Дополнения

Поворот. Последний рывок к дому. По прямой. Минуты три. Почти успокоился. Перешагнул через поливочную трубу. Всё, моя деревня. Трава скошена, тропинки посыпаны щебнем, деревья только фруктовые.

– Помочь?!

– Й-олки-палки!… – подскакиваю я, внутри аж всё оборвалось.

Поворачиваюсь торсом вместе с креслом на башке: сидит на лавочке седой дед с лицом то ли бывшего большого начальника, то ли нижайшей черни и ржёт ведь, ржёт! Лопухом скрытый.

– Напугал! – непринуждённо хмыкаю я в ответ и отворачиваюсь.

– Хорошее кресло! – кричит он со смехом мне вдогонку.

Но я уже не обращаю на него внимания – охота людям брехать.

Аккуратно лавирую у дверных проёмов заношу кресло в дом. Ставлю на пол рядом с лестницей на чердак, расслабляю плечи. Вот оно стоит, уже у меня, хорошо, хорошо. Да.

Поднял его, опрокинул, поддав коленом, прислонил на ступеньку вровень с головой. И тут так просто и легко пришла предельная мысль: кресло сквозь прорезь на чердак не пролезет. Я подержал его ещё немного кверху брюхом и медленно поставил на пол. А что если открутить ему широкие подлокотники? Идея. Сходил за отвёрткой. Пригляделся, как лучше, чтоб не пришлось разбирать всю конструкцию.

Наконец, принялся за дело. Выбранный шуруп напрочь отказывался поворачиваться. Врос он что ли от старости в своё место? Плюю и перехожу к другому подлокотнику. Тут работа сдвигается с мёртвой точки. Саморез медленно поворачивается. Противным резким скрипом хряк-хряк он словно укорял меня, как вредный дед: «Что же ты, сынок…», – а я такой палач вытягивал из него, как жилу, это железо. Вот уже целый сантиметр, но легче не идёт. И ещё сантиметр, всё так же громко и туго. В итоге я вытащил саморез на сто – он до последнего сопротивлялся моей воле. Понимаю, что надо крутить ещё два. Кручу. Думаю.

Вдруг зачем-то быстрым шагом выхожу на улицу, ныкаюсь у калитки. Седая голова предложившего «помощь» стоит в проулке и смотрит куда-то сюда.

Всё, ваще попал. Ща он всей деревне разнесёт, шутник хренов. Возвращаюсь в дом. Пытаюсь крутить саморез с другой стороны. Не докручиваю, ведь вот жеш сука, оно и так не пролезет. Меряю так и эдак: то ножки упруться, то спинка. Выхожу на улицу снова. Мечусь. А потом, сам не отдавая себе отчёта, почти что бегом повторяю весь путь. Сашкина дача, дом с тропинкой насквозь, обработанная дача, перекрёсток, распахнутая дверь, стена – разинутый рот, тургеневская усадьба, дом – могила в плюще, поворот, калитка деда-помощника… закрыта на замок. Свалил. Иду, затаив дыхание. А-а-а, вот он в гости зашёл.

– …а он ему говорит: «Стреляй!» – услышал я, проходя мимо, как мой дед рассказывает пухлой старушке в замызганной футболке то ли вчерашний сериал, то ли жизнь свою.

Влетаю в свой дом, настроение совсем портится. Я это кресло сейчас сожгу! Идея! Поднимаю с пола три вывернутых самореза, в полной решимости выхожу во двор и властной рукой топлю их в бочке с водой. Саморезы навсегда тонут. Возвращаюсь.

– Пошёл, гнида, – выталкиваю я кресло за дверь. – Наездился на моём горбу. Решать тебя буду.

Выталкиваю за дверь, небрежно и зло выволакиваю в клумбу.

Вдруг замечаю соседа. Как ни в чём не бывало появляюсь из-за угла и зову:

– Здарова, Дмитрич!

В душе я надеюсь, что новость о преступлении уже каким-то образом по блютузу дошла до него и он гневно посмотрит на меня, а я скажу: «Пойми, Дмитрич, дача была заброшена! Там уже за сто лет знаешь, как всё травой заросло?! Оно меня само спровоцировало!» Мне очень захотелось пооправдываться, но сосед лишь дружелюбно поздоровался в ответ.

Я вернулся к креслу. Без подлокотника оно так жалко смотрелось в клумбе, а недалеко на огороде стояла жестяная бочка, в которой жгли мусор, ветки и всё ненужное. Топор, у меня есть топор. Бля, может, вернуть его обратно? Как дурак, ага, вообще придурок. Нахрена тогда пёр? Вернуть и забыть этот проклятый анх из зачарованной пещеры матушки-природы – в моём случае злобный тесть-природ. Зачем тогда саморезы утопил? Нахожу топор.

Можно ещё брызнуть бензинчика, я его заготовил для бензокосы, газон сегодня собирался косить.

Стою, дышу. Смотрю. Думаю, во-первых, о жизни. А во-вторых, с какой стороны лучше начать рубить.

Медленно и аккуратно перевернул кресло ножками вверх, возможно, опасаясь, что оно закричит. Затем постоял и подумал ещё раз.

Затем вышел за калитку, посмотреть, что делает тот дед. Итить-колотить, у его дома машина! Когда она приехала? Это он кого-то вызвал. Это приехали хозяева той дачи; они с ним всё время поддерживали знакомство, он раньше часто бывал у них на чай, запомнил это кресло, узнал его – раз крикнул мне в след, что оно хорошее – и вот теперь вызвал хозяев, что б они…

Стою недвижим у калитки, всматриваюсь, прищуриваюсь.

Надо спрятать кресло опять в доме. В дом-то я их, конечно, не пущу. А пока они вызовут полицию, то, сё, оно уже сгорит. Где, в доме сгорит? Что за бред? Расщепляй и поджигай, не теряй времени. Полиция приедет, а я – вообще не сопротивляюсь – обыскивайте, если хотите. Спокойный совсем. Хосп… лишь бы сгореть успело.

Вернулся к креслу. Смотрю на него с ненавистью.

А в голове голоса знакомых. Один говорит: «Хоспади, было б из-за чего переживать». Другой: «Поставил себе и забыл». Да-да, точняк, вы правы. Блин ну а чё я правда? Вот оно стоит в клумбе цветами загороженное. Буду летом посиживать, да книжечку почитывать. Кто вообще сюда ко мне пойдёт чего-то искать, ну что за глупость? Что за комплексы? Люди же вот они все вокруг, бывает ли им страшно или стыдно, что соврали, что украли, что предали? Соврали – не договорили, украли – не всё, предали – чуть-чуть ведь, немножко преданули, не смертельно ж. Один очень умный человек написал, а я в свою очередь прочитал: мол, вот идёт поколение гениев, а те, кому около тридцати, как-то не сложились… Ну что сказать? Мы хотя бы свою страну не развалили. Копаемся в том, что нам оставили. А ситуация в мире?! Кризис космической программы?! Трухлявим по мелочи.

«Забей».

Так тяжело уже радоваться простым вещам. Пробовать что-то необычное, это как переходить на новый уровень извращения. Отрезаем нить, которая ещё могла бы вернуть в прошлое, в детство, когда список "нормальных" вещей казался неисчерпаемым.

«Пойду немного подумаю перед сном о пучинах неизведанных извращений! Ха-ха».

«Только вовремя выныривай!»

«Вы напрасно смеётесь. Сначала кажется: да, хорошо, что я исследовал это дно, как же мне скучно было до этого. Какое-то время наслаждаешься, но скоро приедается и это, а душа остаётся чуть более исковерканной».

– Кто это сказал? Ага, тебе хорошо говорить. Добрые поступки легко делать. Сделал – и пошёл. А ты попробуй соверши гадость, пань на дно! Мы с Сашкой один раз, когда я ещё работал слесарем, шли по обходу и увидели в кустах сумку. Подходим, мужская вроде бы. Открываем. А там! Ключей две вязанки, среди них и от квартиры, однозначно, и от гаража такой массивный железный. В другом отделении документы в целлофановом пакетике: паспорт, военник, в прошлом году выданный, сберкнижка, чьи-то свидетельства о рождении по несколько копий, ещё много чего и пачка орешков.

Посмотрели мы в паспорте хозяина и его адрес. Тут недалеко. Может, ограбили, кошелька нет. Кровищи вокруг тоже нет. Сидит сейчас паренёк, за виски держится.

– Ему всё это восстановить дорого обойдётся.

– И долго. А если военник купленный, так ещё и трудно.

Решили мы пойти и вернуть ценные бумаги. Жара стоит. Идём, орешки из сумки жрём и думаем: тыщщу нам дадут или не, мало, две. Купим мороженого на всю бригаду, ну, водку это сама собой. Сдачу начальнику отдадим на общак. Да никто его не грабил. Сам просрал, наверно, бухой. И лежала она не в кустах, а почти на дороге, пнули бы ногой и дальше б пошли.

Звоним в домофон. «Кто?» «Мы сумку с документами нашли на имя имярек». Домофон запиликал, размагнитился.

Поднимаемся по лестнице, ищем квартиру.

Открывает дверь девушка в халатике чёрненьком, молоденькая. За спиной коляска, угол кроватки виднеется. В декрете.

– Здрасьте, – смущается, плечиками пожимает наивными.

– Здрасьть.

Протягиваем сумку. Ну, мы думали хоть обрадуется, заохает, мол, балбес мой страдает. Нет, спокойно ручкой нежной берёт.

– Спасибо, – и дверь закрывает.

У меня душа аж вперёд ринулась и своим духовным сапогом уже дверь держит.

– А вознаграждение? – иронично так, как попрошайка, возможно, дружелюбно спрашиваю, предлагаю.

– А! – улыбается она, забыла ж, переволновалась. – Сейчас!

…смотрим с Сашкой друг на друга, утрясли вопрос.

…и выносит сто рублей одной бумажкой.