Три шершавых языка

Все, о чем предупреждала Ангела перед тем, как Марк напросился к ней, оказалось шокирующей правдой. Шоу длилось бесконечно долго и раздражающе нудно. Главный стоял на своем постаменте и, хотя на первый взгляд все шло довольно гладко, резко останавливал игру, кому-то делал замечания на своем музыкантском языке, и все проигрывалось вновь, раз за разом. Опять остановка. Просит проиграть кусок отдельного музыканта, отчитывает его, и затем все вместе отрабатывают этот кусок. И так далее понемногу, шажок за шажком, мучительно скучно они двигались вперед.

Неожиданно главный ударил по карману, развернулся и вышел. Видимо, его отвлек телефон. Оркестр же решил продолжить игру, будто после долгих мук неволи ему удалось, наконец, вырваться на свободу. Только сейчас Марк позволил себе расслабиться и в полной мере насладиться произведением. Это был концерт Баха для двух скрипок с оркестром, исполняемый лучшими музыкантами страны.

Удивительное все-таки это явление – классическая музыка. Захочешь глубоко погрузиться в нее, насладиться мастерством и мягкостью игры музыкантов, а бывает даже очень долго ждешь определенного концерта и безбожно переплачиваешь за билет, и… И вот, оказавшись в вожделенном месте и времени, когда льются живые звуки, ты, сам того не замечая, уплываешь глубоко в свои мысли, отделяешься от внешнего мира, витаешь далеко за пределами зала. Хуже нет, так возвращаться обратно в мир людей, под шум аплодисментов и с ужасом для себя обнаружить утрату всех самых лучших мгновений, ради которых ты пришел сюда. Ровно так же сторонние мысли, в потоке с музыкой, увели Марка далеко в глубины его памяти.

***

Однажды Марк в составе ознакомительной группы оказался в металлургическом цехе, где отливали из расплавленного металла различные полуфабрикаты. Помещение, на первый взгляд, довольно темное и мрачное, вместе с тем, ужасно жаркое и душное. Уши закладывало шумом, казалось, исходившим со стен, пола, потолка, непонятных и неохватных труб. Просто отовсюду. Ко всему прочему, стоял тяжелый запах железа. Он напомнил Марку запах раскаленного докрасна чайника, на ночь забытого кем-то на газовой плите студенческого общежития. Только здесь он был гораздо сильнее, насыщеннее. Там же громоздились огромные железные ящики с формами для отливки. Пол был покрыт чем-то похожим на пыль в три пальца толщиной, и обувь мягко утопала в ней.

Хотя площадь помещения была достаточно просторной, однако в нем хозяйничали всего лишь несколько рабочих в балахонах и касках, со стеклянными защитными масками и всем видом напомнивших почему-то пожарных. Марк застал их там как раз, когда они занимались заливкой металла. Не вызывало сомнений, что работяги находились на пике своей концентрации, то резко, то спокойно двигались и в целом были в повышенном состоянии духа. Они ломами переворачивали литейные чаши размером с небольшой холодильник, из которых проливалась тяжелая, сияющая ослепительно-белым жидкость. К тому же она сильно искрилась и, вместе с тем, внушала благоговейный страх.

Параллельно своим манипуляциям с ломами трудяги яростно орали на крановщиц, с чьей помощью эти чаши и висели в воздухе. Иногда металл проливался мимо. Он ударялся об пол и разрывался на миллионы пулей летящих искр. Казалось, они заполняли своим светом все пространство. Резкий мужской крик с непотребной лексикой, в ответ визгливый женский, также не лишенный интимных подробностей, и вроде все, до следующего раза, вставало на свои места. Остатки металла сливали тут же, прямо на пол, и с каждым таким разом помещение все больше напоминало пейзажи самого настоящего ада. Кругом светилось угрожающе красным светом железо из открытых форм, обдававшее резко жаром и прежде всего глаза, если приблизиться. На полу также багровели лужицы лавы, прятавшиеся в слое пыли. Случайно наступить на них было делом нехитрым. Чуть выше уровня головы витал плотный сизый туман, тянувшийся до самого потолка. Посреди этого жаркого хаоса бродили хозяева ада, с ломами вместо трезубцев, в защитных касках, скрывавших рога, и чернющими лицами под масками.

Вот где, я думал, была настоящая адская работа, пока не оказался на этом самом месте. И не зря, оказывается, Ангела недолюбливает свою роль в филармонии, вывел Марк заключительную мысль как раз в ту секунду, когда мелодию оборвал главный злодей.

***

Марк ждал свою подругу тем же вечером перед главным входом в здание. Она спускалась по ступеням, а за ней как банный лист прилип этот же тощий доходяга. Он что-то там, видимо, шутил и сам над этим смеялся дурашливым смехом – хилое было зрелище. На лице же Ангелы была еле уловимая улыбка, больше из вежливости и неловкости положения.

Тощий «богомол», заметив одиноко стоящего Марка, сразу же догадался, что это и есть его конкурент. Предвидев, что их сейчас будут представлять друг другу лицом к лицу, он решил пойти на попятную. Резко и довольно неловко он поцеловал Ангелу в щеку, попрощался и поспешил в сторону автостоянки, махая как первоклассница рукой. Она же будто и не заметила его действий. Марк тоже решил испытать свою сдержанность и старался не вспоминать этот случай весь оставшийся вечер.

– Я почему-то была уверена, что твоей выдержи хватит не более чем на час. Ты уже здесь не первый подопытный образец. Нет-нет, но кто-нибудь приведет родственника или своих детей. Но поздравляю, тебе удалось продержался дольше остальных, – спокойно разлилась она неприхотливой болтовней, старалась немного смягчить напряженность.

– Мне просто было любопытно узнать, каково это, работать здесь на твоем месте, – соврал в ответ Марк.

– Ну и как тебе?

– Пфф… это же надо столько терпения иметь, чтобы не сорваться и набить дирижеру мордочку.

– Ничего, бывало и похуже. В принципе, и студенческая жизнь в консерватории также проходила под натянутыми как струна нервами, криками и руганью со стороны преподавателей. Так что мы к этому уже давно привыкли.

– Ничего себе, – удивился Марк. – Я раньше считал музыкантов самым благоразумным народцем, в отличие от всех прочих.

– Да что там, – засмеялась Ангела, – у меня был случай на эту тему, я бы сказала, история, достойная стать городской легендой. Хочешь, расскажу?

– Да, давай, почему нет.

– Ну, в общем, произошло это в годы моего обучения в консерватории. У меня проходил индивидуальный урок по классу фортепиано, и мой преподаватель, гениальный и, как часто бывает у гениев, непонятый человек, часто резкий и беспринципный, находился в не лучшем расположении духа. И как бы я ни играла, мне не удавалось достичь того уровня, какой он сегодня требовал от меня.

У умников есть такая характерная манера рассуждать, раз я умею, значит, и ты должен, хоть под поезд ложись! К тому же за день до этого я глубоко порезала палец о торчащий гвоздь, когда наводила порядок в съемной квартире. И это немного, но мешало. Дойдя до точки кипения, она перехватила мою правую кисть руки, акцентируя на безымянный палец, и как давай им резко стучать по клавишам, стараясь показать мне ритм и динамику произведения, параллельно сдавливая меня в тисках словесного пресса.

Палец предательски лопнул в том месте, где был прокол, да еще, зараза, успел ударить по нескольким клавишам, хорошенько их разукрасив, и накапать кровью везде, где только можно. Досталось и полу, и тетрадям, ее рукам и моему светлому платьицу. В общем, кровь хлестала как заведенная, как в самых дешевых японских боевиках, больше от того, что я была слишком перевозбуждена.

Представь ужас того человека, когда она увидела на белых, как кость, клавишах фортепиано крупные капли невероятно-алой крови, местами лежавшие идеально круглыми пятнами, а где-то широко размазанные. В эту секунду я и сама подумала, что может быть более возмутительным в этом мире, чем эти две вещи, крайне несовместимые, которые никогда не должны соприкасаться друг с другом, как кровь и клавиши. Моя преподавательница побледнела. Да что там, стала белее, чем я бываю зимой, и вот-вот уже намеревалась упасть в обморок. Разумеется, ей стало плохо от осознания ужаса своего поступка, безумного, нечеловеческого по всем меркам.

Я отчаянно пыталась вернуть ее в чувство и одновременно остановить этот нескончаемый кровавый поток, чтобы окончательно все не испачкать. Невероятными усилиями мне удалось выполнить обе задачи сразу и вернуть все на круги своя. Но, видать, в сердце у нее отложился хороший такой камушек. Я бы даже сказала, приличный булыжник. Впоследствии она мне стала видеться какой-то ссутуленной, грузной, вечно рассуждающей о чем-то сама с собой. Со мной же с тех пор она была очень терпеливой, и даже отмечу, доброй. Мы друг у друга попросили тогда прощения и иногда все еще общаемся по телефону.

– Да, я оценил, оценил! – отметил Марк. – Кто бы мог подумать. У меня, конечно, были хорошенькие споры с преподавателями, но чтоб таких кровавых бань! Ну нет, я не припомню.

– А как ты хотел, – ответила она, – в тихом омуте, сам знаешь. Кстати, подобные случаи не так уж и редки, как кажется, и ничего в этом слишком зазорного нет.

– Конечно, нет! Чуть на тот свет не отправила человека, – шутливо припомнил Марк.

– Я же не хотела этого. Это всего лишь Злой Рок. И винить здесь никого не нужно.

– Надо же, – удивился Марк, – и Курт вечно про Злой Рок болтает без устали.

– Правда?! Ну тогда я больше не буду о нем вспоминать, – обещала она.

– Ты у меня самая замечательная, – перевел тему Марк.

– Спасибо, дружочек, ты тоже у меня самый особенный, – ответила Ангела.

Глава 28

Благодаря Ангеле, а вернее, ее многочисленным знакомствам, Марк получил работу в универмаге, в огромном отделе строительной и обрабатывающей техники, где даже самый взыскательный маньяк мог подобрать себе подходящую одноручную циркулярную мини-пилу на мощных аккумуляторах. Работа поначалу ему нравилась, все-таки здесь он находился ближе к технически сложному оборудованию, и требовалось постоянное совершенствование знаний по предлагаемому ассортименту.

Хозяину магазинчика Марк также приглянулся. Вид атлетически развитого продавца, со шрамами на лице и добротным немецким акцентом, окружал его ореолом глубокого знатока техники. Да что там, казалось, он сам ее и создал. Хотя Марк не подвел своих новых работодателей и умело оседлал свою волну. Он каким-то особым чутьем научился определять, что именно жаждет получить покупатель от своей покупки. С ходу он отличал профессионалов-ремонтников, которым предлагал самую надежную, самую дорогую технику, от отцов семейств – недоучек, коим требовалось всего-то отпилить пару досок до того, как окончательно отпадет желание заниматься столь неблагодарным делом.

Все-таки работа в магазине – это больше чем просто знание своего товара. Но то самое чувство, воздвигнутое Марком превыше остальных, было духом свободы, с которым он счастлив был жить новой жизнью. Маленький коллектив из четырех человек легко мог подменить друг друга, и Марк потому нередко позволял себе в прекрасное утро понедельника выпить кофе в летнем ресторанчике со своей подругой. Постепенно кроме работы в зале ему доверили бухгалтерию и оплату налогов, казавшиеся не столь привлекательным делом для остальных работников. После армейского дурдома, после беготни по пескам далекой страны, пригибаясь от пуль, любое дело – это величайшее удовольствие, без единого сомнения рассуждал Марк.

Жить все же пришлось вдали от Ангелы, поскольку хозяева таунхауса щепетильно отнеслись к появлению еще одного возможного обитателя в их апартаментах. Пусть даже он и является близким другом их любимицы. Марк снял небольшую квартирку недалеко от метро, весьма комфортную и ухоженную, притом не сильно нагружавшую карман. В одном окне проглядывался дорожный перекресток, во втором – чистенький, но вечно сырой внутренний дворик со стрижеными газонами и поношенной каменной плиткой. На плитке, если солнце успевало разогреть ее своими лучами, частенько полеживали бездомные коты. Жирные, но взлохмаченные разгульным образом жизни. Марк, никогда не бывавший в Италии, так и назвал это место маленьким Неаполем.

Как же здорово иметь свой собственный угол, который к тому же нравится тебе. Как же прекрасно по уши влюбиться и вкушать безграничное упоение этим чувством. Как приятно иметь настоящую работу и чувствовать себя нужным человеком. Я, похоже, самый удачливый чудак на этом свете, думал Марк, когда после очередного дня, наполненного теплыми событиями, заваливался на диван.

***

Первое время с трудом удавалось найти друг для друга время, и этому в большей степени сильно мешал график Ангелы, с ее вечными концертными программами и поездками в другие города. Постоянно сновавшие между этим ученики также не прибавляли радости. Потому Марк и Ангела нередко встречались какими-то урывками, буквально загнав себя как лошадей, в мыле и с прерывистым дыханием.

Тяжелей, конечно, приходилось ей, ведь обстановка на ее работе в период концертов была схожа с боевыми маневрами. Пусть она и умела справляться с эмоциями прошедшего дня, но накатывавшая на нее задумчивость ее выдала.

Редчайшей была удача пойти и просто так потратить друг на друга целый день, пусть даже и выходной. Но когда это удавалось, то накопленные ожидания превращались в исключительные по своей теплоте и силе мгновения, когда было невозможным желать что-то еще, сила тяжести теряла свою физическую суть, а холод и жара непременно сглаживались и становились комфортными. Мир просто благоухал, светился перламутровым цветом и признавался отличным местом для нежных чувств, для того чтобы быть рядом с любимым человеком.

Марк в такие минуты чувствовал себя совсем другим человеком. С невероятным удовольствием он изучал, смаковал и даже растягивал свои новые переживания, свои лучшие душевные порывы. Какое это все-таки счастье, когда тебя любят, как же все-таки здорово кого-то любить, заботиться, делиться всем, что у тебя есть.

Невероятная силища, восторг переполняли его. Он был готов на все что угодно, чтобы быть под покровительством страстных чувств, чтобы как можно дольше находиться рядом с ней. И если бы откуда ни возьмись появился дракон и забрал ее у него, Марк непременно схватил бы тяжеленную саблю и отправился на край света, чтобы спасти ее, а из поганой твари набить чучело.

Невероятно, но ему действительно хотелось что-то делать, что-то творить, чего-то достигать в жизни. Да что говорить о жизни, теперь все имело свой смысл – и прошлое, и настоящее, и будущее. Каждый, кого он встречал и терял, что обреталось и отдалялось от него прежде. Вот, черт возьми, что такое любовь. Это смысл жизни, это цель жизни, это суть всех явлений и внутренних стремлений, это конечная вершина всех твоих желаний и увлечений, заключил Марк. Он хоть и раньше влюблялся, но никогда так глубоко, как сейчас. Никогда раньше столь нежные чувства не превращали его в философа, филантропа, тонкого ценителя жизни и даже страданий.

Каждую встречу они старались провести так, чтобы их не покидал вкус новизны и новых открытий. А вернее, так строила планы Ангела, поскольку на этой земле она уже давно перестала быть гостьей. Старые кондитерские, маленькие уютные этнические ресторанчики, древние и современные кинотеатры, музеи и парки. Вот далеко не полный список мест, в которых они накачивали себя романтикой, не отпуская рук друг друга. И действительно, было так здорово иметь под боком того, кто не позволит скучать ни секунды, а будет точно знать, чем тебя еще можно удивить. Вечер они в основном завершали у Марка в квартирке. Уставшие, но счастливые, они засыпали в полной уверенности в своем будущем.

***

В один из тех счастливых дней они вышли из кофейни, славно позавтракав и поболтав о неделе вынужденной разлуки друг без друга. Часы показывали только девять утра, когда еще были все шансы захотеть оказаться где-нибудь за тридевять земель и секундой позже отправиться туда без тени сомнений. Потому Ангела настояла пройтись до Центрального парка, спрятаться от палящего солнца и побыть на фоне ухоженной природной красоты. А возможно, даже покормить уток, если повезет. Марку хотелось чего-то более динамичного, от души покричать на аттракционах или пощипать свои нервы в гонках на картах. Хотя в парк он прежде и носа не совал, было как-то пренебрежительно по отношению к его коллегам на работе пообещать и не побывать там.

Весь день оказался именно таким, какой он должен быть, когда ты чувствуешь себя особенно счастливым. Было не жарко и не холодно, но ясно и свежо. Дышалось легко, и ты сразу понимал, что тебе по-настоящему хорошо. Марк медленно шел по дороге, не думая куда, лишь уголком глаз посматривал на свою подругу. Ангела же висла на его согнутой в локте руке и иногда толкала бедром в нужном направлении.

Оказавшись на месте, Марк уже было начал чувствовать скуку. На первый взгляд, парк ничего из себя особенного не представлял. Скорее он был похож на кусок земли, что с трудом сберегли от истекавших слюной строительных подрядчиков. Те же, будто в отместку, оплели его сеткой бетонных дорожек, исключив намек на естественность. Бродило много людей, да еще эти вечные бегуны откуда ни возьмись пыхтели за спиной и не давали в полной мере насладиться вниманием друг к другу. Немного не хватало уединения, и не было возможности говорить горячо, не сдерживая себя. Но все же Ангела, следуя замысловатыми путями, вывела их на тропинку вокруг озера, и дальнейший путь показался вполне приемлемым.