Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

– Сам ты это слово, – дипломатично ответила Ольга и тот кичливой раскачкой покинул танцплощадку.

Вот из-за этого всего я чувствовал себя младше. Но в тот миг, когда она дрогнула перед калиткой тёмной хаты, это чувство исчезло и всё встало на свои места. Рядом с её страхом, я ощутил себя сильней её и старше, мне стало её жалко. Ведь младших нужно защищать… Даже от самого себя.

Я успокоил испуганную девочку и ушёл не заходя во двор. По пути на Нежинскую, я знал, что поступил правильно, и был собой доволен, но вместе с тем, не мог не согласиться с диагнозом моей сестры Наташи – «больной и не лечусь»…

~ ~ ~

Седьмое ноября стал последним днём необычно затянувшегося бабьего лета и мы перешли в Клуб, чтобы дальше играть танцы там…

На втором этаже, в крыле напротив кинозала, располагался зал Балетной студии. Протяжённость от его высокой входной двери до небольшой эстрады у дальней торцевой стены составляла метров сорок. Эстрадная площадка предназначалась не для концертов, а для вечеров отдыха, поэтому над полом Зала она возвышалась всего на пару продольных ступеней для восхождения отдыхающих на зов массовика-затейника принять участие в каком-либо забавном конкурсе или ещё как-то окультурить текущее мероприятие.

Возвышение занимало центральную треть ширины Балетной студии, а боковые трети были упрятаны за вертикальную решётку из изящно тонких труб в укрывистой чёрной краске. Начавшись от углов эстрады, решётка доходила до продольных стен и—совместно с прилегающими к ней занавесями лёгкой ткани—создавала как бы закулисное пространство по бокам площадки.

В центре зала, высоко над головой, среди несущих крышу металлоконструкций покрытых чёрным Кузбасс лаком, стоял большой белый шар оклеенный чешуёй из мелких зеркальных осколков по всей его сферичной поверхности. На соседнем швеллере перекрытия стоял небольшой прожектор, нацеленный на шар, и всего один щелчок выключателем запускал медленное вращение сферы неприметным электромотором и при этом же ударял лучом прожектора в пришедшие в движение зеркальные чешуйки, которые разбивали эту подсветку на бессчётные многоугольники тихого света неспешно плывущие по стенам, полу и всем присутствующим в зале.

Боковые стены состояли, в основном, из окон позади поручня для обучающихся балетному искусству, из конца в конец зала. Как водится в балетных студиях, стену напротив эстрады (но не входную дверь в углу) закрывала высокая полоса из крупных, плотно подогнанных квадратов-зеркал, которые и дали помещению его второе им – Зеркальный Зал.

Одним словом, идеальное место для проведения любых мероприятий – новогодних утренников для малышей Посёлка, школьных выпускных вечеров, вечеров отдыха заводской молодёжи и, не в последнюю очередь, для танцев. Они же, кстати, и обнаружили слабинку идеала – его пол. Менее чем за месяц, подошвы обуви на паре сот танцоров истёрли в прах красную краску пола и оголили скрывавшиеся под нею доски половиц. Однако директор Клуба, Павел Митрофанович, сказал, что это ничего.

Позади занавесей по обе стороны от сцены установили громадные колонки динамиков перевезённых из летнего кинотеатра в заводском Парке, и те выдавали бомба звук, охренеть какой ништяк. В далёкой зеркальной стене, над ритмичным покачиванием круговращения танцующих голов в мягких сумерках пространства, по которому, ненавязчивым освещением, проплывали светлые зайчики—круг за кругом, за кругом круг—смутно возносились наши фигуры с гитарами и всё шло бомба какой ништяк.

И только Чуба бухтел и ныл, что звук его бас гитары из пары чёрных колонок от переносной киноустановки полностью теряется за мощью парковских стационарных ящиков с динамиками по полметра. Ему в утешение, Лёха повторял, что знает чувака, у которого есть низкочастотные динамики для баса на продажу, надо только достать материал для ящиков куда их вставить. И именно Лёха предложил подходящее место, где можно раздобыть тот материал – завод КПВРЗ. Нам ведь нужен всего один лист толстой фанеры, два с половиной на полтора.

Мы, заводская часть Орфеев, приступили к осмыслению и обсуждению стоящей перед нами задачи…

В Ремонтном цеху фанеры и близко нет, всё, с чем мы имеем дело – это сталь и железо. Искать фанеру надо, конечно же, в Вагоноремонтном, где работает Чуба. Тот согласился, что, да, фанеру можно добыть из вагонов, которые пригоняют на ремонт и он может сорвать там подходящий лист, но как ты его с завода вынесешь?

Он наотрез отверг предложение распилить лист на куски по размерам предстоящего ящика и перебросить через стену вдоль Профессийной, потому что мастер начнёт задавать неприятные вопросы об источнике столь нескромных запасов такого дорогостоящего материала.

Единственно реальный путь – вынести целый, не распиленный лист через Клуб с его задней дверью вечно нараспах на территорию завода, рядом с комнатой художников ежемесячного списка кинофильмов. Но и у этого пути имелись скользкие моменты – Вагоноремонтный и Клуб находятся на противоположных концах завода. Тащить целый лист через всю территорию? Чуба отказывался так рисковать, Чепа тоже не проявил ни капли энтузиазма. Как всегда, самое трудное ложилось целиком на на наши с Владей плечи…

Ну не так чтобы совсем уж целиком, Чуба всё же сорвал фанерный лист из-под линолеума на полу вагона ожидавшего на путях снаружи цеха дальнейшего ремонта. Причём, покидая вагон он немножко забыл запереть дверь, как требуется по инструкции… Через упомянутую выше дверь мы с Владей проникли в вагон и обнаружили, где и ожидалось, искомое сокровище – стандартный лист фанеры толщиной в 30 мм, малость запачканный в двух местах, но это ничего.

Мы сбросили фанеру из вагона, ухватили за края и понесли над хрустящим под ногами гравием балласта, потом над более ровным и не таким шумным асфальтом дороги меж цехами. По пути, мы убедительно заверяли друг друга, что лист не так уж и тяжёл, и уговаривали, что нет ничего такого, если увидишь двух рабочих и кусок фанеры между ними, 1.5 х 2.5 м, тем более, что мы идём не в направлении стены вдоль Профессийной. Хотя лично нам не случалось наблюдать такой картины, поскольку грузоперевозки производились автокарами. Когда до Клуба оставалось всего ничего – Кузнечный цех, Общезаводская баня, здание пожарной команды, Станция заправки кислородных баллонов и Медпункт, Чепа рысью прибежал из Ремонтного цеха сказать, что Боря Сакун послал за нами и если сейчас же не явимся, то будем уволены.

Это было что-то новенькое, мастер Экспериментального Участка никогда не швырялся настолько пылкими угрозами. Может опять явился тот долбоёб из уголовного розыска?

Мы опёрли лист на закопчённую стену Кузнечного цеха, как раз под мраморной табличкой привинченной в кирпичную кладку для провозглашения, что в 1967 году, в день 50-летия Советской Власти, туда вмуровано послание рабочим КПВРЗ, которые будут трудиться тут в год столетнего юбилея Великой Октябрьской Социалистической Революции. Убедившись, что лист никак не помешает дорожному движению, мы направились в Ремонтный цех.

Боря бушевал почище Фантомаса – где мы, суки, шастаем, когда весь Экспериментальный участок отправлен на Заготовку?

Да, Заготовка – это не хухры-мухры. Заготовка – это как смотр рядов, демонстрация рабочей силы Экспериментального Участка. Это момент, когда уже каждый точно при деле, по полной.

Все слесаря Экспериментального участка. Все. Поголовно. След в след за старшим мастером цеха, у которого бумажка заявки с перечнем нужных материалов и указанием требуемого количества. Колонна выдвигается в направлении Центрального склада. Там, позади Общезаводской бани, груды арматурных прутьев различного диаметра, рядом с кучами металлопроката усиленного профиля, рядом с навалами труб диаметром от 5 до 22 сантиметров хаотично бугрятся и топорщатся вдоль железнодорожной колеи.

Вскоре в поддержку передовому отряду рабочих подкатывает эскадрон… тьфу, ты!. автокар, говорю, автокар!. Вдоль путей рядом с Центральным складом раздувая пары приближается, а вот и нет, не бронепоезд, а громоздкий железнодорожный кран. Побалтывая крюком на конце своей стрелы, помахивая стальными тросами строп свисающих с крюка, он останавливается и склоняет свою стрелу над залежами переплетений всех этих груд, куч, кип металла.

Два самых опытных рабочих, вооружившись длинными стальными ломами, захлёстывают стропами трубы, арматуру, швеллера, или чего уж там накалякано в той бумажке. Остальные участники парада, удерживаясь на безопасном расстоянии, щедро делятся мудрыми советами вперемешку с возбуждёнными комментариями. Наконец, кран натужно дёргает заарканенную тросами связку металла, тянет кверху и, со скребущим скрежетом, выдирает её из кучи железа перепутанной всеми предыдущими Заготовками представителей различных цехов.

Улов победно, медленно, спускается (какой ещё трюм? да пошёл ты!) на платформу ожидающего автокара. Работник склада на глаз сравнивает примерное количество груза с цифрами в заявке и даёт своё «добро». Вернувшаяся с безопасного расстояния автокарщица дёргает рычаги кара и гонит его в Ремонтный цех, попутно скребя асфальт дороги свесившимися концами арматуры, труб, уголка или чего уж там нашкрябано в той бумажке. Слесаря Экспериментального участка выступают в обратный путь к Ремонтному цеху единой, радостной, монолитной массой гордой успешным выполнением задачи…

И вот они, победоносные Заготовщики, уже показались в центральном проходе Механического цеха, но нас нет среди них. Мы прогуляли священный обряд Заготовки…

К счастью, наш мастер незаметно симпатизирует Владе из-за одинаковости их фамилий, хотя и не родственники, и мы снова выскальзываем из Ремонтного цеха, прямиком к нашей фанере под мемориальным мрамором.

Начальник Ремонтного участка Ремонтного цеха, Мозговой, упорно стоял рядом с нашим листом, уставясь на него с такой жадностью, шо аж слюна из глаз каплет. Ну ещё бы! Такой материал кого угодно до греха доведёт. Мы закогтили вновь свою добычу, как пара ненасытных беркутов.

– Куда? – с нескрываемой болью спросил Мозговой жалобным фальцетом.

– В заводоуправление, – небрежно бросил Владя и мы потащили лист в направлении главной проходной рядом с задней стеной здания Клуба, что подменяло, на сколько длины хватало, стену вокруг завода.

Задняя дверь, ясное дело, ждала нас нараспашку. Мы втащили лист и прислонили его к обтянутым холстиной рамам напротив комнаты художников списка фильмов на месяц…

Когда мы после работы пришли в Клуб, чтобы переставить добычу к нам в комнату, кучерявый верзила, завхоз Степан, уже описывал лист сужающимися кругами. Да, такой дефицитный материал кого угодно соблазнит на непотребные мечты и планы, даже такого дармоеда, что в своих жирных лапах в жизни не держал ничего тяжелее персональной связки ключей. Впрочем, это не про Степана, который, говорят, когда-то был неплохим плотником. Это про директора клуба, который стоял рядом и науськивал завхоза на внезапно приваливший дар небес. А вот не мылься, Павел Митрофанович, сегодня бриться не будешь, как гласит поговорка популярная в те дни на Посёлке…

~ ~ ~

Зима нагрянула как-то враз, сугробы разлеглись как будто тут всегда и были… Перед танцами я зашёл за Ольгой. Она представила меня законным владельцам хаты, которые так счастливы, оказывается, со мной познакомиться – снимай пальто, садись, выпьем! Но – нет, спасибо, мне сегодня ещё работать. Так что Ольга оделась и мы вышли.

Правда, для Клуба малость рановато, потому что аппаратуру с эстрады мы не убирали, а просто запирали Зеркальный Зал после танцев. Чтоб скоротать избыток, мы посетили скамейку возле нефтебазы. У Ольги в сумочке нашлась бутылка вина и мы выпили, не слишком очень, для общего тонуса и сугреву. А потом отправились в Клуб по хрусткой корке снега уезженного транспортом…

Уже в ночи?, безлунной, тёмной, но с мириадами ярких точек звёзд, утыканных в небо от края и до края, мы пришли проведать недобитую бутылку красного вина, заныканную в сугробе под забором… Вино оказалось слишком холодным, ничуть не грело, и безвкусное как лёд. Мы и допивать не стали, просто покурили.

Потом я расстегнул на себе пальто, она – своё и села ко мне на колени. Друг с другом мы обращались уже как с личной собственностью. Я мог запросто запустить руку в её колготки до той самой выпуклой впадинки, которую не нашёл в ночь обезумевшей кукушки. Она же без всяких расстёгивала мой ремень и ширинку, чтобы удобней обхватить мой напряжённый уд.

Всё как обычно, вперемешку с долгими, как затяжные погружения в иное измерение, поцелуями. Но неожиданно, случилось что-то из чего мне непонятно было что или как, а только что это уже где-то ещё… куда я попал… вышел из себя… сливаюсь с… сцепление всё крепче с каждым толчком… и нет уже никакого я, а только мы… мы… мы… и больше ничего… непостижимо… а… неважно… и всё плывёт… сливается в туманную непроглядность… что это?. Что?!. О, нет!. Ещё!.

Связь оборвалась. Пару рывков вдогонку показали – нет, не догнать, нечем удержать, вернуть, продолжить… Ночь медленно возникла вновь из ниоткуда… сугробы… скамья… снова тут…

Мы распались, снова стали мной и ею… Оглушённо, я поднялся.

Всё та же лампочка на своём столбе. Искорки мигают из сугробов, тут и там. Чёрное небо исколото звёздами…

Когда никто и думать не подумает…

Где моя шапка? Нафиг, пусть где хочет, может подождать…

17-е ноября… 17-летний ученик слесаря… утратил девственность…

А она?

(…не знаю до сих пор

а и не желаю

какая разница?.)

Прощаясь с ней, так странно вдруг притихшей, у тёткиной калитки, я понял, что теперь мой долг сильней быть, чем она, а всё остальное и понимать не стоит, отныне и навсегда, вовеки веков…