Если женщина…

– Я как-то не пробовал, – ответил Сомов.

– Ну и зря! Есть же такие хорошие темы: про рабочий класс, про Сибирь!

– Уж вроде писали…

– Ха! Писали! Если бы не писали, я бы уже Львом Толстым был!

Сергей-писатель осмотрел кабинет и воскликнул:

– Да и у тебя здесь тип на типе! Только записывай! Вон Леньку возьми, конфликт придумай – и поехал! У вас конфликты есть?

Сомов пожал плечами, ответил:

– Особых нету…

– Есть! Ты чай на работе пьешь?

– Да.

– Во! – Сергей-писатель взял со стола линейку и с чувством почесал затылок. – Ты пьешь чай на работе. Директор тебя застукал и выгоняет. Конфликт! Эх! Только пиши!

Он вздохнул, посмотрел в окно во двор. Сомов посмотрел туда же. Снег почернел, кое-где стаял, лишь на памятнике повисла шапка, которой осталось жить несколько дней, – была оттепель.

– Весна, – прокомментировал Сергей-писатель. – Лето отдохну, а следующей зимой в Тюмень! К буровикам! Привезу оттуда роман страниц на пятьсот. Редактора попляшут!

Он мстительно улыбнулся, видимо, представлял, как пляшут редактора. Сомов не удержался, пошутил:

– Ты так говоришь, будто роман там лежит и тебя дожидается.

– Это неважно. Был бы материал.

– А что же в Тюмень? Сам говорил – местные конфликты?

Сергей-писатель цыкнул и задумчиво помотал головой.

– Нет. Это для меня – пройденный этап. Тебе как начинающему хорошо. А мне уже нужен масштаб. У меня перо мощное, мазок – крупный. Нужен простор, Сибирь, тайга, степь, люди с жилкой…

Говорил он так убедительно, что, когда ушел, Сомову захотелось тут же сесть и бабахнуть в людей какую-нибудь эпопею.

На свое первое совещание у директора Сомов пришел заранее. Собирались в приемной у Марии Викторовны. Эмма была уже здесь.

– О! Наш непробиваемый! – воскликнула она.

– Почему? – спросил Сомов.

– Ты – прелесть! Очаровательно!

Сомов пожал плечами, сел в углу и развернул прихваченную газету.

– На вид – очень приличный, – продолжала рассказывать Эмма секретарше. – Галстук, пиджак – кожаный. Говорит, что журналист.

– Сейчас умру, – медленно сказала Мария Викторовна и широко улыбнулась. – Журналист!

– Но пиджак-то кожаный!

– Пиджак? – Мария Викторовна подумала. – Пиджак можно и сшить. Вообще я бы ему не верила.

– А я и не верю!

Эмма глянула в сторону Сомова: слышит ли? – и продолжала:

– Он как мужчина меня совершенно не интересует. Просто стихи хорошие пишет, а голос, как у Левитана…

Пришел Боровский.

– Еще не начинали? Значит, я не опоздал!

Борис Семенович устроился рядом с Сомовым и стал тяжело дышать, ожидая вопроса.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Эмма.

– А как может чувствовать себя человек, в которого снаряд попал? Сковало всю спину, поясницу разносит, словно гранатой ее рвут, а давление такое, что не хватает шкалы!

– Что же вы не лечитесь? – спросила Мария Викторовна.

– А шут с ним! Скоро сдохну или околею! И никто не вспомнит!

– Ой! – воскликнула Эмма. – Как же вы так умрете? Борис Семеныч! Миленький наш!

– А вот так: лягу и умру!

– Зачем же так умирать! – Эмма подошла к Боровскому, погладила по спине.

Глаза у Бориса Семеновича стали блестящими, живыми.

– Мы вас вылечим, – ласково сказала Эмма. – А вы нам билетики в театр, правильно? Ведь обещали…

Боровский посмотрел на ее стройные ноги в уютных замшевых сапожках и вздохнул:

– Ну что с вами поделаешь?

Влетела заведующая библиотекой Сизикова. Затараторила:

– Опоздала? Борис Семеныч, как чувствуете? Эммочка! Накладную на Чехова обещала! Витя, здравствуй!

Сизикова замолчала. Она искала, что сказать еще, оглядывая присутствующих, но они тоже молчали. Заговаривать с заведующей библиотекой было опасно. Можно было попасть под лавину слов. Сизикова вздохнула и села.

Степенно вошел Сергей Николаевич. Сел в кресло и тихо поздоровался: