойством обратился, подошедший к нему подручный.

– Говори. – Разрешил Аш-Шу.

– У трупов нет голов. А это подтверждает… – Тут, разбойник, осекшись на играющие желваки и раздувшиеся ноздри вожака, замялся.

– Договаривай.

– Я хотел просто сказать…, что… что.... Что старик, эээ, что старику наверно из-за этого всюду мерещится уттуку. – Предвидя неблагоприятный для себя исход, попытался выкрутиться неосторожный подручный.

– Безмозглый старикашка! – Выругался Аш-Шу к облегчению подручного, понявшего, что уловка прошла.

– А что Аскар, еще не заговорил? Не пришел в себя?

– Боюсь, и не придет.

– Да вы, хоть пытали его?! Допрашивали?!

– И допрашивали и пытали. Да что толку?!