Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Перед входной дверью, прямоугольник параллельно приваренных прутьев арматуры покрывает мелкую зацементированную яму – есть куда свалиться грязи с оскрёбываемых о прутья сапог.

Снаружи, рядом с тамбуром и такого же размера, беседка без стен, но с бортиками метрового роста. Четыре стойки по углам поддерживают шатровую крышу, вдоль трёх дощатых бортиков – лавка из трёх брусьев. В центре бетонной стяжки пола снова ямка, на этот раз круглая и без решётки, чтобы военнослужащие бросали в неё свои окурки, а дневальный солдат выгребал бы, в дальнейшем.

Вправо от беседки, трёхметровая труба в горизонтальной позитуре на ножках приемлемой высоты позволяет нескольким солдатам одновременно поставить на предоставленную опору ту или иную из своих ног и начистить сапоги.

Ничего не забыл? Ах, да! Трава по обе стороны от асфальтной дорожки вокруг барака. Когда сержантам становится слишком жарко муштровать нас на плацу под палящим солнцем в окружении ворот, столовой и сортира или устанут втолковывать нам дух и букву брошюрки Устава Внутренней Службы Вооружённых Сил Советского Союза, они нас распускают с приказом искоренять амброзию.

В детстве, при поддержке титана за спиной, я точно знал, что амброзия это тонизирующий напиток на пирах вечно юных бессмертных богов Олимпа, но ни сном, ни духом не подозревал, что она же жуть какая опасная трава. Нам показали листки с нашлёпками чёрно-белых картинок вроде как на вокзалах, найти-и-обезвредить-преступника, и с призывами не щадить распространителя опасной сенной лихорадки.

Одна из немногих команд, которой мы рады, потому что сержанты исчезают на часок, а мы валяемся в траве и можем не спеша знакомиться…

Из Конотопа я один, а остальные призывались из других городов—Бурыни, Шостки, Кролевца—общей всем Сумской области.

И вообще, весь весенний призыв в ВСО-11 с Украины. Днепропетровских привезли раньше нас. Они уже закончили «учебку» и распределены по ротам батальона. Пользуясь отсутствием сержантов, пара днепропетровских пробрались в беседку выудить бычки покрупнее из круглой ямы, куда мы побросали их под команду «строица!»

Никто толком не знал за что так взъелись на двуличную Амброзию, которой вокруг днём с огнём нет и близко, но лежачие разговоры помогали отвлечься от накинутой нам вечности длиной в два года…

~ ~ ~

Новонадёванное обмундирование таило подводные камни при исполнении команд «атбоой!» и «падйоом!» – пуговицы то не лезли, то застревали в петлях. По совету опытного сослуживца, Вити Стреляного из Шостки, за завтраком в столовой сквозь петли в ширинке и на манжетах я пропустил черенок алюминиевой ложки. Скрипя, тот всё ж пролез, и после этого скрипучего ключа пуговицы начали влетать с присвистом и выскакивать в темпе твиста. А и откуда только люди черпают столько знаний?.

Непосредственной целью нашей бесконечной строевой подготовки на плацу был показ бравой маршировки в день предстоящей присяги. Печатать шаг обучались три взвода, а строевая песня одна на всех, её так часто крутили на Всесоюзной радиостанции Маяк, что весь Советский Союз был неизбежно обречён её запомнить, и не важно откуда тебя загребли – из Конотопа или Владивостока:

"Через две,

Через две зимы,

Через две,

Через две весны,

Отслужу,

Отслужу как надо

И вернусь…"

Когда первый взвод, по команде «стой! раз-два!» прекращал бить плац подошвами и голосить её хрипло-фальшивым хором, на тот же плац вышлёпывал второй взвод и запевал её сначала и бодренькая песня становилась нестерпимо длинной. В конце концов, они затыкались и тут притопывали мы, третий взвод, орать про третью пару зим и вёсен, что ощущалось как вообще кричащий перебор.

Новобранцы хмыкали, сержанты первого и второго взводов смеялись в открытую, а наш заметно нервничал… Когда я сказал ему, что могу приготовить другую песню для нас, только надо ручку с бумагой, он как-то не сразу понял о чём речь, но затем отпустил меня с плаца для умственного труда во благо взвода.

За писчебумажными принадлежностями, по инструкции сержанта, я обратился к дневальному, что стоял на входе охраняя тумбочку, в которой и впрямь нашлась бумага и ручка…

В какой бы ни зашёл барак, первым делом видишь солдата стоящего на пару с тумбочкой. Этот солдат – дневальный, а тумбочка – его пост. Со своего поста он должен отдавать команду «рота! смирна!» всякий раз, когда в казарму заходит какой-нибудь офицер.

Два рядовых дневалят целые сутки, сменяя друг друга возле тумбочки каждые четыре часа, а перед кормёжкой роты один из них (который не на часах) идёт в столовую накрывать, под присмотром дежурного сержанта, столы ха?вкой для сослуживцев. Эти трое (дежурный по роте сержант и пара рядовых дневальных) называются «наряд» и по утрам, до завтрака, сменяют предыдущий наряд, чтобы их через 24 часа сменил следующий.

Пройдя в конец барака, я свернул в комнату, которую лейтенант на должности заместителя командира роты по политической части, он же замполит, называет Ленинской комнатой, поскольку стены обиты не простой фанерой, а прессованной и там висит жёлто-коричневая иконка с профилем Вождя Революции в стиле минимализма, чья лысина и клинышек бородки заставят тебя сразу же опознать Его в любых стилизованных мазках и с признаками любой расовой принадлежности.

Однако в солдатском обиходе она именуется «бытовкой», потому что имеет розетки в стене для утюга или электробритвы, стол и настенное зеркало достаточно широкое, чтобы одновременного отразить две-три намыленные для бритья военно-строительные рожи.

Мелодия проблем не представляла, все и без Маяка знали вечно популярный хит:

"Маруся, раз-два-три,

Калина, чорнявая дiвчина

В саду ягоди брала…"

Но не каждому известно, что изначально эта песня была обращением к хлопцам, чтобы распрягали уже, в конце концов, коней и, следовательно, ей не привыкать к переделкам:

"Мы громче всех споём,

И строевым лучше всех пройдём,

Во-о-т идёт

Наш третий взвод!."

Сидя над листком бумаги, я вертел в пальцах ручку, подбирал в уме слова, подгонял их так и эдак. И постепенно Ленинская бытовка вокруг меня и запах ацетона от моей необношенной формы, и щипучая боль в правой ступне растёртой до крови безжалостным сапогом – растворялись. Я ушёл в самоволку из армии.

Да, мы разучили её и спели очень даже браво…

~ ~ ~

В конце дня выдалась минута покурить в беседке и вокруг неё. Cтаршина четвёртой роты, мужик лет под сорок с круглым добродушным лицом и тугим пузом, проходил мимо. Он остановился спросить откуда мы призывались. Наверное, просто хотел скоротать полчаса до отъезда – в пять часов всех старшин, прапорщиков и прочих командиров, и две пары женщин из бухгалтерии при штабе части отвозили в Ставрополь. На ночь в отряде из офицеров оставался лишь дежурный по части.

Один из нас, по имени Ваня, видя гуманное расположение человека в годах и погонах, спросил с подхалимской улыбочкой: —«Товарищ старшина, а меня могут комиссовать за это?» Набычившись, он упёр указательный палец в широкий шрам на темени, что проступал в щетине обритых волос.

– Умник ёбаный, нашёл чем от армии закосить? – ответил старшина. – А хуй ты угадал! – Широкая и толстая ладонь благодушно хлопнула Ваню промеж лопаток.

От звучного шлепка Ваня прогнулся в обратную сторону и болезненно скривил рот: —«Ой!»

Солдаты с готовностью засмеялись шутке старшего по званию…

А что касается тактических занятий, те мне даже понравились. Все три взвода «учебки» построились в одну колонну и помаршировали из расположения части в поле рядом со свинарником ВСО-11. Сержанты объяснили, что «вспышка» означает взрыв атомной бомбы и нужно залечь, головой в направлении вспышки. Прозвучала команда «бегом марш!» и, когда вся колонна перешла на несуразную рысь, один из сержантов проорал: —«Вспышка справа!». С оживлёнными восклицаниями и вскриками, мы вразнобой повалились на траву. Учения повторилось несколько раз.

(…вечность спустя, когда мы уже сами стали «дедами» и ребята моего призыва вспоминали те «вспышка слева!», «вспышка справа!», как мытарство и измывательство над невинными «молодыми», я их не понимал… И до сих пор не понимаю. Бегать по летнему полю, кувыркаться в зелёной траве, когда есть на то охота и силы – это ж в кайф!

"Как молоды мы были!

Как молоды мы были!."…)

После неустанной, интенсивной учёбы сопряжённой с отдачей всех физических, моральных и умственных сил на протяжении незабвенных четырёх дней, мы приняли Воинскую Присягу (хоть до сих пор не знаю у кого, но министерству обороны виднее) и стали военнослужащими Вооружённых Сил Союза Советских Социалистических Республик.

Нет, мы не стискивали никакого автоматического, ни даже холодного оружия, традиционно украшающего этот торжественный ритуал в Советской армии. Мы просто по очереди выходили из строя в затоптанной траве, чтобы приблизиться к столу на дорожке чёрного хрупкого асфальта, поднять с него листок с текстом Воинской Присяги, прочесть вслух и положить обратно, и поставить подпись в другом листке (лейтенант покажет где именно), вернуться в строй, сделать оборот «крууугом!» (нет, без команды, чтоб никого не сбить с темпа) и встать лицом к длинной стене барака из силикатного белого кирпича в кладке «на ребро».

Позади стола, лицом к нам, спиной к стене, стояли два офицера. Если кто-то по ходу приёма Военной Присяги не вполне справлялся с печатным текстом, особо и не придирались, лишь бы добубнил и поставил свою закорючку где скажут. В завершение торжества, лейтенант спросил нет ли у кого из присутствующих медицинского образования. Спустя несколько секунд сдержанного недопонимания и замешательства в рядах, молодой солдат сделал шаг вперёд и доложил, что помогал фельдшеру в медпункте своего села. Его отделили для прохождения службы в четвёртой роте, как и трёх профессиональных водителей из нашего призыва.