Автомобильная фамилия

– Ничего себе, – делано обрадовался дрищ. – Достойно, достойно. Ты тогда это… Не слушай меня.

– Да, успокойся, я же все понимаю…

– Да что ты, – дрищ перебил старого приятеля. – Я же можно сказать тут так, языком чешу, шучу, так сказать. Мы с дороги устали. Сутки в поезде, сам понимаешь. Духота, плацкарт, кондиционера нет, ужас. В общем, мы пойдем.

Дрищ подхватил сумку одной рукой, другой цепко, словно кольцо наручников, сжал запястье жены. Сын безмолвной тенью сделал шаг за родителями.

Тучный протестующее взмахнул руками, крикнул вслед уходящему приятелю что-то нечленораздельное. Дрищ на мгновение обернулся, широко улыбнулся и махнул рукой на прощание.

А потом вместе с семьей затерялся в толпе.

ТОНКИЙ И ТОЛСТЫЙ

2179 г.

Гипертруба выплюнула книдоцит ровно в полдень. Как обычно, похожая на пулю, пассажирская капсула остановилась в десятке сантиметров от стеклянного ограждения. Тугие струи азота брызнули на корпус, охлаждая раскалившийся металл.

Длилось это не больше минуты, но сильно раздражало пассажиров. Когда ты только что целую четверть часа провел в вакуумной трубе, возвращаясь из Петербурга в Москву, ждать еще хоть секунду становилось невыносимо.

Двери книдоцита разъехались в стороны, пассажиры хлынули на перрон. Один из них заметно выделялся. Высокий, на голову выше бурлящей вокруг толпы, он никуда не спешил. Не обращал внимания на толкающихся, тихо бурчащих проклятия прохожих. Осматривался по сторонам, явно впервые оказавшись на станции «Moscow–City». Смотрел под ноги, сквозь прозрачный пол, на кажущиеся игрушечными, проезжающие внизу автомобили и совсем крошечные фигурки людей. Цеплял взглядом верхушки небоскребов, меж которых висела платформа гипертрубной развязки, и с удивлением запрокидывал голову вверх, пытаясь разглядеть среди облаков конец уходящего вверх столба космического лифта.

Подул ветер. Лицо человека подернулось рябью. Словно воздух столкнулся не с преградой, а прошел сквозь голову, на миг превратившуюся в мириады мелких частиц.

Таких называли «пыльниками», «туманниками».

Или просто «тонкими».

Распределенное между миллиардами крошечных нанороботов оцифрованное сознание становилось все более приемлемым способом трансформации тела. Если на перефирии к этому все еще относились скептически, предпочитая старые добрые импланты, то в столицах процедуру оцифровки, с тех пор как она подешевела в разы, прошла едва ли не половина населения.

– Кирилл?

Тонкий обернулся не сразу. Трудно поверить, что в первую же минуту в незнакомом месте по имени окликнут именно тебя.

Но оклик повторился. Тонкий уловил боковым зрением движение и повернулся.

На человека, двигающееся сквозь толпу существо, походило мало. Замена большей части тела на механизмы, сделало его похожим на прямоходящий танк. Отказавшийся от рук и ног, от торса и позвоночника, оставивший лишь нелепо смотрящуюся на металлическом теле голову, киборг шагал к Кириллу.

«Здоровяк», как называли в прессе тех, кто намеренно начал выбирать себе непропорционально гигантские аугментации.

«Толстый», как прозвали таких в народе.

– Семен? – тихо произнес тонкий.

Уверенности не было, ведь последний раз это улыбающееся лицо он видел на натуральном, чуть полноватом, но вполне человеческом теле подростка.

– Ага, – толстый оскалился еще сильнее, хотя мгновение назад, казалось, что сделать этого уже невозможно.

Поравнявшись, протянул похожую на лопату руку и сжал ладонь тонкого так, что будь на его месте обычный человек – кости превратились бы в труху. Рука тонкого распалась на песчинки, словно желе проступило меж гигантских металлических пальцев.

Толстый ойкнул, извинился и отступил на шаг.

– Я еще не привык к ним, – кивнул он на руки.

– Не бери в голову.

Тонкий махнул рукой, потерявшая форму ладонь собралась в привычную пятерню.

– Ну как ты? – Спросил толстый. – С классов же не виделись?

Тонкий снова кивнул.

– Я… Да ничего. Не жалуюсь. В Евразийский Синдикат устроился. Процедуру распыления мне они и оплатили. Налаживаю сети комплементации в регионах.

Семен кивнул с уважением.

– А ты? Ведь хотел в судьи идти? – спросил тонкий.

– Да это когда было! – зажужжали сервомоторы, толстый поднял роботизированную руку. – Сейчас вот.

Он постучал пальцем по грудной пластине. На месте прикосновения золотым светом загорелся восьмиконечный православный крест.

– Капеллан третьего ранга, – не без гордости сказал толстый.

Голова тонкого на миг распалась. Словно составляющие ее микроботы потеряли связь, разбуженным ульем брызнули в стороны, но лишь на мгновение. Иногда такое случалось. Новые технологии не всегда работают безупречно. Хотя злые языки поговаривали, что тонкие таким фокусом скрывают выражение лиц, когда не хотят показывать неосторожной реакции.

– Невероятно, – обронил тонкий с застывшим выражением благоговения перед боевым православным рыцарем. Рука его быстро описала крестное знамение.

– Прекрати, – дружелюбно сказал толстый. – Мы ж с детства знакомы, а я сейчас не на службе.

– Капеллан всегда на службе у Господа, – отчеканил тонкий. Выражение почтения маской застыло на его лице.

Толстый видел такое не раз. Часто даже рассчитывал на подобное, получал удовольствие от реакции обычных людей. Сейчас показалось, что где-то глубоко в застывшем взгляде тонкого читалось презрение и вековая усталость.

– Да брось. Давай посидим. Ты наверху не был в ресторане? – толстый кивком указал на космолифт.

– Нет, спасибо, – подчеркнуто вежливо сказал тонкий. – Я очень спешу. У… Увидимся.

Тонкий натянуто улыбнулся и растаял, превратившись в бесформенное облако. Ветерок подхватил рой нанороботов и унес в сторону выхода.

VI

Роман Станислава Лема “Солярис” оставляет после прочтения смешанные впечатления. С одной стороны этой атмосферой тайны и недосказанности удается передать внеземное, трансцендентное сознание разумного океана. С другой – остается много вопросов. Персонажи словно намеренно говорят витиевато там, где можно было бы объяснить всё просто и быстро.

И это порождает вариативность трактовок.

Мой рассказ – всего лишь еще одна из них.

Что произойдет с Солярисом через 50 или 100 лет после окончания романа?