Если женщина…

Сомов поздоровался. Сесть ему не предложили, да он бы не стал садиться. Стоя было легче. Директор открыл журнал и медленно повел авторучкой по списку. «Да что высушивать-то!» – подумал Сомов.

– Ага! – сказал директор. – Вторая!

Он посмотрел на Сомова, словно людоед, с аппетитной улыбкой. Артистично поставив галочку, директор захлопнул журнал, и взгляд его снова потух.

– Иди, работай…

– Спасибо, – вырвалось у Сомова.

Стараясь ступать мягко, он направился к двери.

– Постой… Прибор для перемещения одних слоев воздуха по отношению к другим… Одиннадцать букв…

– Вентилятор, – с облегчением отозвался Сомов.

– Идиоты, – пробормотал директор, видимо, в адрес составителей кроссворда.

Сомов возвращался по коридору в свой кабинет и думал: «Да что же я так боюсь? Издевается он, что ли? Галочки идиотские… Бред!»

Борис Семенович встретил приветливо:

– Ты, Витя, у нас теперь злостный нарушитель дисциплины. Тебе и чай ставить.

Сомов был рад случаю походить. Он полез под стол за чайником, а Борис Семенович продолжал жаловаться Кусковой:

– Ноги ломит, словно их и нет вовсе. Будто на противотанковую мину наступил! А в пояснице снаряд торчит… Самый ходовой – семьдесят шестого калибра. Вошел наполовину и встал! Во как!

– Хотите шоколадку? – спросила Кускова.

Она пошелестела фольгой.

– У вас какая? – спросил Боровский.

Под мерное шипение чайника Сомов занялся вечером работников жилищно-коммунального хозяйства и бытового обслуживания населения. Гулять должен был спецтрест. Сначала Сомов подумал, что это организация, занимающаяся бытовым обслуживанием специальных организаций, но вскоре выяснилось, что спецтрест проводит и организует похороны. Денег они перевели, как сказал Боровский, чертову кучу. Теперь Сомову под руководством Кусковой нужно было эти деньги потратить.

До вечера оставалась неделя, но еще не было ни пригласительных билетов, ни сценария, ни оркестра для танцев. Не было ничего, кроме приказа директора обеспечить веселье похоронной организации.

На бывшей своей работе Сомов два раза посещал профессиональные праздники в домах культуры. Тогда все казалось достаточно простым и скучным: официальная часть, вручение наград передовикам, концерт, танцы и буфет с постоянно кончающимся пивом. Теперь же было ясно, что официальная часть – это столы для президиума, которые нужно раздобыть и установить, а устанавливать будет некому, потому что единственный рабочий сцены Жора содержится по жадности директора лишь на полставки по совместительству и в день вечера может оказаться занят у себя в театре; это просто цветы, которые просто не достать; это грамоты, которые обком профсоюза обещал прислать лишь накануне и которые в субботу некому будет подписывать, так как председатель заболел, а два зама в командировках. Концерт – это артисты. Артисты, слава богу, будут по долгосрочному договору с концертной организацией, но им нужна гримерная, а там в субботу – класс энтузиастов классической гитары, и нужно будет умолять руководителя освободить помещение. Танцы – это оркестр, который и за месяц заказать проблема. А в какой типографии за неделю отпечатают пригласительные билеты? Сомов вздохнул и посмотрел на начальницу.

– Отругал Альфред Лукич? – громко спросила она. – Испортил настроение?

С таким счастливым лицом обычно выходящих из бани спрашивают, какой сегодня пар. Она отправила в рот очередную конфету и добавила:

– А теперь за работу. Нужно обеспечить явку на профсоюзный актив.

– Как явку? У нас же через неделю спецтрест!

– А профактив в среду! Надо обеспечить!

Сомов взялся за телефонный справочник. Именно взялся, потому что это была большая и тяжелая книга. Из тысяч телефонов требовалось выбрать сто семь и сто семь раз, улыбаясь в трубку, напомнить:

– Вы не забыли, что во вторник профсоюзный актив?

Некоторые благодарили за напоминание, другие бурчали, что все равно не придут, третьи интересовались:

– Артисты будут?

А на заводе пищевых пластмасс приятный девичий голосок спросил:

– Славка? Ты, что ли? Кончай хохмить?!

Обзвонив десятка три предприятий, Сомов почувствовал острое желание попугать профкомы милицией, но, как полагал инструктор, работники культуры не имеют права на подобные эмоции, и рука снова принялась крутить телефон.

– Виктор Павлович, вот вам конфета. Звоните энергичнее. Берите пример с Бориса Семеновича!

Борис Семенович что-то быстро писал. Не поднимая головы, он сказал:

– Печенку рвет, словно миной.

– У них же есть абонементы, – проговорил Сомов.

– Надо обеспечить явку!

Звонил Сомов до конца дня. А во вторник, как пришел, снова услышал:

– Виктор Павлович, не забыли? Завтра профактив!

– Вчера же обзванивал…

– Нужна явка.

Сомов снова сел за телефон, но говорил уже по-другому:

– Местком? Примите телефонограмму.

И так целый день с перерывами лишь на то, что без перерыва обойтись не может.

В среду на профактив, за исключением двух подруг Кусковой с завода пищевых пластмасс, никто не пришел.

– Плохо звонили! – сказала Кускова.

В четверг утром выяснилось, что Сомов остался один на один с вечером. У Кусковой заболел ребенок. Сомов открыл рабочую записную книжку начальницы на букву «О» и обнаружил фантик от карамельки «Театральная». Под фантиком нашел телефон и подпись – оркестр. Звонил час, но было занято. Тогда Сомов оделся и отправился в эстрадное объединение ансамблей, благо было недалеко. Погода стояла весенняя, как понимают ее горожане: шел не то дождь, не то снег, серый плотный воздух мешал дышать, а под ногами всхлипывала каша из грязи и воды. Расположенные неподалеку парфюмерная, кондитерская и дрожжевая фабрики выдавали изощренный аромат, и Сомов долго думал над ребусом: для чего так они воняют, когда в городе нет ни хорошей парфюмерии, ни приличных конфет, а дрожжей нет даже плохих.

Миновав мост, пройдя набережной, Сомов свернул под арку, вошел во дворик. Во дворике стоял автобус, а красиво одетые молодые люди грузили в него аппаратуру. Для Сомова это была продукция с черного хода. Он облизнулся и вошел в двери эстрадного объединения.

Долго пришлось ждать заместителя заведующего закрытыми площадками – очень полную женщину с большим декольте на пышной груди и смелым разрезом на юбке, чтобы услышать:

– А что же вы хотели?