Если женщина…

– Но ведь это же спецтрест! – авторитетно заявил Сомов, на что-то намекая; на что, правда, Сомов и сам не знал.

Женщина посмотрела в окно и добавила, словно на улице ответ увидела:

– У них своих оркестров полно!

– Это специфические оркестры…

– Настоящий музыкант должен уметь играть все! А потом, если вы думаете, что наши играют веселее, смею вас уверить!

– Так что же мне делать?

– Делайте как задумали.

Сомов покачал головой, посмотрел на крупные красные бусы, похожие на костяшки бухгалтерских счет, на белой груди заместителя начальника и вышел.

– Ну как? Сходил к музыкантам? – спросил Боровский.

– Сходил.

– Поставь-ка чайку! Или нет… Постой!

Борис Семенович запер дверь, залез в шкаф и из-за известных уже Сомову брошюр достал искомое. Обоим стало теплее.

– Армянский, – сказал Сомов. – Хороший!

– Мягкий, – подтвердил Борис Семенович.

Он расстегнул пиджак и спросил:

– Отказала тебе Римма Наумовна?

– С бусами которая? Отказала… Оркестров нету.

– А вечер когда? – снова спросил Боровский, словно не знал.

Сомов ответил. Борис Семенович достал тогда одну из своих разбухших книжечек, открыл и, отчеркнув ногтем, протянул Сомову.

– Вот тебе, Витя, задача. Специальный телефон, как прорвешься, сразу зови меня.

Сомов прорвался с третьего раза.

– Бегу, бегу, – медленно поднимаясь из кресла, проговорил Боровский.

Сомов уступил ему свое кресло, но Борис Семенович остался стоять. Он согнулся над телефоном и, широко улыбаясь, заговорил:

– Риммочка? Целую твою прекрасную шейку! Что? Бусы мешают? Это мне-то?

Борис Семенович захихикал.

– А как здоровье? А спутника жизни? Скучать не дает… Эх! Годы, годы! Я бы с ним посоперничал! Что? Нет! Скоро в гроб! Надо… Отвоевал! Сегодня ночью снова не спал. Лежу, думаю: сейчас сердце в куски!

Боровский еще немного подышал в трубку и сказал:

– Риммочка, вот тебе задачка…

Оркестр обещали. И поехало… Сомов крутил отмеченные длинным ногтем Боровского специальные телефоны, а тому обещали к вечеру цветы, билеты, афишу и артистов получше.

– Культура без вас, Борис Семенович, зачахнет, – сказал Сомов откровенно.

– Без нас ей будет трудно, – поправил ветеран.

Осталось решить проблему сценария. Сомову было впору писать его самому. Боровский достал бы не одного сценариста с кучей сценариев, но все уперлось в наличные деньги. Директор выдал из кассы двенадцать рублей и сказал, чтобы обратились к Лене. Леня по творческому замыслу директора должен был написать сценарий в стихах.

– Они издеваются! – ответил Леня Сомову. – Это же фирменное неуважение!

– Форменное, – машинально поправил Сомов.

Сценарий горел.

– Двенадцать рублей за такой титанический труд! – возмущался поэт. – Хороший сценарий – это же высокое искусство, его никакими деньгами не измеришь. По крайней мере не меньше двухсот рублей стоит!

– Так это же чужим платят, а ты – свой…

– Я своим на таких условиях быть отказываюсь. Так и передай, что писать не буду. Меня уже раз надули на День Конституции. Я им полновесный, профессиональный сценарий, а мне – даже премии никакой!

Сомов, думая, что делает благородное дело, принялся перед директором осторожно отстаивать интересы приятеля. Сказал о том, что сценарий – это высокое искусство, а о деньгах от себя добавил, что у Лени двое детей.

Директор оторвался от кроссворда и спросил:

– Вы, кажется, с ним друзья?

Сомов смутился, будто его уличили в интимной связи с непорочной девушкой.

– Знаем друг друга…

– Значит, друг друга хорошо знаете?

– Ну, как хорошо… – неожиданно для себя заговорил Сомов. – Жили раньше соседями… Он заходит ко мне!

– Значит, заходит?

Сомов помычал, выдавил:

– Редко.

Самое противное было в том, что он говорил правду. Директор задумался, глядя сквозь инструктора на картину участника изостудии дома культуры Терентьева «Степной богатырь». В скобках стояло пояснение: «Трактор „Кировец—701“, модифицированный».

– Вот пусть он к тебе еще разок зайдет. Раз вы, друзья, договориться не можете, пусть с ним Боровский побеседует.