Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

В отличие от Клуба, где нужно подниматься на три ступени по крыльцу к двери, в столовой, за входной дверью, надо спускаться на столько же, чтоб оказаться в просторном зале заполненном столами в двух плотных каре? по сторонам центрального прохода из конца в конец.

По бокам каждого стола тянулись лавки равной с ним длины, гладко-коричневой окраски и достаточной прочности для поддержания десяти переступивших через лавку и присевших, бок о бок, едоков. Тёмно-серый гладко шлифованный пол бетонной «мозаики» наполнял зал отражённо-невнятной гулкостью, подобно переполненным залам ожидания на железнодорожных вокзалах.

Вдоль всей левой от входа стены длились две дощатые ступени для доступа трём окнам сообщающимся с помещениями вне общего зала. Крепкая полка в обивке оцинкованной жести была, как и ступени, непрерывной во всю длину.

За первым (и самым узким) в ряду окон находилась хлеборезка, по большей части запертая изнутри обитой жестью ставенкой. Следующее—полуметровой высоты и шириной в четыре метра, что исключало использование ставен—представляло панораму интерьера кухни с никелированными цилиндрами широких котлов и паром из-под полуотвинченных крышек и парой солдат-поваров, что расхаживали между ними в армейских штанах, шлёпанцах на босу ногу и в майках под полурасстёгнутыми белыми курточками в жёлтых пятнах сковородного жира. На голове одного из поваров сидел приплюснутый берет из белой ткани гнездившийся там явно не первый месяц. Завершающее—тоже без ставен, но уже двухметровое—окно выходило в посудомойку утонувшую в клубящемся тумане пара и шуме горящей воды бьющей из нескольких кранов сразу в длинное жестяное корыто с грудами эмалированных мисок, кружек и стогом алюминиевых ложек в процессе их помывки.

Дальняя стена напротив входа—глухая, покрашенная, как и всё вокруг, в практичный траурно-болотный цвет—отделяла столовую от Клуба. В правой стене, высоко над полом, тянулась сплошная полоса стекла в неоткрываемых деревянных рамах.

Расставленные на столах миски когда-то белой, но уж давно покоцанной эмали отмечали места для посадки на лавках. 20 алюминиевых ложек свалены компактной кучкой по центру стола в лужицу натёкшей с них воды, чтоб каждый едок мог выхватить себе одну. Рядом с ложками возлегал увесистый черпак и двадцать эмалированных кружек не первой молодости, в боевых отметинах от свалок и колотилова в корыте посудомойки. Два с половиной поперечно раскроённые кирпичики серого хлеба на мятом алюминиевом подносе тоже распадались ровно на двадцать кусков…

Повара принялись швырять пятилитровые эмалированные кастрюли, они же бачки, на полку под окном раздатки, и что-то неразборчиво орать. Первый армейский обед начался.

От окна раздатки принесли борщ для разливания по мисками тяжёлым черпаком. Эта еда оказалась очень красной и обжигающе горячей. Поскольку на протяжении всего обеда военнослужащий пользовался одной и той же миской, борщ следовало доесть, чтобы получить второе, либо же сразу отказаться и ждать, пока дежурный солдат принесёт следующий бачок-кастрюлю с жидкой перловой кашей именуемой в армейском обиходе кирзуха.

(…взгляни на голенище солдатского сапога сработанного из кирзы [от шыз-гарнутого Английского "kersey"], эту искусственную кожу изобрели в ходе Русско-Японской войны и хотя она не предотвратила поражение Российской Империи в упомянутом конфликте, однако более ста лет верно служила свою как строевую, так и нестроевую службу.

А теперь, если отвлечёшься от этих побочных замечаний и сфокусируешься на мелком узоре верхнего слоя голенища сапог Российской-Красной-Советской-(да, снова)Российской армий, то ты не сможешь не согласится с безукоризненной точностью неофициальной кликухи кирзуха, традиционного корма из крупы перловки в вышеперечисленных армиях. Не удивительно, что рассматриваемая схожесть подсказывала военнослужащим, оказавшимся на пороге их голодной смерти, варить голенища своих сапог, как это случилось на небольшой барже унесённой штормами в Тихий океан, где она стала игрушкой ветров и течений на 49 суток, пока её не обнаружил авианосец ВМФ США у побережья Калифорнии. Четвёрке истощённых Советских моряков было предложено политическое убежище в Соединённых Штатах, потому что Холодная война, объявленная Британской наследственной звездой политического небосклона, У. Черчиллем, в его Фултонской оратории, на тот момент не успела ещё смениться Парниковым эффектом и прочими глобальными сдвигами.

Однако сержант Зиганшин вспомнил красоту как закатов, так и восходов в степях родного Татарстана и – отказался. Остальные трое моряков последовали его примеру (хотя и не были Татарами). Позднее их всех представили к высшим орденам и наградам Советского Союза, после соответствующей проверки – не стали ли они агентами ЦРУ, в процессе восстановления нормального живого веса в пресловуто изобильном Штате Калифорния [только лишь к середине 90-х, Асхат Зиганшин сумел, наконец, излечиться от алкоголической зависимости привитой ему бесконечным спаиванием на допросах, закамуфлированных под всякого рода торжественно-патриотические мероприятия].

Всё это случилось в 1960 году и дало толчок к рождению популярной тогда фольк-рок песни:

Зиганшин буги! Зиганшин рок! Зиганшин съел Чужой сапог!

И это самый странный факт во всей этой истории, поскольку в тогдашнем СССР не было ещё ни одного ВИА…)

Каша тоже оказалась жидкой и такой же горячей как борщ. Компот, разлитый по кружкам из подмятого жизнью алюминиевого чайника, горячим не был, но всё-таки жидким. Колодезный гул суматохи на железнодорожном вокзале служил фоном чавканью и прихлёбам. Временами (правда не ежедневно) мирную симфонию животной кормёжки прорезала громкая брань метнувшего и звяканье кружки летящей, вприпрыжку и с росплесками, по полу центрального прохода. Ничего страшного, просто солдат заметил, что ему досталась кружка с изъяном, посудина изношена за пределы возможности удерживать в себе налитое и он выразил своё негодование по поводу текущего обстоятельства, потому что по освящённой временем тюремной традиции пользование дырявыми приборами – прерогатива и, вместе с тем, метка петуха, чьи дыры используют другие заключённые, даже если он не гомосексуалист, а просто опущенный.

После еды, орудия персонального насыщения надлежало отнести к окну посудомойки и оставить в кучах или грудах подобного же на полке. По мере накопления, посудомойщики сами сбросят эти навалы в соответствующие секции корыта под струи обжигающей воды из кранов.

Теперь можно покинуть столовую и вразброд вернуться к бараку «учебке», чтобы не пропустить следующей команды «строица!»

Последующий опыт армейский жизни показал, что борща никогда не бывает на завтрак и ужин, те сразу начинаются с кирзухи, но по утрам на столе, рядом с хлебом, появляется поднос с двадцатью кубиками (2.5 х 2.5 х 1.2 см) жёлтого масла полученного в окне хлеборезки, которое намазываешь на хлеб черенком алюминиевой ложки выхваченной из общей кучи. Если же масло принесено одним куском, то его делит самый авторитетный, из оказавшихся за твоим столом, военнослужащий, черенком своей ложки.

Кусок масла (либо количество кубиков) может стать ощутимо меньше стараниями прохожего мимо стола военнослужащего, который приступил отдавать свой долг Советской родине на год-полтора раньше, и хочет себя с утра пораньше вознаградить за боевые заслуги. Кусковой сахар, принесённый для утреннего чая, тоже не избегал внимания того или иного славного ветерана…

В целом рацион непритязательный, но достаточный, чтобы выжить. Осенью он достигал умиляюще неприхотливой простоты – капуста с водой на первое, капуста без воды на второе, вода без капусты на третье.

В особо удачный день в твоей миске кирзухи плавал кусочек сала (при части имеется свинарник, вообще-то), но ничего кроме сала. А по Советским праздникам к утреннему чаю прилагалось по булочке каждому, из тех что в школьном буфете шли по 12 коп…

Первое время я не мог есть солдатской пищи. Не то, чтобы брезговал, а просто как ни старался не мог заправить в себя этот рацион. Он упорно застревал в горле.

Во время одной из кормёжек, солдат из предыдущего призыва, глядя на мои старательные муки, засмеялся и пояснил: —«Не боись! Втянешься и начнёшь хавать всё подряд». Он оказался прав. Дело в том, что в стройбате не едят, а ха?вают.

– Рота ха?вать пошла. Догоняй!

– А шо за ха?вка сегодня?

Как только я перестал есть и начал ха?вать, всё пришло в норму. Иногда я мог заха?вать даже и добавку.

Но это пришло позже, потому что если солдат в первые полгода своей службы (которого в означенный период кличут «молодой», или «салага», или «салабо?н») осмелится подойти к окну раздатки с миской в руках, то повар, скорее всего, поленится плеснуть в неё черпак ха?вки, а просто гаркнет: —«Пошёл на?хуй, салабо?н!» И не потому, что он генетический мизантроп, а просто и его также вот шугали, когда он был салагой. Однако, может и не послать, ведь исключения где угодно встретишь.

(…за два года срочной службы, Советский солдат восходил по иерархической служебной лестнице.

В свои первые шесть месяцев он был «сала?га», он же «молодой», он же салабо?н».

На следующие полгода—вслед за призывом новых «молодых»—он становился «черпаком».

Год службы позади, ещё два призыва привезены уже после тебя, и ты – «фазан».

Последние полгода над тобой нет старослужащих, ты уже «дед».

И наконец, министр обороны СССР подписал приказ об увольнении в запас военнослужащих призванных, как и ты, два года назад, начинается демобилизация, ты – «дембель»!

Терминология иерархии не слишком иероглифична.

«Молодой» стало быть младший по службе.

«Черпаку» доверено разливать ха?вку за столом – «салагам» ещё рано, более старшим западло?.

«Фазан» ушивает хэбэ?? штаны, шоб в облипочку и в обтяжечку, и пижонит как фраер Лондонский.

«Дед» как противоположность «молодому», а «дембель» симпатично удобопроизносимая аббревиатура от «демобилизованный».

Чтобы подняться по этой лестнице, надо прожить два года… В возрасте 18 или 20 лет, такое количество времени кажется вечностью.

Кроме того, качество времени в армии непредсказуемо, какие-то дни пролетают чуть начавшись, а бывает наоборот – чувствуешь, что уже неделя прошла—эва, губу раскатал! – а оно-то ещё сегодня. В армии, общее количество времени упомянутого вторым в разы больше упомянутого первым.

Всех тяжелее дембелям, они допёрли до финиша эту глыбищу в два года. И теперь каждый час оборачивается вечностью исполненной томлением души, неотвязной тревогой, неверием, что такое вообще возможно…

Солдаты на нижних перекладинах лестницы пробуют пришпорить время, используя для этой цели карточные календарики, где все 12 месяцев напечатаны на одной стороне, а на другой призыв летать самолётами Аэрофлота или хранить деньги в Сберегательном банке.

Они безжалостно прокалывают каждый прожитый день иглой насквозь, один за другим. Карточный календарик утрачивал свой лоск и глянец, но если поднять его против неба, видны аккуратные группки мелких дырочек.

Для календарного иглоукалывания необходим дисциплинированный ум и недюжинная силы воли. Ни у одного «фазана» не видел я подобных календариков. Вечность кого угодно укротит, она смирит любую гордыню…)

Первый день службы кончился заполночь – нас муштровали укладываться в 45 секунд при отходе ко сну и подниматься за столько же. За указанный период, нужно снять всё обмундирование, аккуратно сложить его на табурет в центральном проходе казармы освещённом длинными лампами дневного света под потолком, нырнуть на койку в кубрике и укрыться простынёй и одеялом.

Кубрик – это составленные плотной группой четыре двухъярусные койки, отделённые от соседних кубриков тесными проходами, где ты наталкиваешься на остальных ныряльщиков. А как не толкаться? Ширина межкубричного пространства определена шириной тумбочки стоящей у стены в конце прохода между кубриками. по которому ломятся 8 новобранцев, каждый к своей. Йо! Убля!

Вся из себя такая невысокая тумбочка с верхом 40 х 40 см, а под ним выдвижной ящик, под которым дверца, а за ней ещё две полочки. Разве мало на восемь человек—по четыре от каждого кубрика—чьи койки обступили проход шириной в полметра? Если в проходе есть койка «деда», тогда вся тумбочка – его суверенное владение, и тут уж без вопросов. А обитающий в проходе «фазан» мог и уделить остальной семёрке нижнюю из полочек, но опять-таки не всякий.

Стройбат приучает жить налегке, не обременяя себя лишним вещизмом. Ну а лезвия «Нева» и станок безопасной бритвы может приютится на полке ребят твоего призыва, кому повезло и в проходе кубрика не оказалось ни старцев, ни пернатых.

Искать сочувствия и помощи офицеров в решении проблем солдатского быта – вредно для здоровья. «Фазано-дедовская» система это залог воинской дисциплины и посягнувший на неё офицер пилит сук под собственным седалищем. Поэтому, если ты ему пожалуешься он пожалуется на тебя «дедам», вечером офицер уедет домой после дня на службе, а ночью тебе повредят здоровье… Шатание устоев опаснее никотина.

Но всё это узнается позднее, а пока что сержанты прохаживаются по центральному проходу казармы «учебки», выискивая портянку неаккуратно обёрнутую вокруг голенища или ремень не скрученный спиралью поверх формы, или отсутствие какой-либо части обмундирования – нырнул под одеяло недораздевшись, сука!