2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться

А между тем, заканчивалось первое десятилетие двадцатого века: Европа еще развивалась. И к привычной многолюдности улиц австрийской столицы – немалому количеству пеших и старомодных теперь гужевых повозок; добавлялись врывавшиеся в привычный быт – пока новомодно-одиночные, но зато самодвижущиеся экипажи: грохочуще-дымящие авто. Застыв памятником – пока новорожденное детище технического прогресса разворачивалось на перекрестке двух мостовых, он чуть было не оглох от выстрелов его выхлопной системы.

Как на войне, – подумал парень, отгоняя от себя окутывающее прилипчивое облако; что норовило поселиться в легких. Но откашлявшись, заметил: А оказывается, я стою напротив Михайловского корпуса Императорского дворца Габсбургов “Хофбур”.

– Вот жизнь была… никто не перечил, а только потакали, – представляя себе быт прежних хозяев дворца – беседуя, рядом остановились две девицы в строгой – армейской форме.

– Ничего не запрещалось, а если что: острой гильотиной голову долой, – и обе барышни, показав – как ему увиделось: свои скошенные на сторону лица, громко рассмеялись. Видимо важным для них было и то, чтобы именно он обратил свое внимание. И тонкий человек заметил, шепча теперь трубным – а не своим “не басом”:

– А мне указывают всякие. Убил бы за такое…

– Точно, – зашептал стройный житель теперь своим – дисконтирующим тенорком: – Если бы только дали такую возможность… Все бы сделал и спасибо сказал.

И сразу, будто ждало само проведение: какой-то чумазый и кудряво-волосатый – словно с рожками выскочка, появившийся как из-под земли – а по факту из-за широкой спины очередного многочисленного прохожего; в общем, этот невысокий и прихрамывающий, умудрился так точно и пресильно ударить своим – будто железным бортом, более слабое и физически недоразвитое плечо несостоявшегося художника, что тот страстно завыл. Но этот – другой, естественно не заметил – ведь при существенной разнице контактирующих потенциалов; проиграет обычно меньший. Вот и ударивший не стал останавливаться, а также по-ребячески – проворно рванул в этот самый дворец; что потиравшему свое ушибленное место даже почудилось: учавствуй он в олимпиаде по бегу, обязательно установит новый порядок – вернее, новый мировой рекорд.

– Ах-ты, – вырвалось у стонущего самоучки-рисовальщика. И нисколько не задумываясь, его ноги побежали следом. Видимо хотели помочь пострадавшему телу нападать тому подростку, за наглое к себе обращение. А может, и случайное невежество. Ведь по существующим европейским нормам, личность еще была неприкосновенна. Это потом, все кардинально измениться…

Но милая – с мелкими кудрями фрау на входе, остановив словно стальными – капиталистическими руками, тонко намекнула:

– Билет нужен юноша, чтобы попасть в храм западноевропейского искусства. В общем, если хочешь глазеть на наши экспонаты и интерьер, – плати.

– Я австриец и немец, – гордо – как ему показалось, заявлял обиженный гость. – И имею право смотреть на завещанное нам искусство.

Тут улыбка и снисхождение к глупцу соединились в ее словах:

– У нас культурная страна. И мы не делим людей по национальности: перед Богом все равны. Поэтому заплатить, тебе все равно придётся.

– Ты посмотри: снова, черная запрещает?! – в голове опять возникали чьи-то слова. Вот обиженный и заявил:

– Это куда годится? Если мне запрещают увидеть искусство народа, то для кого оно здесь хранится?

Да, понимание этого факта, превращалось для него в ледяной душ. Ушат – как говорится, был неприлично полон. И все же не остывая под ним, юноша не заметил или просто не придал должного значения: что какая-то вселившаяся сила, сперва порылась в нем самом: в мыслях и желаниях; а затем и в тощих карманах. Следовательно, не очень удивился, когда сам(!) – выбрав оттуда последнюю мелочь, левой безвольной рукой передавал приставучей крючко-нособразной женщине. Он только успел отметить, еще больше походя на свое наружное платье – то есть мрачнея:

– Это были последние на сегодня деньги. А за новые картинки, отдадут только в будущий понедельник…

Ведь хотя парень и считался у знакомых не самым бедным, занимать ему больше никто не спешил: он нигде не учился, а следовательно, стабильной работы никогда не будет: как рассчитается? И подобных босяков в Австрию, понаехало немало. В общем – так обиженный профессорами Академии искусств вошел внутрь храма.

Искусство встречало прохладой. Застегнув свое жаркое для улицы одеяние – становясь веселее, “шерстяной” с наслаждением прогуливался по нескончаемым залам; получая не только эстетическое, но и полноценное физическое удовлетворение. А так как внутреннее состояние больше не перегревалось, а внешнее – еще будоражило уже воспаленное воображение: масштаб былой власти Габсбургов легко завоёвывал очередного посетителя. Вся грандиозность: от массивных колонн на входе и статуй под потолок, до огромных размеров самих обставленных комнат; все подчеркивало величие над остальным миром – привычным для простых обывателей.

Медленно – переходя в управляемый транс, он с жадностью проглатывал представленные музеем образцы. Тем более, тут было на что посмотреть: роскошно-убранные – в смысле мебели помещения, были завалены различными предметами интерьера. Повыше их, сие великолепие дополнялось известными картинами. А довершали эту избранность, непрактичной дороговизны люстры, и над ними – расписные потолки.

Отмечая себе: что больше всего притягивают залы с живописью и античной лепкой, посетитель упрямо двигался дальше. Тикали минуты. Мускулы, обнаженный торс, женские прелести – все эти застывшие боги, передавали старинному зданию мощь и энергию давно ушедшей эпохи. Самоучка это видел и раньше, считая для себя промежуточным искусством – надеялся даже когда-то превзойти; но сейчас, видимо подбадриваемый изнутри, впитывался иным смыслом:

– Управлять и властвовать! Вот посыл мирового искусства.

Даже такие – бредовые идеи, требовали перерыва… Или по причине, что пеший отсчитал свои дневные физические возможности; или еще что. В общем, в голове опять возникала чужая мысль:

– Ты устал. Отдохни. Тут можно: посмотри, сколько красивой мебели.

И хотя ранее, возле любого – мало-мальски тут пригодного для сидения предмета, имелась соответствующая надпись: “Запрещено использовать по назначению”. Он увидел то, чего в принципе не могло быть: мягкую мебель без похожего текста. Путник сел. Но тотчас, на сей факт среагировала решительная смотрительница зала. К слову – заскучавшая, решила выговориться по полной:

– Здесь сидеть воспрещается. Это французский экспонат. Чему Вас только в школе учат?

– А я не школьник, а студент, – повторил он то, что опять подсказывали на ушко.

– И на кого тебя учат, студент? – она вставила по-французски: “Etudiante”.

– Хочу быть “Великим” художником, – оправдался посетитель, осматриваясь и ища поблизости подкрепление – картины со вкусом.

– Слово “художник”, происходит от слова “худо” – гордо заявила женщина, вновь переходя на немецкий. В общем, она защитила свое – отогнав ненужного в определенную сторону. И он побрел дорогою… другой.

О том, чтобы просто вспомнить: Что именно подтолкнуло зайти во дворец? Ну, тот – нечаянно толкнувший, похожий на чертенка подросток; и найти его, – так об этом вообще не могло быть речи. Он – который мечтал стать художником и которого снова отстранили, а может и уничтожили в нем сокровенную мечту; больше не хотел жить: Все было не просто плохо, а категорически неудовлетворительно. Его прежняя вера заразилась, поболела и в нем умерла… А сам бедняга, перевоплощался.

“Бледный” – теперь не видел искусства. Не замечал: нарядно одетых искусствоведов, по-прежнему собирающих народ перед каждым значимым экспонатом. Упускал из вида их восхищенные, наливающиеся доброй энергией глаза. Ненависть зашкаливала в слабом теле. А то, что занимало его прежнюю сущность – художество; проваливалось в небытие. Это значит и физически, теперешняя пустота в нем требовала своего нового заполнения. Градус перемен повышался…

Пришло время, а скорее – все так и было задумано: почтихудожник возвращался – перегорев своим прошлым. К нему снова вернулись: слух, видение, пространственное мышление и масштабная – не похожая ни на чью, ненависть. Так, молодой человек и был примагничен лекцией одного гида, возглавлявшего очередную экскурсию. В зале сокровищ…

Расскажем подробнее: группа молодых девушек – видимо какого-то учебного заведения, остановилась именно в том месте, где ничего невидящим стоял полуживой парень. Сошлось и время – когда его зрительный туман рассеялся, стоящий напротив полный – в новеньком белом льняном костюме гид, как по команде – аккуратно ткнул указательным пальцем в самый центр стеклянной витрины. Вот с этим бравым выпадом, безмолвно стоящий – не обращавший никакого внимания на рассказывающего гида; считая это присутствие лишь вторжением в интимное течение своих мрачных мыслей – ожил. Он еще попытался сообразить: Что делать дальше? И стоит ли вообще жить: когда старое сгорело, а новое было неопределённо; как вдруг услышал. И не просто услышал, но и разобрал, вникая и принимая в себя – ставшие предопределяющими слова.

А просто хвастающийся отменным аппетитом бюргер, рассказывал о представленной экспозиции:

– Эта история – стара как мир: c копьем, связана известная легенда. – И с сомнением оглядев своих слушательниц – понимают ли они? Произнес:

– Так слушайте, если не знали главного: Тот, кто объявит своим и постигнет его тайну – возьмет судьбу мира за руку.

Упитанный сделал своеобразную паузу – подумал шевелящимися щеками: заглядываясь на приличные женские формы. И пока – смотрящие в рот рассказчику слушательницы не дышали; он технично добавил – понижая собственный голос до состояния полного предательства:

– Легко совершит любое… Доступно все руке с копьем, которое римлянин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса Христа, распятого на Кресте.

Неизвестно, поняли ли студентки суть легенды. Об этом, мировая история умалчивает. Также и гид, которого вскоре все-таки заставят жениться на одной из многих забеременевших студенток – больше нигде не упоминается. А вот то, что подслушавший экскурсию уяснил, принял и начал соответствовать – теперь тенью ложилось на все светлое – в мире живое.

– Ну, наконец-то определено, – сказал тогда молодой человек громко, подходя к рассказчику.

Уже и гид этот вовсе не казался ему противным: похожим на пенку вскипающего молока. А тот, словно подтверждая неизбежное, а вернее расфуфыриваясь перед молодыми женщинами, погнал историю дальше:

– В средние века, разные германские императоры владели этим копьем. Однако за последние пять столетий, особого доверия у властьимущих к этой истории не было. Но…это если не считать Наполеона, потребовавшего копье себе – после победы при Аустерлице. И он, кстати, потом захватил полмира. На целый, его не хватило… – лектор еще пытался шутить.

– А дальше? – каким-то чужим голосом попросил подошедший.

И подчиненный лектор отчеканил:

– После разгрома наполеоновских войск, наконечник копья был тайно вывезен из Нюрнберга и спрятан у нас: в Вене. В моем любимом интимном месте.

Тут группа экскурсанток хихикнула, и продолжила путь по музею. Разочарованный гид поплелся следом: его информация оказывалась ненужной. Но молодой Гитлер, а ведь это был именно он, заворожено прислонился к витрине. Причем глаза, приобретали цвет подложки – материала под наконечником копья: крови.

– Очень знатная вещь, – тихо, чтобы никто не подслушал, произнес он. Ведь показалось, что старинное копье даже поблескивает – намекая на свою драгоценность. Хотя для остальных людей, важен был именно почерневший от времени железный наконечник, успокоившийся на мягком бархате. А также большой гвоздь, прикрепленный к нему темной проволокой. В общем, как теперь стало понятно: этот предмет не очень походил на привычные шедевры мирового искусства; но покоренного человека удерживала сила. В эту секунду Адольф понял, что наступает самый знаменательный момент в жизни. Преступное копье гипнотизировало долго. Все чудилось: убившее Иисуса оружие, расскажет свою страшную тайну – ускользнувшую от современников.

– Вот какие мастера были. Не то, что мы… Сила – это римская цивилизация. Вот, где истина, – так объяснял он свое новое влечение. И это случилось. Адольф покорился. Сознанием завладело новое чувство. Оно просило? Нет, – оно приказывало!

– Теперь ты знаешь, чего хочешь! Твои инстинкты не сломать!