Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

– Отдайте его лучше на суд граждан, кто-то должен ответить за все, что теперь творится и станет с городом скоро.

– Хорошо, мы так и сделаем.

– С Нибиру все ясно. Вы что-то хотели относительно Киша.

Для убедительности напустив на себя благообразность, жрец начал издалека:

– Ур-Забабой овладели чрезмерная набожность и честолюбие, это всем давно известно и до поры нам это было на руку, ибо он чтит нашего бога. Но когда его гордыня, привела к сомнениям относительно местопребывания вездесущего, это перешло все границы.

– Вы про холм, что он строит?

– Именно-именно! – Обрадовано завосклциал нетерпеливый священнослужитель. – Ты верно подметил. Это именно – просто холм, а не дом неба и земли, как он хочет его называть. А его желание, сделать его выше неба – богохульно.

– Ой, ли? Уж не движет ли вами простая ревность, что не в Нибиру строится его главный дом? – Пошутил кишский сановник.

– Не кощунствуй! – Возмутился хмурый служитель. – Нибиру, и только Нибиру – есть средоточие мира! В Нибиру, поселился великий ветер в начале времен, и только здесь, быть его главному дому на земле!

– Не сердись святейший, я не хотел вас обидеть. Я простой царедворец, а не ученый муж, и я плохо знаком со священными сказаниями, кроме тех, что велит знать первосвященник.

– «Первосвященник». – Хмыкнул жрец, показывая свое презрение к верховному жрецу.

Дождавшись, пока жрец закончит свое ворчание, Азуф продолжил:

– Так что вы предлагаете с этим холмом сделать?

– Срыть! – Снова встрял в разговор нетерпеливый жрец.

– Срыть? А это не кощунство? Не прогневит ли это Вездесущего, ведь это строение возносится в честь него?

– Не слушай его, он молод и глуп и не понимает, что говорит. Достаточно будет прекратить эту богохульную стройку и подкоротить то, что уже вознеслось выше дома в Нибиру; дабы своей дерзостью не смущало небес.

– Святейший жрец хитер. Ведь сие здание вознеслось до двухсот локтей. – Подметил нимиец, отдавая должности хитроумности священнослужителя. – Недаром пастушьи народы, называют теперь Киш – вратами богов.

– Киурийцы все невежды! Они и свою деревню – Кадингирр, называют божьими вратами! – Ворчливо выругался жрец, ревнуя к славе Киша.

Азуф стыдливо смолчал, не открываясь к какому племени принадлежит.

– Смолвитесь об этом с унукцами. – Только и смог ответить иноземец.

– Нельзя избавить от заблуждений, не уничтожив знамений. – Проворчал жрец.

– Боюсь, что сии доводы не убедят воинствующего духа. Что им до заблуждений врага? Благо выслушает.

Сознавая правдивость слов купца, служитель Энлиля разбранился, рассердившись на неразумных вояк:

– А знают ли они, что врага до конца не склонить, пока им движут заблуждения??!!

Приняв обвинения на себя, иноземный гость встрепенулся и, побагровев (что с беспокойством отметил Азуф), разругался в ответ:

– Радуйтесь, что останетесь целы сами!! И молитесь, чтобы воины Лугальзагесси, случайно не снесли и ваши святыни тоже!!

Жрец, трясясь, хотел было сказать что-то обидное, а нимиец уже был готов отразить, так, что все вокруг напряглись в ожидании худшего. Но тут пришла очередь вмешаться в спор чашнику, к вящему его удовольствию, отплатить наконец, священнослужителю его же отповедью:

– Друзья мои, не пристало нам сейчас бодаться, когда до цели всего два шага. Но, – обратился он к жрецам – не кажется ли вам, что знамения уничтожать лучше перед битвой?

– Кто ж спорит? Только кому такое по силам? Разве только ануннакам.

– Пусть святейшие жрецы будут спокойны, мы вскорости решим этот вопрос.

Выпроводив священнослужителей, Азуф посмеялся над их упрямством и, обращаясь к нимийцу и к нибирийским вельможам, будто светлая мысль посетила его только что, сказал:

– А ведь святейшие жрецы правы: поверженная святыня остудит рвение сторонников Ур-Забабы.

– И кому-то по силам это сделать? – Повторил вопрос сурового жреца Мес-э.

– Мне.

Победоно оглядев собравшихся, Азуф улыбнулся и продолжил:

– Вы забыли, что жрецы Энки обладают знаниями ануннаков, а с нами мудрейший из них.

– Абгал?! – В один голос выпалили заговорщики.

– Это конечно хорошо, что ты каким-то чудом уговорил нам помочь служителя Энки, хоть всем известно, что они скорей допустят разрушение всех своих святынь, нежели вмешаются в распри. – Заговорил Мес-э. – Но где он?

– Да что ты говоришь такое?! – Подхватил недоверчивые речи градоначальника нимиец. – Твой старик совсем выбился из рук, он того и гляди выдаст нас всех священным стражам. Благо, если он этого еще не сделал. Я как раз хотел поднять вопрос о том: он стал опасен и я требую избавления от него.

– Об этом можешь, не беспокоиться. Он мне дал слово, и поверь, он хоть упрям и занудлив, но человек слова.

– Что мне его слово?! Он все равно вечно всем недоволен, и будет мешать нам, когда на кону успех нашего дела! Либо мы от него избавляемся, либо…!

Чувствуя, что все готово сорваться, Азуф поспешил заверить:

– Ладно-ладно, не горячись. Я за него не держусь. Мне он все равно уже не нужен. Все что от него было нужно, я получил. Так что делай, что хочешь.

***

Прием удался на славу, Элилу была сегодня на высоте. Все знатные женщины – вельможные жены и их высокородные дочери, – вынуждены были упрятать свою гордыню, и явиться на прием во дворец, чтобы выразить ей свое почтение. И это вопреки своим грязным домыслам, которые они смели распускать за ее спиной. Из-за них, у ее мужа возникли подозрения в отношении нее. Из-за них сгинула где-то на государевых повинностях ее любимая рабыня, которая была ей так близка и с которой она делилась столь многим. Из-за них пропал ее любимый, стражник которого она ласково называла пятником, и который наверно, искупает свою вину где-то на чужбине. Вспомнив близких людей, виновницей чьих участей оказалась, Элилу на какое-то мгновение помучилась совестью, но тут же взяла себя в руки. Она уже давно заставила себя думать, что если бы она не покровительствовала им, их все равно ждала бы такая же беспросветная участь, и пусть скажут спасибо, что она так милостиво обходилась с ними. Их наказание, не должно было быть слишком суровым. Во всяком, случае, так хотелось ей верить. Да и что, с ними худшего могло произойти? Они ведь ей ничего не успели сделать, и с того в чем она их обвинила, и никого не убивали, никого не грабили.

С вежливым высокомерием, улыбаясь и кивая головой в ответ на угодливые приветствия, госпожа Элилу, досточтимая супруга градоначальника Нибиру, с царским достоинством принимала благородных прихлебателей лицемерия и неблагодарности. Скольким они были обязаны ее почтенным родителям? А отец ее, далеко не последний человек в этом мерзостном, пропитанном кознями городе. И скольким уже обязаны ее достославному мужу? А скольким они обязаны ее сердечности?! Однако все это не мешало им, злобно за спиной обсуждать любые ее действия и невинные шалости. Когда-то именно из-за боязни перед такими кривотолками, она вынуждена была отказаться от своего счастья, о чем на душе до сих пор осталась незажившая от боли рана.

– Я надеюсь, здоровье досточтимой госпожи Нугаль поправилось? – Обратилась она к скрюченной то ли болезнью, то ли от усердия стражников гостье.

Несчастной женщине, только оставалось отблагодарить хозяйку за заботу, что она не без усилий для себя и сделала. Сказавшись больной на приглашение жены нового энси, Нугаль думала отсидеться, дабы не пришлось прогибаться перед соплячкой, только недавно с благоговением смотревшей ей в рот, к тому же успевшей замараться в слухах о любовных похождениях. Но не тут то было, мстительная градоначальша помнила, кто больше всех воспалялся ее невинным шалостям и распространял о ней грязные слухи, и решила примерно проучить зачинщиц, пригласив их к себе на прием, чтобы они как полагается придворным женам, прислуживали ей. Тех же кто не соглашался, велено было доставить во дворец в сопровождении городских стражей, и не оговаривалось, должны ли они быть доставлены по доброй воле или насильно. Вот и стояли среди гостей растрепанные, наскоро одетые посетительницы, которые вынуждены были принять почетные, но унизительные для себя обязанности.

Сама же виновница торжества, блистала во всем блеске, полагающемся лучшим кишским женам. Облаченная в желтое платье из тончайшей ткани, приятно облегающей тело, она позаботилась о том, чтобы и бахромистая накидка выигрышно смотрелась по цвету, не оттеняя, но и не теряясь в ее яркости. На голове, ее новой любимицей, была взгромождена копна накладных волос золотистого цвета, не хуже, чем у царской невестки, с особым старанием собранных из овечьей шерсти и чуть подкрашенной в пивной закваске. Губы выделяясь свежестью блеска, в то же время не были накрашены слишком густо как у порочных жен, подчеркивая благородство их обладательницы, и щеки алели на чуть смугловатой и набеленной коже лица, являя молодость и здоровье. Особенно старательно, сажей в одну были сведены не сроставшиеся брови, этот вечный повод стеснения. Если в детстве она не обращала на это внимания, то по мере взросления, стеснение и зависть к более счастливым их обладательницам, стали все больше одолевать ее. Разъединенные брови, это признак простолюдинок, она же самых благородных кровей. И хотя не многие могли похвастать сведенными бровями, Элилу как потомица благородного рода, должна была, как она считала, быть от природы безупречно красивой. Чего она только не делала, чтобы на голом месте пробились, наконец, густые, черные волоски: она натирала переносье луком, мяла и терла его обжигающими мазями, сбривала переносицу начисто, стараясь, таким образом вызвать рост волос, но все без толку, из зеркала на нее глядело все то же лицо с голой переносицей.

И вот, счастливая обладательница самых густых бровей, стояла перед ней, нагло выпячивая свою красоту. И хоть девушка, была, как и все учтива, Элилу видела сквозь нее – эту учтивость – высокомерное презрение. Придворная девица говорила, что-то хвалебное, она же видела издевательскую ухмылку.