Если женщина…

– Приветствую.

Потом подумал немного, встал и заговорил:

– Сегодня проснулся утром и что-то вдруг захотелось яичницы. Я взял три куска колбасы, обжарил с одной стороны, с другой. Потом вбил три яйца, с хлебом все съел…

Сизикова что-то проглотила и спросила:

– И что же вы почувствовали?

– Ничего такого особенного не почувствовал… Разве что вкусно было.

В коридоре загрохотало. Приближалась Кускова. Дверь дернулась, потом качнулась раз, другой… заходила…

Боровский поморщился и крикнул:

– В другую сторону!

Войдя, Кускова радостно спросила:

– Сбор полный?

– Трубниковой нет, – ответил худрук.

Но почти тут же пришла заместитель директора по кино Трубникова, все поднялись и подтянулись к дверям директорского кабинета. Коллектив выдвинул Бориса Семеновича вперед, и тот осторожно постучал в дверь. Вошли, словно гости к имениннику, не хватало разве что цветов… Церемонно потоптались, стали рассаживаться.

– Все? – спросил директор.

– Все, – ответила Сизикова и подалась вперед.

Была она похожа на бегуна перед стартом.

– Я собрал вас всех, – сказал директор и стал рыться в бумагах.

Сотрудники терпеливо ждали. Наконец он нашел какую-то бумажку, смял ее, выбросил в корзину и повторил:

– Я собрал вас всех…

«Чтобы сообщить», – подумал Сомов.

– Чтобы сообщить, – продолжал директор. – Мы взяли нового сотрудника. Сомова Виктора. Прошу загружать работой.

Сомов встал и поклонился.

– Очень приятно, – сказала Сизикова.

Сомов сел, а директор сказал:

– Нам, конечно, нужен не инженер с широкой специальностью, а специалист культуры, но от беды пришлось пойти и на такой шаг. Инструктор нам нужен.

«Он хочет меня оскорбить или здесь принято говорить правду? – подумал Сомов. – Я инженер-электрик! А не с широкой специальностью…»

– Переходим ко второму вопросу, – сказал директор. – Сорвано мероприятие детского сектора.

– Детский сектор на больничном, – проговорила Эмма.

– Очень плохо. Я повторяю, восемнадцатого числа было сорвано мероприятие детского сектора. Почему? Потому что некоторые сотрудники до сих пор разделяют обязанности на свои и чужие!

Краска на лице директора становилась все гуще, и казалось, внутри у него разгорается печка.

– Мы – единый коллектив, – рокотал Альфред Лукич, – глядя, как и все слушающие себя ораторы, куда-то вперед, видя лишь ему одному ясную цель. – И все попытки разложить его будут выжигаться каленым железом!

– Железом! – повторила Сизикова.

– Не стоит, я думаю, обострять, – миролюбиво проговорил Боровский. – Была недоработка…

– Я повторяю: мы – единый коллектив! И все будет выжигаться каленым железом!

– Железом! – тоже повторила Сизикова.

– Вопросы есть? – спросил директор. – Нет?

– У меня вопрос, – нехорошо улыбаясь, сказала Кускова. – К заместителю по кино. Как у нас выполняется план по вашей линии?

– Выполняется, – ответила Трубникова, также нехорошо улыбаясь.

– Выполняется, – повторила Сизикова. – Но я хочу еще сказать, что нам пора серьезнее отнестись к вопросу выноса книг из библиотеки!

Директор поморщился.

– Сейчас не время.

– Почему же не время? – стартовала Сизикова. – Трубниковой время, а мне не время! У вас никогда нет для меня времени!

Директор взмахнул руками, видимо, хотел закрыть уши, но удержался, повернул голову к шторам, и если бы они были раскрыты, можно было сказать, что Альфред Лукич посмотрел в окно. Наверное, Сизикова представлялась ему теперь мухой.

– Я одна воспитываю двоих детей, муж – подлец, платит десять рублей в месяц! Десять рублей! Вы смогли бы прокормить двоих детей на такую сумму! А книжки воруют! И воруют сильно! А нас мало! Что могут женщины?

– Женщины могут все, – сказал Боровский.

– Вы хотите, чтобы я упала на колени и умоляла? – продолжала Сизикова. – Но у вас нет времени! А то я бы упала!

Сизикова села. Директор повернул голову к ней.

– У меня еще не все, – предупредила заведующая библиотекой.

– Мне все-таки хотелось спросить: каким образом у нас выполняется план по кино? – снова улыбаясь, спросила Кускова. – На сеансах сидит по три человека… Как можно?

– А такой план, – сказала Трубникова.