Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Нет ответа, только тихие всхлипы. Пришлось утешать самым правильным, по-моему, способом. И было хорошо…

Потом лежу навзничь, в темноту думаю. Зачем это ей? Да так упорно… Пощёчина в наказание за плохое поведение?. За какого-то такого… до меня?. без меня?. вместо?.

(…некоторые мысли лучше и думать не начинать, а если нечаянно случится, то лучше бросить и не додумывать до самого конца, до неизбежного вывода…)

В конце мая истёк срок моей штрафной ссылки в Кузнечный цех и в тот же день я получил повестку явиться на призывной пункт 27-го мая…

И опять во дворе хаты было застолье, потому что на Посёлке проводы в армию почти что та же свадьба, только «горько!» не орут. Все пили и пели, но не под Орфеев, а мать носила свою внучку вокруг стола в пелёнке с распашонкой. Вцепившись крохотными пальчиками в ворот халата бабушки, та смотрела вокруг распахнув от изумления младенческие губки.

На следующее утро меня проводили во двор двухэтажного Дома Глухонемых рядом с железнодорожным мостом над Проспектом Мира. Там было много призывников в кепках на свеже-остриженных головах среди тесной толпы провожающих. Толик Архипенко всем доказывал, что в армии у меня всё будет хорошо, но его некому было слушать. Мой брат курил и пасмурно поглядывал на бритоголовых. Отец сосредоточенно хмурился. Мать уговаривала Ольгу, что хватит уже, а та рыдала уткнув лицо в мою грудь…

Призывникам скомандовали подняться в два больших автобуса Турист, которые двинулись было, но вывернув на Проспект Мира остановились – кого-то не хватало. Мы вышли на обочину. Толпа провожающих рванули через дорогу.

Ольга добежала первой. Она целовала меня своими мягкими мокрыми губами и прижималась маленькими мягкими грудями без лифчика под лёгкой блузкой в полоску, с коротким рукавом, мокрой от её слёз.

Подкатила легковушка с опоздавшим призывником и нам снова скомандовали садиться. Заурчал мотор. Дверь хлопнула, и автобус пришёл в движение увозя нас, бесповоротно и безвозвратно, туда, где армия сделает из меня настоящего мужчину и защитника нашей Советской Родины.

~

~

мои университеты: часть первая

"Отшлифуем плац ногами,

Он как новый заблестит,

У солдат в груди широкой

Сердце бравое стучит…"

(на мотив «Розпрягайте, хлопцi, коней…» ")

На сборно-распределительном пункте в областном центре я совершил последнюю отчаянную попытку отвертеться от службы в армии. На медосмотре я сказал окулисту, что не вижу левым глазом ниже второй строчки в проверочной таблице, хотя на самом деле видел даже третью. За это меня признали годным к нестроевой службе в военно-строительных войсках.

После трёх суток кантования на голых досках нар последующих сборно-распределительных пунктов и на не менее жёстких полках вагонов для призывников, в тусклом свете предстоящего утра я стоял на перроне железнодорожного вокзала города Ставрополь, мокром от дождя минувшей ночи, в туфле на одной ноге. Чтобы как-то отличить от Персея, мою необутую ногу обтягивал чёрный носок, промокший, но хлопчатобумажный.

А что оставалось делать? Ни свет, ни заря, когда нам проорали выходить, я обыскал не только отсек, в котором спал, но и пару соседних под вопли сержанта, матерившего меня из тамбура в конце уже совершенно пустого вагона. Мой правый туфель так и не нашёлся и, пока промозглая сырость из луж на асфальте просачивалась сквозь ткань носка в строю обутой шеренги, я чувствовал как в глубине сознания, несмотря на отсутствие прямых доказательств, исподволь зарождается твёрдое подозрение, что пропажа половины моей обуви дело мстящих рук Валика Назаренко из Кролевца.

Из всех ребят в нашем отсеке, только он имел при себе толстую пачку пятикопеечных почтовых открыток-поздравлений с Днём Советской Армии, Авиации и Военно-морского Флота и на каждой станции через форточку над окном приставал к прохожим по перрону с нудными просьбами опустить в почтовый ящик стопочку уже заполненных открыток. А кто откажет молодому пареньку, которого везут пусть не в тюремном, но всё же запертом вагоне?

Когда, покинув станцию, поезд начинал монотонно выстукивать километры дальнейшего пути, Валик делал умное лицо и сам себе задавал неизменный вопрос: —«Кому бы ещё написать?» И сам же себе отвечал: —«А! Знаю!» И начинал заполнять очередную открытку или две о том, что уходит в армию и уже проехал город Ростов. По окончании литературных трудов, он зачитывал произведение (или два) всем присутствующим в отсеке, из которых только один призывался из одного с ним места, но и тот не без труда припоминал кто из адресатов посланий есть кто в славном городе Кролевец, хотя с Валиком был знаком уже третий день.

Все его сочинения отличало завидное постоянство темы и композиции, верность раз и навсегда избранной совокупности слов и все, как одно, завершались неизбежной строкой «С приветом, Валик». К исходу второго дня пути, я предложил ему менять порядок слов, из чистого разнообразия и хоть иногда, через одну открытку, писать «Валик с приветом». Тогда все дружно рассмеялись, но хорошо смеётся тот, кто смеётся последний и теперь, в одном носке между двух луж, мне было не до смеха. Невинная игра слов лишила меня туфли и бедняга, скорее всего, так и не доехала до города Ставрополя, безнадёжно отстала, беспарная, странная и чуждая зарослям травы под насыпью, исхлёстанная ночным ливнем… На изящный каламбур, рыжий падла ответил грубой практической шуткой. Но коли не пойман, то и не шутил…

Нам скомандовали забраться в кузова ожидавших грузовиков, те покатили по улицам незнакомого, всё ещё спящего города и покинули его по широкому шоссе, с которого вскоре съехали на полуразбитый асфальт дороги с невысоким лесом слева, а ещё через три километра вдоль правой обочины потянулась длинная стена из белого силикатного кирпича, метра полтора высотою.

Грузовики свернули в распахнутые ворота из высокой решётки вертикальных труб (сечение 2 дюйма). Красно-жёлтая табличка под стеклом рамки рядом с внешней дверью КПП сообщила, что это Военно-строительный Отряд № 11, Войсковая часть № 41769, а пустая дорога за воротами потянулась дальше – перевалить через близкий горизонт в просвете между зелёным леском и белым забором, что кончался метров за сто от КПП.

Сержанты отвели нас к бане, перед входом в которую появился молодой лейтенант с вопросом есть ли желающие отправить свою одежду домой, откуда призывались. Как и следовало ожидать, никто не строил подобных планов, все хранили верность давней традиции отправляться в армию в самом старье из своих вещей, которые и были сброшены на траву возле банного крыльца.

Только один раз, в столовой Ростовского сборно-распределительного пункта, мне довелось увидеть призывника в костюме и галстуке. Ещё он бросался в глаза своим возрастом – лет на десять старше бритоголовой шпаны вокруг, но двадцати семи ещё нет, раз и его загребли. Он не был острижен и ничего не ел, а просто сидел без движения, уставившись взглядом в никуда, а вернее внутрь самого себя.

(…потому что только снаружи мы все кажемся одинаковыми, а внутри есть на что посмотреть, там такие раскручиваются эпопеи, покруче всех Одиссей с Илиадами…)

Так он и сидел, с расслабленным галстуком на толстой шее, не замечая ни сочувственных, ни злорадных взглядов, сидел, не зная куда его везут и что там будет…

Военно-строительный отряд № 11, а короче ВСО-11, располагал необходимым минимумом для содержания множества людей в одном месте.

За кирпичным забором, отделявшим отряд от асфальта дороги, теснилась группа из пяти бараков, обитых изнутри крашеной фанерой и облицованных снаружи белым кирпичом в кладке «на ребро». Бараки связывались общей системой труб парового отопления проложенной по воздуху на высоких опорах-стойках. Для теплоизоляции, трубы окутывал слой бурой стекловаты затем обмотанный белой тканью стеклополотна, что выбивалось, местами, из-под завершающего слоя чёрной толи, захлёстнутой, с трёхметровым интервалом, кусками вязальной проволоки мелкого сечения.

Три барака вправо от ворот шли вдоль стены между ними и дорогой, каждый в кайме недотрамбованного асфальта внутренних дорожек. В следующей линии, параллельно первому от КПП бараку, стояло здание равной с ним длины, но пошире и тоже в один этаж, в котором размещались столовая со своей кухней и Клуб части.

Следующее, в третьем от забора ряду, здание собрало под общую крышу: баню, кочегарку, швейно-сапожную и слесарную мастерские.

Плац, коряво покрытый бетоном, начинался от ворот КПП и продолжался до столовой. Напротив столовой, по ту сторону десятиметровой ширины плаца, стояли последние (из пяти) пара бараков, параллельно друг другу и силикатной стенке всё того же забора вдоль дорожной обочины. Позади только что упомянутой пары и вблизи дальнего левого угла плаца, находился кирпичный туалет, он же сортир, обращённый входом к выходу из столовой (у дальнего правого угла плаца). Оборудование сортира состояло из десяти равноудалённых стандартных дыр в непосредственной близости от левой стены. Каждое очко демонстрировало достаточно надёжную толщину бетона в перекрытии пола, а вдоль всей противоположной стены тянулся цементированный желоб писсуара с уклоном к углу с дальней торцевой стеной откуда, преломившись, достигал её же левого угла со сливным отверстием в подпольную выгребную яму.

Налево от сортира стояло глубокое жестяное корыто умывальника, метров десяти, приподнятое над землёй метровыми ножками из прутьев арматуры. Ещё на полметра выше пролегала вынырнувшая из грунта полдюймовая труба с десятком водопроводных кранов над корытом.

Прямо за плацем, метров через двадцать, высились три бокса без передних стен, для грузовых автомобилей, а влево от них два ряда крепких складов для пищевых продуктов и несъедобной амуниции. За ними, в самом углу прямоугольной территории в/ч 41769, различалось приземистое строение свинарника.

Ух, чуть не забыл! Напротив КПП, кирпичная коробка магазинчика Военторг, на котором висела одна половина ворот, смыкаясь со второй подвешенной от угла контрольно-пропускного пункта…

Белый забор с кирпичными же столбиками, длился лишь вдоль асфальта дороги, а остальные стороны периметра охватывались с детства привычной колючей проволокой. Позади боксов для грузовиков и провисающей «колючки» забора, плавным уклоном поднималось широкое поле, скрывая следующие за ним ложбину с заброшенным песчаным карьером и деревню Татарку, ближайшую цель солдатских «самоволок» – самовольных отлучек из расположения части. А дорога, по которой нас привезли, через шесть километров приводила в село Дёмино, куда солдаты тоже ходили в самоволку, как и в сам город Ставрополь, ясное дело.

Но ничего этого я не знал, выходя из бани свежеобмундированным в форму х/б однотонного цвета хаки с пронзительно-ацетонным запахом и в чёрные кирзовые сапоги поверх неумело наверченных портянок. Как не знал и того, что х/б (хэбэ??) означает «хлопчатобумажное» и что портянки—две полосы светлой бязевой, или байковой ткани (30 х 60 см) для обмотки ступней ног—намного практичнее носков. Летом, сняв носки, замечаешь разводы пыли вокруг пальцев и на подъёме, которая пробилась сквозь ткань носков, тогда как портянки сами грязнеют, но ноги держат чистыми. Только их надо правильно наматывать—плотно, ровно, без складок—иначе сотрёшь ноги до крови. А зимой портянки без носков греют лучше, чем портянки поверх носков, хотя оба метода не уберегают от обморожения пальцев в переохлаждённых сапогах…

Два солдата из предыдущих призывов ворошили гражданское тряпьё сброшенное на траву перед баней, подбирая себе прикид-«гражданку» для самоволок…

Нас отвели в клуб части с голой сценой, без всякой занавеси, и рядами фанерных сидений поперёк зала с покатым полом из некрашеных досок. Нашей первой боевой задачей на армейской службе стало освобождение зала от сидений, мытьё широких серых половиц, перетаскивание и установка двухъярусных железных коек для личного состава четвёртой роты, поскольку их казарму отвели под «учебку» для нас, новобранцев.

По исполнении первого задания нестроевой службы, мы построились перед входом в четвёртую роту для разбивки на три взвода, каждый под командованием отдельного сержанта. Сержанты составили списки своих командос, сверили их с общим списком у старшего лейтенанта, он же старлей, и приступили к муштре новобранцев. Во всех трёх взводах отрабатывалась одна и та же команда.

– Взвоод! Строица!

– Взвоод! Раазайдись!

– Взвоод! Строийся!

– Взвоод! Раазайдись!

– Взвоод! Стройсь!

– Взвоод! Раазадись!

Мы исполняли команды отгоняя голод предвкушением, потому что небольшая группа новобранцев уже была послана в столовую – готовить столы для приёма пищи. И наконец: —«Строиться на обед!»

– Шагоом… арш!