Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Иногда его кореша, водители из нашего стройбата, приходят навестить. После этих встреч за закрытыми дверями он орёт песни и скандалит с медперсоналом. Но ему это сходит с рук, потому что из армии его всё равно комиссуют…

На втором этаже нашлась библиотека типа вроде, потому что обе полки заполнены исключительно переводами китайских романистов о строительстве социализма в китайской деревне. Книги издавались в пятидесятые, ещё до того как Двадцатый Съезд КПСС разоблачил культ личности, а Мао Цзэдун обиделся за своего корефана, Генералиссимуса Сталина, и в обеих великих державах перестали петь:

"Москва – Пекин,

Навеки дружба…"

А и куда денешься при таких суровых раскладах? Вот и читаешь шедевры соцреализма в лучших традициях центральной газеты Жеминь Жибао…

В соседней палате переполох на весь коридор – комбайнёрка Валентина ответила на письмо Санька личным визитом вживую. Сидит во дворе на скамейке под деревом. Вся такая смуглянка-Молдаванка лет за тридцать, в стиле киноактрис из первых советских цветных кинолент про колхозы в казачьих станицах. Самый красава из пациентов соседней палаты к ней присоседился, токует-толкует, что Санёк сейчас выйдет – у него лечебная процедура вот-вот закончится.

А Санёк, трясётся в истерике сидя на своей койке, пристёгивает протезы. Ему помогают натянуть штаны пижамы поверх них и, сунув два костыля подмышки, он неумело волочит своё тело на выход. Но Валентина – молодец, целых минуты три отсидела на скамейке, когда он, наконец, туда дотащился. Потом всё тот же красава проводил её короткой тропкой к неофициальному выходу через пролом в стене. А Санёк в тот день опять нажрался…

Два дня спустя по той же тропке… смотрю и – не могу врубиться… да не может быть! А кто же ещё, если не Ольга?. Да, точно она!.

Подбежала, мы обнялись, только волосы у неё уже тёмно-рыжие и незнакомые брюки-клёш в больших жёлтых цветах. В тот ж вечер я в тех самых брюках вышел с ней в парк, а к ним в комплект ещё и водолазка в обтяжечку, ну на ней, ясное дело, её мини.

На танцплощадке какие-то местные вязаться начали, видно, те жёлтые розы на моих штанах за живое их зацепили. Но меня два «черпака» из нашей части опознали и подошли… Один в гражданку одет, на втором «пэша?», не знаю даже из какой роты. Местные врубились, что стройбат гуляет в самоволке, и рассеялись…

У Ольги в жизни – ворох новостей. Она опять уехала в Феодосию, а там в яслях мест нет для младенцев. Ну дождалась когда у председателя горисполкома приёмный день, взяла Леночку и пошла. А тот тоже самое – нету места и всё. Тогда она просто положила Леночку к нему на стол и вышла. Председатель в коридор выскочил и следом бежал аж до лестниц: —«Гражданка! Заберите ребёнка!» Короче, нашлось место.

Сейчас за Леночкой её мама смотрит, чтоб она смогла ко мне поехать, вот только по пути в Ставрополь у неё в поезде деньги вытащили. И моё обручальное кольцо тоже пропало. Но это ещё в Конотопе. Она ж его на пальце носила, хоть и широкое, а когда пелёнки стирала, не заметила как оно в таз соскользнула, так вместе с водой в сливную яму и выплеснула.

На следующий день она одолжила деньги на обратный путь у стряпухи, которая как раз Резо? проведывала, и ушла по той же тропке через пролом…

Мне сняли гипс и выписали. На бесплатных троллейбусах я проехал на юго-восточную окраину Ставрополя и от кольцевой дороги пошёл под высокими деревьями вдоль трассы на Элисту, к Дёминской развилке. На грунтовой обочине лежали редкие ярко-жёлтые листья, сияло солнце, но чувствовалось, что уже осень. А где же лето?.

На трассе затормозил один из стройбатовских грузовиков, шофёр гражданский крикнул мне из кабины: —«Домой?»

Я сказал, да, домой, и запрыгнул в кузов. Потому что ни с работы, ни из самоволки, мы никогда не возвращались «в казарму», или «в часть». Мы возвращались домой…

~ ~ ~

Дома тоже оказалось не без новостей. За время моего загипсованного отсутствия, отделение пережило дикий разгул «дедовщины», их выгоняли на плац после отбоя и заставляли ходить по кругу «гусиным шагом», в полуприседе, перед тем как избить. Хуже всех зверствовал Карлуха из второй роты, ему нравилось колоть «молодых» ножом. Не слишком глубоко, но до крови. А сам просто шибздик, на полголовы ниже нормального человеческого роста.

Потом в подвале 50-квартирного он со своим ножом на Сергея Черненко ломанулся, по кличке Серый, из Днепропетровска. Но у Серого наработаны Зонные навыки для подобных разборок и он его вырубил. Карлуха блатовал только на том основании, что он «дед», но те «деды» из его призыва, кто срок мотал и пайку хавал, за него не писанулись на Серого. Так что всё вроде как улеглось, но напряжённость сохраняется.

На волне этой сохранённой напряжённости, ко мне прицепился какой-то «фазан» из нашей роты: —«Ты чё? Блатной?»

При утвердительном ответе на вопрос, излагай потом сколько и по какой статье прокурор требовал для наказания и чем дело кончилось, а для меня статьи уголовного кодекса такой же зарытый свиток, как и формулы органической химии. Скажешь «да» не обоснованное отбытым сроком, становишься самозванцем, по кодексу Зоны, и нарываешься на тяжкие последствия.

Так что я сказал «нет» и он завёл меня в Ленинскую комнату, начал волосы мне стричь «под ноль» ручной машинкой, потому что слишком борзая длина для «молодого». А мне не жалко, за два года снова отрастут. Однако машинка заедала и пару раз дёрнула очень даже больно.

А в комнате был штукатур из третьей роты, который пришёл проведать своих земляков из Армении. Ну он и предложил этому самозваному парикмахеру докончить стрижку вместо него. «Фазан» и сам уже не рад был, что всё это затеял и – отдал ему машинку.

Короче, достригал меня Роберт Закарян, а когда машинка заедала он повторял: —«Извини!»

Я уж и забыл, что такие слова вообще есть…

Позднее, Роберт начал приходить в Клуб и стал вокалистом Ориона. У него было чистейшее Русское произношение, потому что он вырос на Дальнем Севере, где его отец отбывал срок в лагере по статье за диссидентство или вроде того. Когда предка выпустили на «химию» в том же регионе, мать Роберта переехала туда, увозя Роберта и его младшего брата из солнечной Армении.

Потом срок закончился и отец Роберта подал на эмиграцию своей семьи из Советского Союза. Через два года разрешение выдали, но он уже успел умереть.

До отъезда в эмиграцию оставалось какое-то время и Роберт поехал проведать своих Армянских родственников в городе Сочи. Там он познакомился с Русской девушкой по имени Валя и влюбился. Они обменялись адресами и, вернувшись на Север, Роберт объявил, что отказывается покинуть Советский Союз.

Но бумаги были уже все оформлены на семью в полном составе и без него ни мать, ни брата не выпустили бы. Брат пытался донести ситуацию до сознания Роберта ежевечерними дракам на дому, но Роберт отстаивал своё намерение исполнить обещанное своей возлюбленной. Потом мать завела ежедневные плачи и, в результате, они приземлились в Париже, где их встретили родственники, благодаря приглашению которых их вообще выпустили.

В Париже он нашёл работу на строительном объекте. Он не знал языка, у него не было друзей и все его мечты были только о Вале из Тулы…

Год спустя, в составе туристической группы из Франции, Роберт Закарян прибыл в Москву и в первый же вечер, отделившись от своей группы в гостинице, махнул в Тулу. Десять дней он прожил там в доме родителей Вали, прежде чем её мать уговорила его сдаться властям.

Когда он явился в КГБ города Тулы, они там ахуели от радости, потому что их начальство в Москве уже на ушах стояли из-за пропажи туриста из Парижа. Его отвезли в аэропорт и депортировали во Францию.

В Париже он обратился в Советское посольство с просьбой пусть его обратно в СССР (Back to the USSR! Но Английского он тоже не знал) к его любимой. Он приходил туда каждую неделю и работник посольства, с татуировкой «Толик» на тыльной стороне ладони, качал головой и говорил, что ответа на его заявление нет… Толику потребовался целый год, чтоб, наконец, кивнуть вместо качания и сказать, что получен положительный ответ.

Роберт приехал в Тулу, женился на Вале, у них родилась дочка, и его загребли в наш стройбат. Он любил показывать чёрно-белую фотографию своей семьи – сам он слева, широколицый, черноволосый, с серьёзным взглядом широко расставленных глаз под широкими чёрными бровями положительного семьянина, его жена Валя справа, в белой блузке и русыми кудряшками вокруг круглого лиц, младенчик-дочка между ними в кружевном чепчике…

Так что, хуй ты угадал, Батяня-Комбат! В наших рядах не только калеки и зэки, но даже двойные эмигранты имеются!.

Седьмого ноября Орион дал свой первый концерт на сцене Клуба ВСО-11. На барабане в паре с хэтом стучал и бацал Владимир Карпешин, он же Карпеша. Владимир Рассолов и Роберт Закарян были ведущими вокалистами. Александр Рудько им подпевал, играя на бас-гитаре, на ритм-гитаре молча играл я.

В нашем вокально-инструментальном ансамбле имелся даже трубач, Коля Комиссаренко, он же Комиссар, невысокий черноволосый солдат из Днепропетровска жизнерадостно Еврейской наружности. Играл он очень старательно, но лажа?л не меньше, чем я в моём пении. Каждая фальшивая нота трубы явно терзала Рудько, но он терпел стоически. Вероятно, присутствие на сцене трубы щекотало щемящую ностальгию по его филармоническому прошлому. Чтобы как-то пережить сверхджазные заезды, он раз за разом уреза?л партию трубы до минимальной краткости…

Для концерта мы переоделись в парадку (трое из нас в одолжённую у кого попало, потому что стройбатовец получает свою парадную форму лишь отслужив один год в рядах Советской армии).

Первым номером концерта стало «Полюшко-Поле» (как бы патриотическая). Рудько мечтал сделать её с раскладкой на четыре голоса, как у Песняров, но из-за ограниченности голосового диапазона вокалистов и ахуенной лажи Комиссаровой трубы (на которую он и сам оторопело пучил свои и без того выпуклые очи, но упорно продолжал дуть не в ту степь, до победного) эту филармоническую херню чуть не освистали.

Зато Роберту Закаряну тепло похлопали за его (как бы лирическая). Он исполнил переделку Французской песни, которая в программе новостей Время на Центральном Телевидении год за годом сопровождала прогноз погоды:

"Я тебя могу простить,

Как птицу в небо отпустить…"

Военнослужащие Кавказских национальностей (главным образом Отдельная рота), с воодушевлением встретили песню «Эмина», в исполнении Владимира Рассолова (как бы восточно-комическая):

"Под чадрой твоей подружки

Не подружка, а твой дед…

Э! Эмина.."

Ну а песня «Дожди» из репертуара Фофика (ВИА Орфеи при ДК КЭМЗ, город Конотоп) подверглась единодушной овации (как бы хит сезона).

Однако в устной рецензии Замполита батальона, он же Заместитель по Политической части Командира ВСО-11, в узком кругу музыкантов после концерта, заключительная песня оказалась нижайшей по рейтингу: —«Рудько! Эти твои ёбаные дожди всем уже настопиздили!»– Он придал голосу слащаво-пидарастический оттенок в манере начинающих поп-звёзд: —«Дожди… опять дожди… но ты жди… нет, не буду я ждать… и пошёл ты на?хуй…»

Мы не смогли удержаться от смеха. Эту песню Замполит слышал впервые в жизни, но чётко уловил суть лирики массового продукта данного пошиба.

"Я сквозь дожди пройду,